— Я просто представил, какой бы, должно быть, ужасающий выбор перед тобой предстал, если бы пришлось решать, кто составит партию твоему наследнику: кто-нибудь из детей Уизли или всё-таки полукровка.
— Самым страшным было бы, если бы это был полукровка-Уизли, — Малфой тоже хохотнул, и улыбку уже не убрал с лица, невольно засмотревшись на удивлённого его ответом Поттера, который поддержал смех. — Что? Я слышал, что кто-то из старших мутит с блондинкой Флёр. Это же сущий ужас — мало того что наполовину Уизли, так ещё и наполовину получеловек… Что? — опять повторил Малфой. — Она же вейла…
Гарри тоже засмотрелся. Непривычно было видеть такого Малфоя. Он выражал чуждую гриффиндорской чести концепцию, но делал это без оскорблений и высокомерности. Эта ситуация получилась забавной даже несмотря на то, что вопрос был очень серьёзным.
— Я как-то никогда не задумывался о детях, Поттер. Если только в качестве наследника Малфоев, продолжателя рода. Но… Понимаешь?.. — парень впервые обратился к Гарри с таким вопросом вне учёбы. И звучало так, будто ему важно, чтобы Гарри понимал. Понимал что-то о нём самом, а не о предмете или явлении… Поттер кивнул.
— Да, в шестнадцать это не то, о чём ты думаешь… Просто… — тут Гарри вспомнил, с кем он разговаривает, и закрылся. К своему удивлению, он однозначно увидел на лице Малфоя разочарование. Наверное, поэтому, даже чувствуя, что сходит с ума, открываясь хорьку, он тихо продолжил: — Просто я не думаю, что доживу до того момента, когда смогу создать семью и завести детей… Поэтому не получается просто отмахнуться от щекочущей сознание мысли, оправдывая это тем, что подумаю об этом позже. Моё «позже» может попросту не наступить. Но… я хотел бы, чтобы мои дети были здоровыми и счастливыми, чтобы они могли выбирать, кого любить, с кем дружить, кем становиться в жизни…
Гарри стало совсем неловко, и он, понимая, что тело, вроде, отошло от шторма заклинаний и ощущений, спрыгнул с парты и собрался уже уходить, когда, шокированный, замер: на его плечо опустилась ладонь Малфоя, и тот сжал его в жесте поддержки.
— Я не желаю тебе смерти, Поттер. Я знаю, что должен, знаю, что… Но я не могу желать тебе смерти, ни тебе, ни… — он задохнулся следующим словом, в последнюю секунду прерывая словесный поток. Испытывая жгучий стыд от такого очевидного проявления собственной слабости, почти парализующий страх оттого, что чуть не выдал планы хозяина и своё задание, он в следующую секунду сорвался на бег. И Гарри мог поклясться, что за те несколько мгновений, что Малфой прикасался к нему, он смог почувствовать и его страх, и его стыд, и его одиночество и разочарование, сомнения и растерянность, безнадёжное отчаяние и какую-то абсурдную надежду.
И это далеко не все сюрпризы, которые приносит середина октября. Джинни неожиданно вливается в их слаженную гриффиндорскую компанию и теперь повсюду следует за ними. И если поначалу её внимание приятно и Гарри находит в ней отдушину после тяжёлых будней, то постепенно её интерес становится навязчивым и чрезмерным. Гарри почти фанатично следит за Малфоем, который после случившегося откровения поддерживает сухой деловой тон в общении, но на сообщения отвечает исправно и быстро, показывая своё полное содействие в поисках, чтобы как можно быстрее избавиться от всё усугубляющейся проблемы. Романтика нескольких вечеров под мантией-невидимкой, укрывающей их с девушкой от посторонних глаз, очень быстро сменилась паранойей, что края ткани слишком высоко задерутся и их заметят, и вполне обоснованным опасением, что Джинни отвлечёт его и он пропустит что-то важное. Поэтому Гарри очень старается как можно вежливее отделаться от её предложений скоротать вечерок. Да и достойного ответа, зачем ему читать о биографии того или иного волшебника или изучать совершенно не относящиеся к учёбе книги, у него нет и так не хотелось его выдумывать! Гарри предпочитает не задумываться о том, что на самом деле происходит у них с Джинни, наверное, интуитивно понимая, что выводы его не устроят. Поэтому он не ищет настоящую подоплёку, а просто принимает верным ответ на вопрос девушки, почему они не «сближаются», как остальные парочки: «Тебе пятнадцать и ты младшая сестра моего лучшего друга, как ты себе это представляешь?» Но Джинни не была бы собой, отступи она просто так.
Поттер с Малфоем тайно встречаются раз или два в неделю, чтобы поэкспериментировать с их состоянием, и каждый раз свет становится ярче и сильнее. Теперь он не только освещает их ладони. Любое соприкосновение кожи к коже вызывает серебряное мерцание. Мягкое и родное. Они уже поняли, что чувствуют пульс друг друга, ощущают боль от заклинаний, если сами нанесли друг другу вред, однако ни в одной книге нет даже приблизительно похожего. Они всё больше заражаются интересом к этому явлению, реже вспоминая, что затеяли всё это, чтобы избавиться от него.
А ещё Малфой однозначно занимает все мысли Гарри, которые теперь сосредоточены не только на тех ужасных вещах, что тот задумал, но и на тех книгах, что ему приходится изучать из-за этого чистокровного гавнюка, и на тех эмоциях, которые у него вызывает белобрысый слизеринец. Поэтому очередная встреча с Джинни буквально выбивает гриффиндорца из колеи.
На выходных она поджидает его в мальчишеской спальне в весьма провокационном виде: макияж и уложенные красивыми локонами волосы, спускающиеся на плечи к почти обнаженной груди, а ещё какой-то странный сладко-горький запах, видимо парфюма, создают вполне однозначный намёк. Почти все в Хогсмиде — им сейчас точно никто не помешает. Гарри и сам не понимает, как оказывается на кровати плотно прижатым к ней её миниатюрным весом. Он смотрит на всю эту красоту над собой, ощущая какую-то нереальность происходящего. Джинни невероятно прекрасна, он никогда не видел её настолько привлекательной и соблазнительной. В голове проносятся мысли о том, как он мог не заметить такую сногсшибательную и ошеломительную Джинни, о том, что он мог бы смотреть на неё вечно, что она — это вообще единственное, ради чего стоит жить. Девушка медленно наклоняется к его уху, нежно касается его своими губами и спрашивает:
— Тебе нравятся мои духи, Гарри? — и звук её голоса разбивает оцепенение. Гарри будто смаргивает наваждение и выныривает из глубины, в которую его затягивало ещё мгновение назад.
— Нет, — честно ответил парень и решительно отстранил её от себя. Но Джинни так просто не сдаётся: она порывисто приникает к его губам в неожиданно умелом и страстном поцелуе, который, кажется, обжигает губы. Гарри уже жёстко отталкивает девушку, слегка встряхивая её за плечи для пущей убедительности. — Ужас, а не духи, Джинни, и вообще, что ты творишь?! — он облизал губы, на этот раз ощущая языком, что они неестественно горячие и болезненные.
Нелепое лепетание девушки, как и последующее весьма агрессивное обвинение в безразличии и скоропалительный уход, остались далеко. Гарри уже успел пообщаться с Малфоем, непривычно молчаливым в то утро, и даже с Роном, который, кажется, остался в счастливом неведении о выходке своей сестры, но боль в губах так и не прошла. И он обязательно обратился бы к Помфри, если бы у него была хоть минута свободного времени. Но проклятый слизеринец мало того, что оставил его в растерянности с этим шквалом эмоций, которых от него стопроцентно никто не ожидал, так ещё и без лишних комментариев оставил новый список из нескольких жутко старых трактатов и свитков, которые нужно срочно, точнее, «очень срочно и внимательно» изучить. И тема этих источников была настолько далека от всего, что они изучали ранее, что Гарри даже уточнил, ничего ли тот не перепутал. Но ответа так и не дождался.
С началом новой недели Гарри не на шутку разволновался. Странное жжение с губ перешло на шею, а в конце дня и на руку. Не решаясь поделиться этим с друзьями, он всё же отправился к медиведьме. А на пути в лазарет его снова перехватил Малфой.
— Ты не отвечаешь! — парень странно встревожен и взвинчен, он осматривает чуть покрасневшую шею и пытается схватить рукав мантии. — Как ты себя чувствуешь? Зачем тебе в лазарет?
