В-четвёртых, выявилась ещё одна особенность: теперь магия, направленная одним из них на другого, не действовала, то есть не причиняла вред. Выяснилось это случайно. Гарри хотел в шутку послать жалящее в Малфоя на уроке Трансфигурации, уж очень тот был грустным, но оно случайно попало в Гойла. Цели своей Поттер достиг — Драко улыбнулся, но никак не мог понять, как он так промахнулся. Рассказав о случившемся Гермионе, он предложил провести несколько экспериментов, и никакого вреда причинить друг другу они не смогли. Заклятия просто соскальзывали или вообще не достигали цели. Тем не менее все Согревающие вполне успешно применялись Малфоем на них обоих, так же, как и все Водоотталкивающие — Поттером. Причину этого Грейнджер найти никак не могла, хотя именно избирательность этой связи по части применения магии была самой странной для девушки загадкой. Она не укладывалась ни в теорию с помолвкой, ни в те знания о Защитных чарах, что она успела приобрести за эти пять с половиной лет обучения.
Гарри было очень сложно. Он плохо выглядел и откровенно засыпал на уроках, потому что перед ним стояло столько задач, что никто бы не был бодрым на его месте. Когда у Гермионы был хроноворот, она выглядела примерно так же, только если бы такой же артефакт появился у Поттера, тот не преминул бы вырвать с его помощью хотя бы несколько часов для сна.
Тренировки по квиддичу стали одной из нескольких основных проблем. Странные отношения в команде после того, как Кэти отправили в Мунго, усугубляемые тем, что Джинни (то ли назло Гарри, то ли после приличного внушения от Гермионы, которая вытянула-таки из Поттера все подробности её выходки) стала встречаться с Дином, сильно влияли на игру. Рон, ослеплённый отношениями с Лавандой, тоже не добавлял простоты в их взаимоотношения с коллективом. Тогда, на матче против Слизерина, Гарри ещё не совсем понимал, почему Малфой отказался играть, однако сейчас и сам отошёл бы от командования, да только кто ж его отпустит…
Ещё одной проблемой были уроки с Дамблдором. Он так и не говорил сути, открывая только часть огромного пазла, и Гарри изо всех сил верил, что у него были на то свои причины, однако его невероятно злила вся эта ситуация. Хотя тот факт, что теперь он делился результатами этих бесед ещё и с Малфоем, немного успокаивал. Сам процесс пересказа содержания урока действовал на него расслабляюще и тонизирующе одновременно. Драко помогал ему раскладывать по полочкам некоторые моменты, делая выводы и комментарии, до которых ни он, ни его друзья не додумались бы. А то, что ему приходилось говорить с ним наедине, поскольку подруга уже всё это слышала при рассказе Рону (друг не был в кругу посвящённых в эту странную «кажется-помолвку», да и времени у него было совсем немного — Лав-Лав не отпускала его ни на шаг), было дополнительным плюсом.
И последним по счёту, но не по значимости, был поиск решения по Малфою. Да, учёба и квиддич были важной частью его жизни, да, его уроки с директором должны были помочь ему сразить Волдеморта, а ведь именно к предстоящей войне он и готовился, но всё же Гарри обещал помочь Драко. И не планировал это обещание нарушать. Только вот идей, устраивающих Поттера, не находилось: те варианты, которые он мог придумать, так или иначе ставили под угрозу жизнь Малфоев. А если кто-то узнает про его связь с Избранным, то это автоматически нарисует на его лбу мишень. Эти мысли изводили гриффиндорца так, что на нём лица не было, так же, как и на слизеринце, который всё это прекрасно чувствовал и понимал. Как спасти Драко придумать не удавалось.
Гермиона, конечно, видела, что Гарри загонял себя до ужасающего состояния, но никак не облегчала ситуацию, даже наоборот.
