— Ты убил его, Гарри, ты его убил!!!
В этот момент он не понимает, где он, и удивлённо смотрит на девушку, но потом грудь снова опаляет дикая боль, и он корчится от неё, не в силах терпеть. На грани видения ему мерещится жуткая чернота, и, когда он слышит голос Снейпа, не удивляется. Он знал, что это его мантию он заметил краем глаза, но сознание всё ещё заторможено.
— Что здесь произошло?! — он бросается к Драко, на ходу накладывая нужные заклинания, но его взгляд требовательно впивается в Гермиону в поисках ответа.
— Я не знаю, профессор. Когда я зашла, Драко… — она всхлипнула и закусила губу. — А Гарри был без сознания.
— Мистер Поттер, ваша версия? — он продолжает исцелять Драко, но глаза его теперь устремлены на Гарри. Тот уже открывает рот, чтобы прохрипеть признание, но слышит в голове: «Ни в чём не сознавайся. Молчи, Поттер!» А потом там так стремительно пустеет, что Гарри подрывается, преодолевая дикую боль в груди, чтобы прикоснуться к Малфою. Его рука в крови, и она ледяная. Но Гарри облегчённо понимает: живой.
— Я ничего не помню, профессор Снейп. Я ничего не помню. Простите…
Их обоих доставляют в лазарет, где отвратительно шумно от рыжего семейства. Драко без сознания, и оттого, как Гермиона с мёртвым лицом сидит между его койкой и койкой Рона, у Гарри все внутренности сворачивает в тугой узел. Боль от расплавленных розг уже прошла, и мадам Помфри только разводит руками:
— Вы в полном порядке, мистер Поттер, думаю, это просто обморок от переутомления…
Она разрешает Гарри встать и возвращается к больным. Но впервые в жизни ему не хочется покидать больничное крыло. Впервые в жизни он хочет остаться. Не для Рона. Для Малфоя. Ему снова больно, точнее, теперь он позволяет себе чувствовать эту боль. Другую боль.
Драко предал его. Он использовал его, вытерев ноги о его доверие, о его чувства, но он не может перестать их испытывать. Он проклинает эту чёртову связь, не сомневаясь теперь в том, что она существует, да и не сомневался никогда. В тот момент нечто затмило его рассудок, нашептало, наплело чёрных мыслей, но в глубине души он знал, что они связаны. Он проклинает эту связь и проклинает себя за то, что едва не убил того, кто всё ещё, вопреки здравому смыслу, логике, остаётся самым близким. Самым нужным. И ему отчаянно нужно попросить прощения. Он мог решить это иначе, он не должен был… Он обязан был…
В голове роится миллион мыслей, последней из которых звенит та, что требует у магии встречи с Драко в той, другой реальности. И магия откликается.
Он не сразу понимает, что это сон. Он всё там же, в лазарете, Гермиона всё так же сидит рядом, но Драко не спит.
— Это не я, Гарри, — его глаза пустые, измождённые, с поволокой боли и глубокой печали. — Я рад, что ты пришёл, хотя ты снова рушишь все уставы… — он улыбнулся, но в его улыбке нет жизни. — Ты должен поверить, что это не я.
— Зачем ты лжёшь даже здесь? Что это изменит? — Драко опустил плечи. — Я ненавижу тебя, Малфой, но ведь это не правда. Я ненавижу твой поступок, но тебя всё равно люблю. Так зачем ты… Ты был таким ублюдком, хоть и кичился своим происхождением, но всё, детство кончилось, тебе не нужно больше угождать Люциусу, так зачем? Я смог бы, понимаешь, смог бы тебя защитить. И тебя, и Нарциссу!
— Не нужно списывать на отца все мои грехи. Да, я брал с него пример, но каждый раз, когда я делал тебе подлость, я искренне радовался… Я не такой уж ангел, каким ты меня рисуешь в своей голове. Ты прав: я мразь и сволочь и меня не за что любить, и мне жаль, что наша нежеланная помолвка заставила тебя. Я желаю тебе счастья, Гарри, правда. Но я не успел совершить ни одного доброго поступка, кроме, пожалуй, выбора, который сделал, став на твою сторону. И этому выбору я всё ещё верен. Именно поэтому ты должен поверить, я влил противоядие. А теперь иди. Когда я очнусь, мы оба сделаем вид, что чужие. А потом я вернусь в мэнор и вместе с крёстным мы будем пытаться склонить чашу весов в твою сторону, чего бы нам это ни стоило. А когда Грейнджер найдёт, как разорвать помолвку, всё закончится между нами окончательно. Иди, Гарри. Только… — он протянул руку, и Поттер тут же схватил её, как самое ценное в своей жизни. — Ты помни, что я на твоей стороне, что я до конца жизни буду на твоей стороне.
