Гарри смотрел на профиль Малфоя и не мог поверить. Прошло всего семь дней с их последней встречи. Неделя была насыщенной, и парни не пересекались вне учебы, но даже на завтраке Драко ещё не выглядел таким. Он будто не ел всё это время, став полупрозрачным. Глаза его затянуты плотной пеленой неверия, этот пустой взгляд, направленный сейчас в пространство, пугает до замершего сердца, потому что Гарри улавливает ещё не сформировавшееся, но уже витающее в мыслях желание сделать шаг в никуда.

Он леденеет всего на секунду — храбрый, решительный гриффиндорец — и бросается на Малфоя, будто в атаку:

— Драко, — он стремительно, но бережно обхватывает недвижимое сейчас тело, прижимая его к своей груди, медленно, по маленькому шагу отступая с ним от края. — Драко, что случилось? — тот молчит, никак не реагируя на присутствие Поттера, будто наглухо закрывшись от всего мира в своих эмоциях.

— Малфой!!! — рявкнул Гарри так громко, что, кажется, даже совы на своих насестах его услышали. Но тот не отвечает.

Сейчас он — холодный, безразличный ко всему, надменный слизеринец, которого Поттер так отвык видеть, когда они наедине. От такого равнодушия Гарри теряется, не зная, что ему предпринять, однако его подбородок съезжает с ворота и касается голой ключицы блондина, чьи пряди отражают возникшее мерцание.

Драко сейчас снова далёк от совершенства. Он снова растрёпан, расхристан и несобран. И в этом несовершенстве он хрупок и уязвим. Уязвим не только перед внешним миром, но и перед собственным одиночеством и мыслями, которые сейчас ледяными стрелами вбиваются в его нутро. Гарри чувствует это.

Он просто забыл, что больше не один. Быть может, не навсегда, быть может, по чьей-то извращённой прихоти или странному выбору магии, но он сейчас не один. И Гарри с силой вжимает свои ладони поверх бледных малфоевских, вцепившихся в перила ограждения, — векового, витиеватого и надёжного, но такого же хрупкого на вид, как слизеринец внутри. Свет сейчас будто с трудом пробивается сквозь странный ночной туман, мерцание тусклое, какое-то неохотное, недоверчивое, словно отражение всего, что Поттер смог разглядеть во взгляде Драко всего минуту назад. Но львы упрямы ничуть не меньше, чем змеи изворотливы, и Гарри удаётся схватить ускользающее вглубь себя сознание парня и вытащить на поверхность, заставляя сияние брызнуть с такой силой, что они снова щурятся. Уже вдвоём.

Теперь Малфоя трясёт по-настоящему. Так сильно, что Гарри едва может удержать его руки в своих. Но он только сильнее сжимает их ладонями, почти вплавляя в странно тёплый металл. И Драко наконец подаётся назад, сильнее прижимаясь к тёплой груди гриффиндорца, снова сдаваясь, снова признавая, что ему нужны эти сила и уверенность, которые всегда несёт в себе Гарри.

— Расскажи мне, слышишь? Вместе мы со всем справимся, только мне нужно знать, что произошло? — Гарри оторвал свои руки от всё ещё сжатых бледных и обхватил Драко поперёк груди, сильнее прижимаясь к его спине. Жест интимный, свойственный больше возлюбленным, нежели друзьям, но Поттер знает, чувствует, что так надо; что так правильно и никак иначе. Драко доверчиво, но всё равно напряжённо откинул голову на плечо героя, как никогда понимая, что Гарри, как никто другой, именно для него заслуживает этого звания.

— Мне пришло письмо из мэнора. Мама написала, что понимает, как важна моя миссия, и что она не ждёт меня на праздники дома, чтобы я не терял ни дня подготовки, — голос его был таким пропавшим, пустым и незнакомым, но Гарри никак не мог понять, что так сильно расстроило Малфоя, ведь это, очевидно, хорошая новость… Видимо, непонимание очень чётко ощущалось, а может, Драко хотел выговориться, потому что он продолжил:

— Урождённая Блэк, моя мать никогда не игнорировала праздники. Этим посланием мне продемонстрировали, что её жизнь полностью зависит от того, как я выполню свою задачу; что, если я провалюсь, она заплатит намного большую цену, чем мой отец, — Драко не говорил, а хрипел мёртвым голосом, его было едва слышно, но Гарри казалось, что его слова звучат прямо у него в голове. — Поэтому я надеюсь, ты понимаешь, что тогда, в грязном туалете Плаксы Миртл, я вверил тебе в руки жизни и судьбы всего рода Малфоев, включая будущее невинной беззащитной женщины.