Было в этом обучении, устроенном Грейнджер, что-то извращённое, то, что заставляло выскабливать даже самые откровенные эмоции парней друг к другу и озвучивать их, выставляя напоказ, после чего оба подростка чувствовали себя не только смущёнными, но и опустошёнными. Вместе с тем, как бы девушка ни старалась заставить их говорить всё, иногда применяя нечестные приёмы типа Сыворотки правды или чар Добрых помыслов, заставляющих озвучивать каждую мысль в голове (что оказалось совсем неэффективно, поскольку у парней множество мыслей были схожи, но их было так много, что их занятие превратилось в какой-то непрекращающийся бубнёж), и Гарри, и Драко находили способ оставлять определённые мысли и ощущения только себе. Они, не сговариваясь, но находясь, очевидно, на общей волне, придерживали всё, что касалось их отношения друг к другу. Оба считали, что только-только зародившаяся дружба вкупе с тотальной искренностью была слишком интимной темой, чтобы распространяться о ней. Даже Гермионе, которой гриффиндорец, казалось, мог рассказать обо всём. Как выяснилось, он заблуждался.
Ещё одним, что парни не говорили Гермионе, была их способность почти мгновенно успокаивать друг друга. Тогда в туалете Плаксы Миртл это их влияние друг на друга тоже проявило себя, но сейчас этот эффект был намного ощутимее. Поэтому, когда один из них чувствовал, что другой вот-вот сорвётся, они находили способ встретиться. Точнее, один вылавливал другого и чуть ли не насильно затаскивал куда-нибудь в тишину и покой, где можно было просто посидеть вдвоём и почувствовать друг друга. Они не обсуждали это вслух, но этого и не требовалось. Всё, что нужно, они могли вполне почувствовать и через связь. А ещё эта странная способность давала им возможность несильно, но всё же вполне ощутимо подпитаться энергией друг друга. И это было так же странно, как и необходимо.
Из глаз Драко пусть и ушла паника, сменившись робкой уверенностью и надеждой, он продолжал волноваться о своём будущем, и без Поттера ему пришлось бы совсем туго. Гарри, едва не сорвавшийся после их памятной тренировки по квиддичу в новом составе, принимал помощь нехотя, но с Малфоем сложно было спорить, когда взгляд его сияет праведным гневом, а руки дарят такой покой и умиротворение, что сил отказаться от них нет. «От ощущений, а не от рук», — проговаривал у себя в голове Поттер. К чему было такое уточнение Гарри не стал задумываться; слишком много проблем сейчас на него навалилось, чтобы он добровольно загружал себя и этой. Хотя иногда его всё же посещала одна и та же мысль: «Кто же была та девушка, которую Малфой привлёк для эксперимента с синяком на шее?». Мысль эта расценивалась Гарри как совершенно бесполезная, потому он игнорировал её, совсем не придавая значения тому, что она окончательно его так и не оставила.
Сейчас, сидя в Выручай-комнате на удобном диване наедине, они снова, как и в их первое практическое занятие, отдыхали душой, только на этот раз от агрессивного изучения их связи подругой (даже для Малфоя она стала кем-то вроде приятельницы).
— Как же всё-таки хорошо без Гермионы…
— Хорошо наконец побыть одним… — одновременно высказались парни и засмеялись. Гарри до сих пор ненадолго замирал, когда слышал смех слизеринца. Такой мягкий, но в то же время звонкий, как колокольчик.
— Это как раз тот момент, который всё пыталась застать наша мучительница, — всё ещё улыбаясь, проговорил Гарри.
— А она не придёт? — спросил Малфой, кивая на предыдущую реплику Поттера, который в ответ отрицательно помотал головой.
— У неё неожиданно появился шанс поработать над курсовой частью по Нумерологии с профессором. Она извинилась. Даже дала нам какое-то задание, но я листок «случайно» оставил в спальне, — Гарри посмотрел на него, невинно хлопая глазами. Захотелось пить, и комната создала перед диваном столик с бутылкой вина и фруктами. Гриффиндорец нахмурился и выдал:
— Я не о том подумал… Я хотел просто освежиться…
— Это «Просеко», Поттер, — Драко закатил глаза и ухмыльнулся. — Оно специально для этого и существует… Мне кажется, даже у маглов в винной карте оно есть…
Гарри спокойно ответил, протягивая руку к бутылке:
— Я ни разу не видел винной карты — ни у маглов, ни у магов, — но он не успел взять бутылку — Малфой её перехватил, повертел в руках и лёгким движением палочки открыл.
