— Вы побывали в страшном месте, девочка моя. И это не прошло бесследно. Помимо колоссальной усталости, чем больше вы использовали магию, тем сильнее был эффект бумеранга. Вы использовали Патронус. И получили откат…

— Но у меня не получилось! — воскликнула в панике девушка, с отчаянием вглядываясь в реакцию медиведьмы на её заявление.

— Я не могу сейчас сказать вам, почему, мисс Грейнджер. Нужно провести несколько тестов, чтобы с уверенностью можно было утверждать, что стало причиной тому, что ваше заклинание не удалось. Но одно я могу сказать точно, хоть и с бесконечным сожалением. Многие из нас после войны не могут сотворить Патронус. И смогут ли когда-нибудь сделать это снова – предсказать невозможно. Не торопитесь. Вам нужно побыть здесь хотя бы несколько часов. А потом мы с вами найдём вашего друга и попробуем и ему помочь. Хорошо?

Девушка кивнула. Мысли медленно сменяли друг друга, и незаметно для себя она снова уснула. Ей снова снились родители — живые, здоровые, любящие её и гордящиеся достижениями своей дочери. Снилось, что они всё ещё семья. Что у неё есть родные люди, которые ждут её, которым она нужна.

—

Рон проснулся ещё затемно с каким-то незнакомым ранее чувством тревоги. Он вообще никогда не понимал, что такое интуиция. Всякие предчувствия и внутренний голос он списывал на причуды в стиле Трелони. Но сегодня его вышвырнуло из сна. Он походил по комнате, проверил спящего Джорджа, вышел на улицу. Пляж уже давно стал его любимым местом. Здесь можно было уйти так далеко, что никто не станет его искать, пока он сам не вернётся. Что-то не давало покоя, и он, не думая о том, что в ночной темноте можно и навернуться, просто шёл прямо. В его жизни случился какой-то поворот, который он пролетел, не задумываясь, и только сейчас ощущает последствия этого поворота.

