— Ты повзрослей уже! Я понимаю, что силы в тебе немерено. Но ты себя растрачиваешь понапрасну. Ты во Франции. Ты в Италии. Ты на другом конце Британии. Зачем ты каждую ночь возвращаешься?! Там может быть опасно. Там могут быть враги. А ты столько сил отдаёшь на простое путешествие домой. Перестань, Гарри. Я вполне могу поспать ночь без тебя!

— А я?! А я смогу спать?! — вспылил Поттер и отвернулся. — Я понимаю, что уже прошло достаточно времени. Но…

Драко утешающе провёл ладонями по его плечам.

— Давай проверим… Хорошо? Я волнуюсь, что ты не сможешь за себя постоять. Ты же без царя в голове!

Гарри улыбнулся:

— Эта фразочка откуда?

— Читаю, — пожал плечами Драко, смущаясь. — Времени же у меня вагон и маленькая тележка…

Поттер расхохотался. Такие фигуры речи от Лорда Малфоя звучали очень комично. Но он понял, что тот пытался до него донести. С того времени Гарри оставался на ночь, если было нужно, вне дома. И тогда снова пришли сны. Пошлые, тёплые, грязные, нежные, пронизанные самыми откровенными желаниями. И самым страшным для Гарри было то, что он не понимал, видит ли Драко то же самое? Малфой никогда больше не возвращался к этой теме — постели, секса и тому подобное. И в конечном итоге Гарри сделал вывод, что тот момент с неожиданным маленьким чувственным подарком от Драко был неосознанным. И это грело душу, но смущало. И теперь, стоило им заснуть в разных постелях, как самые сокровенные желания выливались в сновидения. Такие, что возвращаясь домой Гарри с тревогой всматривался в лицо любимого: видел ли он то же? Но Малфой строго следовал новому правилу. Никаких намёков. Он пообещал Поттеру ждать, пока он расставит свои мысли и чувства по местам.

И Гарри пытался. Одинокими ночами, когда он просыпался от острого ощущения одиночества, особенно после таких чувственных снов, он пытался. И понял, что самым главным страхом для него стало не почувствовать того же ошеломляющего чувства взаимности, что накрыло его в тот, самый первый и единственный раз. А потом понял, что не только во время близости он купался в этом чувстве. Что каждое прикосновение тогда, до войны, дарило ему крылья. Он боялся. Потому что сам он не умел любить так, как любил его Драко. Тихо, безусловно, без попытки урвать кусочек взаимности. И чувства самого Гарри были сильными, убивающими своей всепоглощающей сутью, но ему эта взаимность была в миллион раз нужнее. И он истосковался по ней, он совсем больше не мог даже попытаться прикоснуться к чувствам Драко, потому что ему казалось, что ещё один раз, и он рассыплется тленом.

Во время их разлуки каждая попытка найти отражение своей любви в Малфое кромсала его душу. Иногда он забывался и по ночам открывался так, что самому становилось страшно, но не чувствуя того же в ответ, каждый раз понемногу умирал. И научился со временем просто не искать больше этого в любимом человеке. Надеяться, но не искать. И когда Драко оказался за границей ощущений, когда он думал, что Малфой мёртв, он впервые понял, что в какой-то части лишился этого страха — быть нелюбимым. Но Драко жив, и страх вернулся.

В тайне от Малфоя он говорил с Гермионой. Однажды, вместо того, чтобы вернуться домой, он оказался в Хоге, и по глазам подруга поняла, что тот в агонии. Жёстко поставив границы, он всю ночь говорил о своей панике, о том, что делает любимого несчастным, но не может переступить через этот барьер. И девушка дала ему дельный совет. Не искать прошлого в новом Драко. А просто изучать его. Узнавать таким, каким он теперь стал. С его нынешними чувствами, эмоциями и мыслями. Потому что он любит всё того же мальчика с шестого курса. А Малфой уже не тот. И любовь его тоже может стать другой. Как же он узнает о ней, если застрял одной ногой в яме прошедших дней?

Это принесло некоторое успокоение парню, и он с любопытством первооткрывателя теперь смотрел на любимого человека. Смотрел, иногда зависая, не в силах не сравнивать. Но то, что он находил только сильнее отдавало горечью в душе. Если Драко и изменился — а это было бесспорно — то только в лучшую сторону. Потому что с каждым новым взглядом, Поттер любил всё сильнее. И теперь прислушиваясь к эмоциям любимого парня, мужа, магического Соратника, понимал его ещё лучше. И себя тоже.

