А потом мадам Помфри привела его в чувства.
— Нет-нет. Мне нужно вернуться… — мать дико посмотрела на него, испытывая настоящий ужас. — Мам, я должен ему помочь!
Но помочь не выходило. Драко всеми силами пытался повторить видение, используя легилименцию, проговаривая про себя, что должен вернуться, но без палочки заклинание сотворить не удалось, и его попытки остались безуспешными.
Он закрыл глаза, отчаянно желая Гарри забыть о своём благородстве и заставить Тёмного Лорда за всё заплатить. Он упрямо тянулся мыслями к происходящему там, за стенами, и в какой-то момент снова оказался на поле боя, теперь уже один на один с безумцем. Он держал в руке свою палочку, слышал то, что Гарри говорил, чувствуя, как шевелятся собственные губы, ощущал запах майского утра… Он был там.
А потом, когда настало время решающего заклинания, он понял, что даже его, ненормального, неадекватного в своём стремлении превратить мир в колыбель страданий и потерь, даже его он не может убить.
— Экспеллиармус! — раздалось в собственных ушах голосом Поттера, но рука дрожала, сил не хватало, и он почему-то воззвал к гриффиндорцу:
— Я с тобой, Гарри, я помогу… Дай мне помочь! Я знаю, что смогу!
Его намерение было так однозначно и целенаправленно, что Драко показалось, будто сама магия его направляет, что руки Поттера засветились золотом, а его собственный поток волшебства впился в его. Малфой направил все свои силы, пытаясь удержать поток, готовый в любой момент, как только получится, произнести заклинание, что принесёт победу. Но, когда вектор уже льющегося Обезоруживающего чуть сместился, он понял, что конец схватки близок. Он отпустил себя, в глубине души осознавая, что может иссушить свою магию без остатка, но был готов к этому, лишь бы спасти Избранного от смерти. А потом всё кончилось.
Он видел, как Тёмный Лорд рассыпается пеплом, развеивается на майском ветру, а потом пришла темнота.
Он метался по ней, не зная, где выход, но знал, что жив, что всё теперь хорошо. Нужно только найти Гарри… Его вырвало из лабиринта собственного сознания испуганным вскриком матери. Она растерянно смотрела на вход в зал, где возвышался смертельно бледный Люциус. Он поднял палочку и приманил к себе супругу, будто тряпичную куклу. Если бы Леди Малфой не так боялась за судьбу сына, она бы обязательно подумала бы, что такого унижения не испытывала за всю свою жизнь. Но все её мысли были о том, что её муж собирается сделать с сыном.
Но в их «воссоединение» вмешалась медиведьма.
— Вы не хуже меня, Люциус, знаете, насколько опасно обладать умением воздействовать на любую систему в организме. А заповедь «Не навреди!» распространяется только на пациентов. Поэтому уберите свою палочку и убирайтесь сами!
— Мой сын уйдёт со мной! — Малфой палочку опустил, но без своей трости прятать её было негде, а потому его поза всё ещё была угрожающей.
— Только если сам этого захочет, — отрезала волшебница и обратилась к Драко, — Вы хотите уйти, молодой человек? — парень кивнул, и она продолжила: — Вы можете встать?
Драко прислушался к себе и с удивлением обнаружил, что полон сил, полон магии. На самом деле, если подумать, ему давно уже не было так хорошо.
Он поднялся с койки и подошёл к родителям. Люциус тут же схватил его за руку, так крепко, что кожу стянуло, а сустав пронзила боль, и потянул за собой. Столько ненависти было в его глазах, столько презрения и разочарования… И если бы отец посмотрел на него так на пятом, на шестом курсе, Драко, наверное, умер бы от обиды и ощущения собственной ничтожности, но сейчас это не трогало. Всё, что беспокоило парня, — это невозможность противостоять Люциусу без палочки, а значит, его бессмысленное, дикое, почти безотчётное, но неукротимое желание увидеть Поттера не воплотится в жизнь.
Малфой изо всех сил упирался и оглядывался назад, пытаясь найти его глазами, но когда заметил, было уже поздно: отец поднял палочку, чтобы аппарировать, и всё, что досталось Драко — это незнакомый, но почему-то такой родной взгляд Гарри, разочарованный, сожалеющий, и парень был уверен, что Герой хотел увидеть его, поговорить, ничуть не меньше, чем Драко к нему тянуло. Будто магнитом, будто на привязи, но Поттер был нужен. Рядом.
Оказавшись всё в том же злосчастном парадном зале мэнора после аппарации, Люциус тут же удалился к себе в кабинет, велев сыну и жене оставаться в своих комнатах. Ослушаться никто из них не посмел, потому что тон Малфоя был не просто приказным, он был ультимативным.
Когда эйфория от пережитого прошла, рассудок стал снова критично и оценочно воспринимать всю картинку, а значит, пришли вопросы. Что происходит между ним и Поттером? Как давно это происходит? Как связаны настойчивые попытки родовой магии направить его на путь истинный с этим странным сотрудничеством?
И таких вопросов был где-то миллион. Внутри было непривычно тепло, и Драко не заметил, как уснул. Он спал крепко, без снов, и только нехотя перевернулся на другой бок, когда эльф принёс ему обед. К ужину он не вышел, хотя скорее дремал, чем действительно спал. Да и приглашения не было. Мать зашла пожелать спокойной ночи, и судя по её виду, с Люциусом она ещё не общалась. А утро принесло неприятный, непонятный сюрприз.
Ранний завтрак прошёл в удушливой, неуютной атмосфере, отец выглядел мрачным и подавленным, тяжело дышал, стараясь не смотреть на сына и супругу, словно это могло помочь ему чувствовать себя лучше. Но Лорд Малфой и так ощущал, что родовая магия волнуется и трепещет, давит своим многовековым весом на своего подопечного. Нарцисса хотела снова напомнить мужу о том, что он не сможет идти против неё, но не решилась. В конце концов, Люциус был вооружён и непредсказуем.
Спустя несколько часов она заглянула к Драко в комнату, чтобы поговорить. Но он и сам не знал ответов на её вопросы. Что будет дальше, как мистер Поттер относится к ним, стоит ли ждать авроров сегодня, чего бояться и к чему быть готовыми… Но обсудить это не удалось. Дверь в покои Лорда распахнулась, и отец сказал Драко, что тот женится. Кандидатура уже найдена, свадьба состоится без помолвки, как только он войдёт в брачный возраст Малфоев.
Новость для Драко стала шокирующей, и хотя мать не была настроена так же категорично, как он сам, но после часа напряжённой дискуссии всё же встала на его сторону и обещала поговорить с отцом. Впервые в жизни Малфой общался с мамой так… Открыто. Он анализировал собственные чувства и ощущения, пытаясь убедить её, что жениться не может быть хорошей идеей в принципе. Не в данный момент. Ему было больно почти физически от одной только мысли, что ему придётся вступить в брак. Больно представлять, как кто-то касается его в романтическом смысле, больно думать о будущей совместной жизни с кем-то. И дело было не только в том, что этот кто-то ему не знаком. Даже если это будет Астория, которая по сути тоже являлась абсолютно чужим человеком, Драко передёргивало от такой перспективы. Это было не просто неправильное решение или неверная ставка. Это станет чудовищной ошибкой, если он женится сейчас. Именно так он и сказал Нарциссе, и последним аргументом стало тихое бормотание сына:
— Мне кажется, что я просто умру от горя, если соединюсь браком. Будто это высосет из меня не только надежду на счастье, но и саму жизнь.
Найти супруга в огромном мэноре волшебнице удалось только поздно вечером. И нашёлся он в ритуальном зале. Чтобы поговорить, он увёл женщину в парк, далеко за пределы видимости из окна спальни Драко, за любимые розовые кусты, за загоны павлинов и заросли плющевого лабиринта. Почти на границе владений, как сказали эльфы, посланные Лордом Малфоем наблюдать за родителями в опасениях за здоровье Нарциссы, Люциус наконец остановился и предложил присесть. Разговор был недолгим. Всего через полчаса они уже возвращались в мэнор, и парень, вздохнув с облегчением, приготовился ко сну. Магия тревожно пульсировала в висках, рвалась в оковах сознания, будто в отчаянном безмолвии пытаясь заставить своего наследника бежать. Но Драко не понимал, куда, зачем, а главное, от чего. Он уснул с трудом, а проснулся словно в прыжке. Как будто кто-то вырвал его из блаженного сна, и рывок этот был настолько внезапным и сильным, что у волшебника перехватило дыхание. А потом он окунулся в ледяной холод, ещё не забытый за те несколько недолгих часов уютного тепла, и в душе снова воцарилась пустота. Теперь ему снова чего-то не хватало, только это ощущение было усилено стократно.