— Я чуть не убил тебя, а ты клянёшься мне в верности… Драко…
— Иди, — с силой в голосе сказал Малфой, и Гарри вытолкнуло из сна. Реальность встретила его ощущением чудовищной фрустрации от пронзительной пустоты в руке, где за секунду до этого было живое тепло Драко.
Гермиона сидела у кровати Рона, глядя на свои руки. Ещё несколько минут полежав, оставаясь в полном непонимании и оцепенении, Поттер поднялся. Его душа была порвана в клочья, такого раздрая он не ощущал с момента смерти Сириуса, и ему бесконечно нужен был друг.
— За что? — девушка прохрипела неожиданно, будто год не разговаривала до этого вопроса. — За что ты его проклял? И как ты мог использовать непроверенное заклинание? Я подслушала Снейпа под твоей мантией, когда он пытался допросить Плаксу Миртл. Она ничего не может рассказать, на помещение было наложено какое-то заклятие тайны. Откуда ты его вообще знаешь? — её речь непривычно прыгала с одной темы на другую, делаясь почти бессвязной. Гарри понимал, что подруга имеет право на все эти вопросы, и что он был чудовищно неправ, и что он заслужил её порицание, но не мог отделаться от мысли, что она ненавидит его за то, что это Драко лежит на соседней койке, а не за то, каким ужасающим был его поступок; что Гермиона переживает за Малфоя больше, чем за Рона; что её претензии личные, а не дружеские. Однако её причины не отменяют её права на ответы. И Гарри их дал.
Он рассказывал всё: как вычитал заклинание в учебнике; как они научились входить в сны друг друга; как они встречались, чувствуя, что всё выходит из-под контроля, чтобы подарить друг другу минуту тишины; как Малфой его предал; как он всё ещё не понимает этого глупого отпирательства, если всё и так ясно; как ненавидит себя за свой поступок и ненавидит их связь за свои чувства; как он сильно хочет прекратить эту помолвку и как ему жаль, что он поверил Драко и Рон из-за этого пострадал. Он говорил так долго, что охрип, но не мог больше молчать — ни о своём чувстве вины, ни о своих чувствах к Драко, ни о своей неуверенности в собственных силах, ни о своей усталости от глупого квиддича, вечных тайн Дамблдора и угрозы, нависшей над самым близким человеком, которую он никак не может предотвратить.
Гермиона слушала молча. И, когда поток мыслей бедного «героя» иссяк, она сказала:
— Это непростительно. То, что ты сделал с Драко, это непростительно.
Молчание, воцарившееся в лазарете, было давящим, тяжёлым, густым настолько, что Гарри снова стал задыхаться.
— А ты не думал, что это Снейп дал не то противоядие? Он же всегда был у тебя виноват… Или что всему этому может быть логическое объяснение! А ты его чуть не убил! Не пробовал поговорить сначала?! — Гермиона откровенно орала. Теперь её злость разряженным воздухом вклинивалась в эту мёртвую тишину. И Гарри стало иррационально легче. Ожидание наказания хуже самого наказания. Девушка выплёскивала своё праведное негодование, и её образ метался от разъярённой фурии до беспомощной растерянной маленькой девочки. Эта лавина из смешанных, противоречивых эмоций непостижимо целебно подействовала на них обоих, словно смывая всю недосказанность и неловкость между ними. — Я просто не могу поверить, что ты, Гарри, мог так бездумно убить человека, словно какой-то монстр… Ты, Гарри… — опустошённо, убито закончила она.
Поттер молчал, понурив голову, не зная, что сказать, не зная, стоит ли вообще что-то говорить. Но последняя фраза что-то задела в нём, что-то, что не давало покоя, но до этого момента пряталось под грузом проблем и эмоций.
— Тут есть ещё кое-что. Кое-что внутри меня, что подталкивало и подогревало мою ненависть… Я не оправдываю себя, но в этот раз даже прикосновение Драко не смогло успокоить это во мне…
