Парни не чувствовали собственных тел, так глубоко увязнув друг в друге. Их руки и губы жили сами по себе, прижимая крепче, сливаясь воедино уже на физическом уровне. Слова были лишними, бесполезными, пустыми. Что могли они выразить, если их души говорили на другом языке?
Комнату наполнило яркое золотое свечение, никем не замеченное. Драко упирался лбом в лоб Гарри, пытаясь сдержать дрожь от такой близости, руки любимого проходились по его спине, прижимая сильнее, касаясь ягодиц и царапая ногтями поясницу. Задевая так и не снятые брюки, мешающиеся на бёдрах, и в какой-то момент Поттер просто их убрал. Растворил. Испепелил. Может быть куда-то переместил в пространстве. Дыхание сливалось, пульс словно синхронизировался, потому что оба чувствовали, что у них одно сердце на двоих. Постепенно чувства и эмоции, которые парни разделяли, переместились в сферу чувственности и страсти. Нужда во взаимном обладании поглотила обоих. Драко чувствовал дыхание Поттера под своей кожей, чувствовал его желание запечатлеть в себе их близость, словно так он поставит своим телом невидимую печать, непогрешимую, незыблемую.
Ту, что ни сломать-ни стереть никем и ничем.
Нужен. Внутри. Сейчас. Всегда.
Это были не слова. Ощущения, образы. Нужда. Страсть. Мольба.
Драко осознал, что погрузился в Гарри только по отголоску боли, которая была ничтожной и безликой по сравнению с той палитрой эмоций, что оглушали, сминали, вынимали душу. Он не слышал их стонов, не чувствовал прикосновения тел, рук, губ, — то, что происходило внутри них поглотило их без остатка. Они словно превратились в единое целое — не разделишь, не разорвешь… Каждую клетку, каждый атом, каждую мысль теперь связывали нерушимые узы, и жизни друг без друга просто не было. Мысли не было. Воздуха не было. Только на двоих. Только вместе.
То, что произошло между ними сложно было назвать сексом. Это было нечто запредельное, то, что родившись однажды, не умрет никогда. Эта близость была сказочным волшебным проникновением друг в друга, и было не важно, что один из них принимал ласки, а другой дарил их.
Оба отключились, едва достигнув пика наслаждения. Их сплетенные тела были покрыты капельками пота, волосы смешались в беспорядке, ладони крепко держались за чужие, и переплетенные пальцы сжимались в попытке никогда не отпустить. Даже во сне их губы тянулись друг к другу, воруя вдохи.
Малфой проснулся первым. Сердце зашлось в трепете, когда он увидел лежащего рядом Гарри, свернувшегося так, чтобы быть максимально близко к нему. Следы их страсти бесстыдно напоминали о произошедшем, и так тянуло прижаться к Поттеру сильнее, сдавить в объятьях, поцеловать в шею…
Рядом с Драко появилась прозрачная выдра.
” — Драко. Пора.»
Он призвал палочку и наложил Очищающее на любимого. Отложил её и сам, без магии аккуратно накрыл Гарри простынёй, позволив себе в последний раз прикоснуться у его коже, не в силах устоять перед её мягким сиянием в свете горящего камина. И от этого прикосновения пришло понимание того, чего просто не могло случиться в реальности. Но грудь четко резонировала вполне конкретным знанием, пусть оно и было невозможным.
— Я вернусь к тебе, Гарри. Что бы ни случилось. Я обещаю, что выживу. Я обещаю, что вернусь. И не важно, вспомню я об этих месяцах, или нет. Я всегда буду любить тебя. И я вернусь…
Комментарий к Интерлюдия. Прошлое в настоящем Как вам вкусненькое?
====== Хуже смерти ======
С того самого момента, как Драко услышал первую ритуальную фразу магистра, скрепляющего узами брака волшебников, в его крови словно стал плавиться металл. С каждым новым словом эта боль все сильнее привлекала его внимание, заставляла вынырнуть из блаженства и легкости, которые окутывали его и грели, словно мягкое покрывало. Так тепло он чувствовал себя только в ритуальном зале Мэнора, где родная магия создавала для него колыбель спокойствия. И где-то еще… И когда эта боль превратилась в агонию, Малфой понял, что должен сопротивляться. Что в его душе что-то кричало ему, стенало и билось, царапало, рвало сознание категоричным протестом. Он не мог разобрать слов, но смысл этой истерики до него доходил отчётливо. Спустя чудовищное количество вдохов он все же смог моргнуть. По его ощущениям это было огромной победой. С неимоверными усилиями ему приходилось рождать в своей голове желание. Чтобы потом это желание превратилось в намерение.