Все свои выводы он копил, стараясь не теряться больше в страхе. Он уже имел взаимное уважение, взаимное притяжение, взаимные симпатии. И этого пока было достаточно.

Только ночами, да и днями тоже, его не отпускало. Не отпускало какое-то непонятное напряжение. Тяга к Малфою давила и рвала. Временами накатывало такое ощущение, что он оказался во сне. В том самом сне, или даже воспоминании о том, как они с Драко стали наконец неразрывно близки. Ему казалось, будто они касаются друг друга. Будто они тонут во взаимном влечении, единении, будто они с Драко прямо сейчас занимаются любовью. И это было не столько сексуальное возбуждение, сколько прикосновение душ, выраженное в единстве тел. И это сводило Гарри с ума.

—

Поттер пытался вникнуть в суть совещания. После того, как почти закончились первоначальные рассмотрения Визенгамотом дел об установленных Пожирателях, у Гарри стало больше времени для участия в других вопросах. Иногда ему казалось, что одного его присутствия хватает для того, чтобы волшебники не пытались друг друга обмануть. И эта дисциплина рождалась будто сама собой. Он заходит в кабинет, садится где-нибудь поодаль и просто слушает. И каждому в помещении это неприятно. Но все ведут себя максимально корректно, и что самое важное — стремятся как можно скорее покинуть это место. И никогда больше не собираться по этому вопросу, чтобы не ставить себя под повышенное внимание Героя.

Обычно на таких вот заседаниях он переговаривался мысленно с Драко, когда чего-то не понимал. Но сегодня Малфой занят. Он спокоен и вроде бы сосредоточен, но остальное для Поттера скрыто. Главное, что он в безопасности. Гарри скучно. Министр обсуждает вопросы поставок продовольствия в отдалённые районы страны и на острова. Зачем сам Избранный здесь, никто не понимает. Но вот кто-то пытается высказаться, что цены, предлагаемые Правительством, несправедливы, потому что налоги на доходы повышены, и что-то ещё в подобном ключе. Поттер мгновенно чувствует фальшь, и смотрит на говорящего. Ни слова не произнесено. Гарри просто смотрит. Но в голове у дельца всплывают воспоминания, которые лучше бы никому не знать. Он меняется на глазах, бледнея и мрачнея.

— Но учитывая послевоенные обстоятельства… Мы согласны. За своих соседей тоже свидетельствую. Мы согласны.

Все довольны. Совещание продолжается. И неожиданно в Поттера прилетает ощущение. Драко очень хорошо. Настолько, что у Гарри подгибаются мизинцы на ногах. «Мерлин…» — слышит он мысленно, и понимает, что голос Малфоя на надрыве.

Парень краснеет, старательно делается будто невидимым, и пытается прийти в себя. Это первый раз, когда Драко не справляется с «границами» после того случая.

Проходит ещё какое-то время, заседание плавно перетекает в другой кабинет, вопрос тоже меняется, но Гарри всё ещё под впечатлением. Он уже почти успокоился, как позвоночник снова пронзает острым возбуждением. Давно не имевший к себе никакого внимания член тут же отзывается желанием к ласке. Происходящее в стенах помещения не имеет больше значения, потому что Гарри весь там — в эмоциях Драко. Тот почти не дышит, захлёбываясь в удовольствии. Он сам заводит себя, распаляет лёгкими прикосновениями кончиков пальцев, облизывает губы в попытке ощутить чьё-то прикосновение, напрашиваясь на ласку и ожидая её… Драко снова закрывается. Ни одной эмоции не просачивается, между ними снова стена. Но Поттер всё ещё в нём. Всё ещё там. И теперь, помимо ошеломляющего желания он чувствует что-то ещё: Малфой ожидает ласки. Он будто просит кого-то о ней, провоцируя на поцелуй — Гарри видел сам, как Малфой умеет это делать. Этот Малфой, сегодняшний, не тот, не Драко, который краснел от того, что чувствовал восхищение. И этот барьер… Который словно прорывает сила его эмоций… Ревность топит. Но Гарри не успевает даже аппарировать. Потому что его снова накрывает. «О, Мерлин… Так хорошо…» — снова рваная мысль. А потом Гарри ощущает, как его член кто-то облизывает. Неловко. Неаккуратно. Призрачно.