Он уже почти не чувствовал губ, когда Сигнальные чары, установленные девушкой, обозначили две минуты до начала урока. Брюнетка с громким чпоком оторвалась от его рта, и парень искренне понадеялся, что Заглушающее они не забыли, — вспомнить что-то в пылу страсти было нереально. Увидев, что Лаванда снова тянется к нему за прощальным поцелуем, он чуть отшатнулся и скороговоркой произнёс:

— Иди-иди, дорогая, а то опоздаем, ты первая, а я через минуту…

Она чуть обиженно надула губки, но потом улыбнулась:

— Ты прав, у нас Зелья, нельзя злить профессора Слизнорта… — послала ему воздушный поцелуй и выпорхнула из-за гобелена. Рон перевёл дух, поправил галстук, съехавший под женским напором, немного обтянул мантию, убрав с неё длинный волос подруги, и уже собрался выходить, как услышал немного заглушённый и расплывчатый голос, который однозначно принадлежал Малфою. Видимо, собственное Заглушающее начало развеиваться, пропуская звуки в нишу. Рон притаился.

— Я же говорю, что осталось только влить это в бутылку профессору и проблема решится.

Наверное, второй участник беседы стоял дальше, потому что разобрать его слова было невозможно никак, но реплика была недлинной. Малфой немного раздражённо ответил:

— Смотри и убеждайся! Естественно, всё сварено правильно! Я прекрасно осознаю цену ошибки! — его голос был хоть и привычно противным, но взволнованным, и гриффиндорец отчаянно пожалел, что не слышал весь разговор. Получается, Гарри был прав, и Хорёк что-то задумал. Какое-то зелье нужно добавить одному из профессоров в какую-то бутылку. Скорее всего, яд! Надо предупредить кого-то, но как узнать больше? Мысли парня крутились вокруг, не желая выстраиваться в план действий. В конце концов, он плюнул на обдумывания и просто вылетел из-за гобелена, сокрушаясь, что участники беседы уже разошлись. Он оглянулся и только тогда понял, что время для действия — этот момент и никак иначе. Пусть они не так близки теперь с Гарри и Гермионой, но он всё равно не забросил их дружбу, всё равно он остаётся им верным и хорошим товарищем, который делает всё для общего блага.

Малфой находится за углом; он торопливо идёт по направлению к лестницам. Рон догоняет его и сильно задевает плечом, отчего парень роняет что-то на пол. Его лицо белеет, хотя кажется, что оно и так бледнее некуда:

— Осторожно! Тебе нужна помощь колдомедика, если ты в таком широком коридоре не можешь просчитать траекторию движения собственного тела! — шипит он.

— Что это у тебя? — мгновенно реагирует Рон, поражаясь собственной удаче. Он сильно топает по пузырьку, но тот не лопнул под его ступней, только вызвав сильную боль в пятке. Видимо, на фиал наложено заклятие Сохранности. — Тебе повезло сегодня, Хорёк, что я тороплюсь! — тут же отступает от своей затеи Уизли и поднимается вверх по лестнице, тогда как самодовольно улыбающийся Малфой спускается вниз, призвав сосуд при помощи Акцио. Если бы он внимательнее проследил за рыжим гриффиндорцем, то обязательно заметил бы, что тот ничуть не выглядит расстроенным.

Рон после занятий спешит в общую гостиную, чтобы поделиться с Гарри сегодняшним происшествием, но Лаванда вновь перехватывает его у выхода из коридора и так увлекает своим обществом, что становится не до бесед с друзьями; а через несколько дней он вообще благополучно забывает о том, что чуть не проявил себя настоящим героем. В конце концов, героя украшает скромность.

Снежный декабрь ничуть не радовал Гарри. Пусть тренировки по квиддичу стали красочнее и эффективнее, когда не нужно постоянно тратить кучу энергии на чары из-за дождя и ветра, но их поиски даже с такой первоклассной помощницей продвигаются медленно. Кричер не увидел на гобелене никаких сведений о помолвке Драко, но это всё равно не дало им точного ответа. Возможно, один из ритуалов, который нашёл Малфой и одобрила Гермиона, может помочь увидеть родовой гобелен Поттеров. Не восстановить, но хотя бы увидеть. Шанс так себе. Да ещё и очень рискованный, но других идей у них пока всё равно нет.