Он чувствовал, что его разрывает на куски от происходящего, словно все это противилось самой его природе. Спустя еще какое-то время в голове прояснилось, мысли стали течь легче, естественнее, но сдвинуться с места все так же было не под силу. Зато память подкинула ему воспоминание.
День достижения восемнадцатилетия был для рода Малфоев сродни проклятию, была даже старая легенда, объясняющая этот феномен. Но главным из подкинутого фрагмента памяти было то, что в этот день магия рода едва откликалась на зов своего подопечного. Все Малфои по рождению в этот день были слабы, как дети, еще не вошедшие в период пробуждения первой грани магического ядра. Они не могли использовать магию, словно что-то отсекало их на время от рода. И лишь спустя сутки все становилось иначе. Для волшебника, который уже два года чувствует всю силу своего ядра, живет магией, это было худшим наказанием, самым страшным кошмаром. Именно в этот день погибали многие из его предков, ведь во времена серые, когда маги боролись за власть, за силу, за место под солнцем среди своих же, лишить род наследника было огромным преимуществом. И у Драко в голове набатом бился вопрос: откуда сегодня утром у него было ощущение всемогущества и почти беспредельной мощи? Откуда это невербальное, что едва не спалило комнату своим всплеском?
Неизвестно, куда завели бы Малфоя эти рассуждения, если бы не вопрос, прозвучавший прямо в его ушах: громкий, давящий, ультимативный.
— Согласен ли ты, Драко Малфой, сын Люциуса, внук Абраксаса, рождённый из лона Нарциссы, стать мужем почтенной госпожи Миноры Луизы Райзеншварц?
Драко почувствовал, что шума в ушах больше нет. Виски перестало сдавливать, а ощущение материнской колыбели пропало, вместе с тисками на сердце. Он всё ещё не мог двигаться, но дело было в оковах, которые давили на плечи и руки. Его запястья, талия, шея были будто окольцованы тяжёлыми цепями, а он сам был опутан магией. Навязанное желание согласиться всё ещё витало в воздухе, но откуда-то внутри приходила сила сопротивляться ему. Сирена молчала — свою роль она исполнила и перед магистром требовалось дать согласие без её вмешательства. Но флёр её магии должен был действовать ещё несколько часов. Малфой молчал, и это сопротивление стоило ему почти всех его сил. Внутри выжигало противоречием, шею всё сильнее душили руны подчинения, ладони побелели от того, что кровь к ним почти не поступала. Каждый вдох давался труднее предыдущего от того, что пояс зажимался всё туже. У него закружилась голова, уши заложило от усилий, что Драко прилагал, чтобы молчать. Дать отрицательный ответ он не мог, но и положительный не мог, не хотел, не имел права. На очередном сдавленном вдохе у него подкосились ноги, а рот наполнил привкус железа. И уже стоя на коленях, он тянулся как мог к тому, что у него внутри давало ему стойкости.
Нарцисса вскрикнула от той картины, что перед ней предстала. Фрау Райзеншварц в один миг стала седой, а её глаза ввалились, словно она не была цветущей, полной жизненных сил волшебницей. Из рук Миноры потянулись бурые нити силы, чтобы дать подпитку рунам, сдерживающим её мальчика под контролем. Стоя на коленях, Драко каким-то невозможным образом всё ещё сопротивлялся. В его глазах была боль, непонимание и устрашающая решимость. Леди Малфой на мгновение показалось, что её сын скорее умрёт, чем согласится на этот брак. И её лоб острой иглой прошило понимание, что всё это она уже знала. Он сам говорил ей об этом. Сам говорил, что не сможет жить, связав свою жизнь в другим человеком. Эти мысли пронеслись за одно мгновение, а потом снова наступила спокойная уверенность, что всё правильно. Всё будет так, как и должно быть. Она уже равнодушно смотрела на струйку крови, стекающую по его бороде, а потом её будто толкнуло в стену: такую мощь Минора вложила в свои руны. И Драко наконец сдался:
