— Поттер, магическая помолвка — это очень мощная магия. И мне нужно знать, э… Это ещё одна неловкая тема для обсуждения, — Малфой вскинулся и дерзко продолжил, — Что ты чувствуешь по отношению ко мне? Просто подумай об этом. Такие чары могут вызывать в том числе взаимные чувства, или взаимное притяжение, или даже взаимное влечение… Так или иначе, это всё может быть навеяно магией, поэтому проанализируй, как изменилось твоё отношение ко мне. Потому что моё к тебе изменилось, глупо сейчас это отрицать. Я не испытываю ненависти.
Гарри потрясённо кивнул.
— Не волнуйся, Поттер. Мы сделаем всё возможное, чтобы расторгнуть эту глупую помолвку, и вернёмся к своим жизням. У меня есть важные дела, да и тебе уже страх как надоело жить двойной жизнью и обманывать друзей. Так что скоро всё станет по-старому!
Гарри снова кивнул и с ужасом отметил первую мысль, пришедшую в его голову после этой странной отповеди: ему совершенно не хотелось, чтобы всё становилось по-старому.
====== Абсурд ======
Октябрь стремительно заканчивается, Дамблдор продолжает приглашать его на «дополнительные занятия», на которых всё ещё ничего не понятно, но Гарри беспокоит вовсе не это. В голове постоянно бьётся мысль о том, что между ним и Малфоем всё снова будет по-старому. И эта мысль находит у него абсолютное отторжение. Потому что если врать окружающим хоть и неприятно, но хотя бы приемлемо, то врать самому себе больше не получается. И когда в сотый раз внутренний голос не удаётся убедить в том, что «это просто совпадение», Гарри сдаётся.
Дело в том, что с каждой новой встречей при соприкосновении Гарри ощущает, что коктейль из эмоций Малфоя становится всё темнее и интенсивность их тоже возрастает. Слизеринцу плохо, обидно и страшно. Он растерян, а ещё совершенно одинок. И Гарри понимает, что хочет ему помочь. Это осознание злит его неимоверно, потому что он знает, что Хорёк задумал что-то ужасное, что он послушно выполняет задание Волдеморта, и Гарри не должен хотеть ему помочь, но не может не хотеть. Ведь когда эта их странная связь наконец будет разорвана, Малфой останется совсем один. Гарри несколько раз останавливает себя в последний момент перед тем, как с языка сорвётся предложение о помощи, потому что они не обсуждают эту их маленькую способность, концентрируясь на изучении явления в материальной сфере, оставляя эмоциональную под замком.
«Просто подумай об этом», — постоянно звучит в его голове, и он бесится оттого, что не может игнорировать эту просьбу. Бесится оттого, что на вопрос: «Ты его ненавидишь?», заданный самому себе, он не может честно ответить «да». Потому что «нет». А вот что вместо этого «нет» — непонятно. Эти мысли не оставляют его ни на минуту, и чем глубже он копается в себе, тем больше сомневается в каждом своём решении.
Целую неделю после того разговора он не пишет Малфою. Тот отписал ему небольшой список из книг о брачной магии и пару свитков с заклинаниями по установлению связи на следующий же день. Гарри изучает их в библиотеке, но больше не притрагивается к пергаменту. К концу недели он становится почти горячим, но отважный гриффиндорец просто боится посмотреть, что ему пишет собрат по несчастью.
В конце концов Гарри вновь оказывается затянут в какую-то пыльную нишу и удивлённо смотрит на бледное лицо, ощущая палочку, больно впивающуюся в горло.
— Что, страшно, Золотой мальчик? Мы должны быть врагами, так ведь? Но что-то идёт не так, что-то толкает нас друг к другу и не выходит больше так ярко ощущать ту ненависть, что раньше вспыхивала, словно спичка, так? Что, боишься, что увидишь во мне человека и не сможешь поднять против меня палочку в бою, когда мы снова окажемся по разные стороны, я угадал?
— Мы и так по разные стороны, Малфой. И не сомневайся, я убью тебя, если ты меня вынудишь! — на самом деле он снова не чувствует той уверенности, что должна быть у него, что была у него ещё в начале года. Он хватается за руку Малфоя, чтобы убрать от своего горла палочку и слепнет от внезапного свечения — он коснулся не закрытого перчаткой запястья, — но не это его поражает: он ощущает через касание, что причинил своими словами боль, что надежда его оппонента содрогнулась и чёрное отчаяние заполнило его сознание. Потому что — Гарри только что это понял — Малфой сам боится именно этого, потому что сам он не сможет его убить.
Это откровение заставляет разжать руку и напрячься ещё сильнее. Если он почувствовал это, значит, и Малфой мог… И это опасение оправдывается: тот неуловимым движением губ шепчет заклинание, и его перчатки исчезают, а потом свободная рука оказывается на задней поверхности шеи и затылке, большим пальцем надавливая под челюсть. Теперь уже слизеринец нервно жмурится, но не отпускает хватку, постепенно расслабляясь и успокаиваясь. Гарри не может не всматриваться в резкие черты лица, которые на глазах разглаживаются и смягчаются. Он знает, что Малфой сейчас ощущает, он всё время знал это, просто признаться себе в том, что его школьный недруг, унижавший его друзей, устраивавший пакости и провокации на протяжении этих пяти лет, сломавший ему нос в начале этого года, в конце концов, — этот самый Слизеринский Принц вызывает в нём восхищение, уважение, симпатию и сочувствие, — признаться себе в этом очень, очень сложно. Вот только когда Малфой прикасается к Гарри, всё это становится настолько очевидным им обоим, что скрывать это больше просто нет смысла.
Вернув утерянное самообладание, Гарри способен теперь сосредоточиться на Малфое, и как только он желает понять, что сейчас с его врагом, он уже знает: абсурдная надежда и слепая, безосновательная вера в него, в Гарри, возрождается с новой силой в душе у слизеринца, и фоном для всех остальных эмоций в ней звучит мольба, отчаянный крик о помощи, который остаётся немым: Малфой с невидимым, зато вполне ощутимым через прикосновение сожалением разрывает контакт и отступает на шаг. Тут же становится до смешного пусто и холодно, и только сейчас до Гарри доходит, насколько близко они с Малфоем стояли, насколько интимным было их касание. Насколько комфортно было чувствовать его ладонь на своей коже — будто они делали это миллион раз. И это было недалеко от истины, но не так.
— Ладно. Мы можем не обсуждать это, но я просто констатирую факт: мы чувствуем друг друга. Наши переживания, эмоции, э-э… Возможно, что-то ещё, — Гарри смущён. Он буквально в первый раз говорит о подобном.
— Это ещё один плюс в пользу теории о помолвке. Не заморачивайся. И, естественно, мы не будем это обсуждать. Расслабься. Как только помолвка будет расторгнута, всё пройдет, — Малфой держит лицо, но это не обманывает гриффиндорца. Ему тоже не хочется оставаться одному.
Гарри скептически приподнимает бровь:
— У меня сотрётся память?! Потому что не вижу другого варианта, почему я должен вдруг перестать испытывать уважение к твоей целеустремлённости и упорству, восхищение твоей способностью к поиску ответов на свои вопросы и трудоспособностью. Я не понимаю, каким образом работает эта магия, но я не перестану сочувствовать тебе только из-за того, что это мерцание пропало. Я в этом убеждён!
Такой тирады ни Гарри от самого себя, ни Малфой от героя не ожидали. Поэтому повисла тишина, и ниша за гобеленом, в которую втащил их слизеринец, внезапно показалась слишком маленькой.
— Ты просто перестанешь чувствовать мои эмоции, и тебе будет проще забыть, кто перед тобой, чтобы… — Малфой отвечал негромко, и Гарри пожалел, что они не касаются друг друга. Ему хотелось узнать: румянец на щеках и смущение ему только кажутся или слизеринец так неожиданно отреагировал на похвалу. — Со временем уважение и сочувствие перестанут быть важными, так же, как и… — он осёкся и продолжил через мгновение, — так же, как и то, что я чувствую к тебе.
Гарри никогда не концентрировал своё внимание на этом, это было как-то не очень важно. Да и какая разница, что думал о нём белобрысый Хорёк? Вот только сейчас это почему-то стало остро интересно. Он подавил своё любопытство. И вернулся к самому важному.