Зато изучение их связи идёт теперь почти в академическом ключе. Гермиона предлагает такие опыты и эксперименты, о которых оба парня никогда не задумывались. Она критично анализирует их результаты, заставляя постоянно вербализировать их ощущения и чувства, их состояние и мысли. И это смущает. Потому что такое пристальное внимание к своему внутреннему миру очень сильно влияет на обоих парней. А ещё потому, что они находятся в одной комнате и слышат друг друга. И не то чтобы их впечатления от экспериментов были для них новостью — они всё-таки чувствуют друг друга на расстоянии; но слышать то, какие слова подбирает каждый из них для описания всего этого внутреннего сложного чего-то там — есть в этом что-то слишком интимное. Девушка стоически игнорирует, когда парням становится неловко или кто-то из них краснеет от смущения, а потом хмуро смотрит на них и выдаёт:

 — Считайте, что вы на приёме у врача! И перестаньте переглядываться!

Драко сохранял какую-то особенную вежливость при общении с Гермионой. Она была настроена очень скептически на первом их совместном занятии, всё время норовя сдерзить, задеть, поставить на место. Однако слизеринец весьма стоически сносил все её колкости, поддерживая светский тон и абсолютную готовность сотрудничать. Гарри с подругой так и не поговорили с момента их неожиданного разоблачения, но спустя неделю она попросила передать Малфою, что ждёт их у южных теплиц завтра вечером после ужина. Именно тогда гриффиндорец впервые увидел, что значит аристократическое воспитание в действии: безупречный такт и этикет, независимо от того, как к нему обращаются другие. Постепенно девушка оттаяла, переходя на более привычный стиль общения, но в её глазах в некоторые моменты их с Малфоем взаимодействия Гарри видел неприкрытую печаль. Слизеринец же сохранял максимальный нейтралитет, хотя по его внутреннему состоянию было очевидно, что он видит грусть нового члена их маленького поискового отряда и его это не радует.

Иногда, наблюдая за работой этих двоих, Гарри чувствовал странное беспокойство, будто он был здесь лишним. Они явно общались на одном языке, с полуслова понимая друг друга, у них уже появились общие шутки, понять которые он даже не пытался. Однако Поттер продолжал успокаивать себя тем, что сам факт приятельствования Драко и Гермионы очень благотворно сказывался на продуктивности их совместной работы. И хотя понять, что же это за связь, откуда она взялась и, самое главное, как от неё избавиться, всё ещё не удавалось, они продвигались семимильными шагами по вопросу: «Как она работает?». Правда, слушать отчёты подруги о том, как они с Малфоем именно связаны, было… очень смущающим.

Так или иначе к середине декабря они поняли, что, во-первых, теперь могут почувствовать пульс друг друга не только при соприкосновении ладоней, но и на расстоянии, — стоит только захотеть. Причём расстояние за эти три недели их «уроков» увеличилось весьма значительно: находясь в своих комнатах, они вполне легко могли определить частоту сердечных ударов. По этому поводу у Гермионы была своя теория, и она настаивала, чтобы ребята пытались на расстоянии почувствовать общее физическое состояние: голод, например, или сонливость. Она намекала ещё на кое-что более личное, но, видя, как побледнел Малфой и покраснел Поттер, она благоразумно заткнулась.

Во-вторых, эмоциональное состояние друг друга они также могли считывать не только прикасаясь друг к другу. Нужно было только прикрыть глаза, чтобы уловить ощущения другого человека. А иногда, если эмоция была по-настоящему сильной, — без особенного желания оппонента. И теперь гриффиндорка настаивала, чтобы парни учились, наоборот, отсекать чужие эмоции от своих; создавать будто бы экран между своими эмоциями и навязанными связью.

В-третьих, идеей-фикс девушки стало научить их общаться с помощью мыслесвязи. Как-то Гарри обмолвился, что иногда он не успевает озвучить свою мысль, как Малфой её произносит вслух. И Гермиона загорелась. Она почему-то решила, что они могут слышать мысли друг друга, только пока не смогла найти закономерность, когда эта их способность проявляется.