Гарри немного отпустило. Наконец-то в Малфое проснулся манипулятор и стратег.

— Драко, ты ведь не думаешь, что я действительно поверю в то, что ты считаешь свою мать беззащитной? Она превосходно отбила мою подачу у мадам Малкин в начале года, и я уверен, что она мастер не только словесных дуэлей. Она всё-таки урождённая Блэк!

Парень в руках Гарри немного расслабился, будто с его плеч упала ледяная корка. Он развернулся к гриффиндорцу лицом, отчего объятия могли бы стать неловкими. Но не стали — обоим было необходимо видеть глаза собеседника, и плевать, что расстояние между ними до неприличия мало.

— Но ведь это ещё не всё, так? — Гарри всматривался в серость перед собой, невольно сравнивая её с туманом, который окружал их. Но задумываться о том, откуда туман в декабре, было не ко времени. Парень, казалось, тонул в нём.

Малфой кивнул:

— Как только я прочёл письмо, то получил ещё одну весточку. От него лично… — голос вновь подвёл Драко, ломаясь на последнем предложении. — Это было так больно, Гарри, и так страшно! — он неожиданно всхлипнул и крепче прижался к груди Поттера, будто надеясь укрыться за ней ото всех страхов этого мира. По его сугубо личным ощущениям, Драко был не так далёк от истины. Стало капитально спокойно. Будто все тревоги и пугающие воспоминания и мысли враз исчезли.

Отчасти так и было. Гарри каким-то образом нырнул в память Малфоя аккурат в тот момент, когда он читал послание из дома, а потом его хозяин сообщал ему важные вести. Удивляться он уже разучился, а потому внимательно вслушивался в шипящий, такой знакомый голос, который напоминал о том, что великая честь, оказанная роду Малфоев, может обернуться его концом, если Драко — то, как нежно Волдеморт произносил имя парня, вызывало абсолютное отвращение, почти до рвотных позывов, — не выполнит своего задания. Гарри почти физически ощущал ту боль, что едва не лишила сознания растерянного и испуганного слизеринца, только что прочитавшего пугающие вести из дома.

Гнев поднялся из глубины души, подстёгивая чудовище, давно не показывавшего свой нос, ощетиниться и поднять морду, скалясь клыками. Поттер не наблюдал со стороны, будто в Омуте памяти, происходившие события, — он переживал их. Не только понимал суть событий, но и ощущал отношение Драко к ним. Волнение и страх за мать, испуг и шок от боли, а потом отвращение, паника, почти истерика и пульс, зашкаливающий в горле… Импульсивный побег из комнаты, из подземелий, от редких сокурсников, стремительный бег к спасению, к Избранному. Минутное облегчение и снова испуг, потом ненависть и обречённость, стыд, почти удачная попытка взять себя в руки и снова провал, когда, как пощёчина, печаль и тоска захлёстывают. Снова побег. Куда-нибудь, куда угодно, к облегчению. Решения нет, но вот оно решение… И…

И Гарри снова оказался здесь и сейчас, стоя на ослабевших ногах, прижимая к себе спокойного уже и лишь обречённо печального Драко. Ноги у отважного гриффиндорца, только что пережившего самый настоящий кошмар, подкашиваются, а чудовище внутри требует крови. Он неожиданно остро ощущает себя в объятьях удерживающего его от падения Малфоя, невольно прикасаясь губами к его виску. Прикасаясь и не желая отстраняться.

— Я всё видел, Драко, я словно был там… — шепчет, наконец, герой, всё ещё чувствуя прохладную кожу под губами. — Не смей! Никогда не смей больше! Слышишь? Мы найдём выход, я… я найду выход, Драко, но ты не смей даже думать!

Малфой не отвечает. Но Гарри чувствует, что надежда и облегчение захлёстывают их обоих. Ему нужна ещё минута, чтобы прийти в себя. Он уже увереннее стоит на ногах, когда отступает от Драко, который нехотя отпускает его. Их немой диалог происходит во взглядах: «Ты веришь мне? Верь мне!» — «Верю. Я справлюсь.» — «Мы справимся!».