С самого первого курса он очень гордился, что стал другом самому Гарри Поттеру. И курса до четвертого даже не всегда понимал, о чём именно спрашивают. Ну что значит, какой Гарри? Ну, обычный. Худой слишком. Смелый. Немного нелепый. Щедрый. Ну, обычный парень. С ним весело. А иногда и страшно. Потому что он не проходит мимо несправедливости. Не опускает руки, если что-то его пугает. А ещё он одинокий. Это Рон понял уже намного позже. Когда увидел, как Гарри переживал смерть Сириуса. Рон себя тоже считал вполне обычным. Звёзд с неба не хватал, но и полным идиотом себя не видел. Хотя иногда рядом с Поттером ему начинало казаться, что чего-то очень важного он в этой жизни не понимает. И не поймёт никогда. Им вообще втроём с Гермионой было всегда неспокойно. Неприятности находили Гарри, а он даже не пытался их игнорировать. Подруга вносила свою лепту знаниями, он силой, а Гарри просто вёл их за собой. Хотя на четвертом курсе их приключения перестали казаться Рону захватывающими. Он увидел, наверное впервые осознавая, что именно он видит, насколько друг близко ходит от смерти. И дело было больше не в том, что он улетел от хвостороги на метле. А в том, что в принципе, для него очередная встреча со смертельной опасностью, была хоть и волнующей, но почти обычной. И с того времени парня это не то, чтобы тяготило. Просто он понял, что такого адреналина в своей жизни он с удовольствием бы избегал. Выросший среди братьев, он отлично, на каком-то глубинном уровне понимал дружбу. И она не позволила ему уйти, отдалиться, остаться в более комфортном уединении. Найти новых друзей, не таких рисковых. Да и дружба с Гарри Поттером, которого периодически то превозносили, то наоборот уничтожали, делала его тоже особенным. Уже на пятом курсе он хорошо это понимал. И не готов был отказаться от этого. Он ведь друг Гарри Поттера! А без этого факта, что он мог такого о себе рассказать? Спасение гиппогрифа, игра в магические шахматы в подземельях Хогвартса – что он вообще может интересного о себе знать, если это не связано с Поттером? И только на шестом курсе он смог оторваться от его повсеместного участия в своей жизни. Лаванда со всеми своими недостатками и сопливыми и слюнявыми названиями, была наверное первым человеком в его жизни, кто искренне интересовался им. Тем, что ему хотелось, что он любил. И нет, нельзя сказать, что этим не интересовались Гермиона и Гарри, его семья, его приятели. Но так, как она, просто, чтобы узнать, какой он, почему он любит вечерние полёты, зачем ему две зубные щетки, — из чистого интереса, без каких-то подоплёк или желания сделать его лучше, научить чему-то, посоветовать, — им не интересовался никто. И возможно, его слишком увлёк этот интерес к его персоне, даже ревность не отпугивала его по началу. Конечно, в итоге всё расставила по своим местам Гермиона. Она просто совсем ушла в сторону. Что-то творилось в её жизни. Так же, как и в жизни Гарри. А когда Рон услышал, что подруга просит его дать Непреложный, чтобы он никому не рассказал о происходящем в лазарете… Это словно дало ему волшебный щелбан. Какое-то время он пытался сделать вид, что всё понимает, но потом сдался и просто слушал то, что рассказывала ему подруга. Но восстановить доверие было невозможно. По крайней мере не так быстро. А после того, как хорек снова всё забыл, иллюзия обычности происходящего вообще выбила парня из колеи. Как и общение Гарри с его сестрой. В конце концов, Рон принял мудрое, как по нему, решение — просто воспринимать всё происходящее с позиции наблюдателя. Почему эта позиции не сработала, когда Гермиона подошла к нему после того, как им огласили завещание Дамблдора, он думал каждый день скитаний. Но он, как баран, кивнул и пошел собирать вещи. Сбежать с ними было правильным решением. Но не верным. Не искренним. Не его решением. И вопрос о том, настолько ли ценна дружба, чтобы лицемерить своим друзьям о своих искренних намерениях и желаниях, занимал его мысли очень долго. Он гордился собой, когда его помощь была существенна, ненавидел себя, когда не мог больше выносить тяготы их побега, но на фоне всегда было сомнение. И сейчас он не жалел, что прошёл через это. Хотя бы чтобы понять, что это совсем не его. Крестраж Волдеморта показал ему многое. Не только то, что он испытывает к Гермионе совсем не дружеские чувства, которые подавлял в себе скорее подсознательно, понимая, что не тянет на роль её парня. Но и то, что смелости в нём не так много. Что ему не нужно быть аврором. Что ему в принципе не нужно быть на рубеже. Что он отчаянно хочет мира. И что готов поступиться отношениями с друзьями, чтобы сохранить мир хотя бы в своей жизни. Потому что войны он больше просто не вынесет. Странная эйфория, которая охватила его во время битвы, бешеный поцелуй с Гермионой, очевидно случайный, но желанный и скорее всего, единственный, схватка и победа на время разожгли азарт в парне. Но смерть брата подкосила. Совсем. Теперь быть другом Гарри Поттера не имело никакого значения. Дружба с Поттером вообще потеряла всё значение. И нет. Он не винил Гарри ни в чём. Но быть рядом не было сил. Он чувствовал, что Гермиона ушла насовсем. Он не жалел об этом. Не сейчас. Слишком много у него сил забирало общение с семьёй, с Джинни. Чьей навязчивой идеей был Гарри. Но как, как вообще можно было донести до глупышки, что он совсем не тот, кем она его себе вообразила. Что он её не любит. Что он любит другого человека. И личность этого человека была омерзительна. Единственное, что заставляло Рона смириться с этим чувством, это то, что магия связала их. А с магией не спорят. Здесь тоже сохранять позицию наблюдателя не выходило, оставалось только прятаться от бесконечных вопросов сестры. Помолвка Гарри стала для него самого огромным сюрпризом. Но он не был готов это обсуждать. Да, он не мог больше считать себя другом Гарри. Чувствовал, что в чем-то предал его, наверное тем, что оказался не таким сильным, каким хотел быть. Каким должен был быть. Кому? Не важно. Не был бесшабашно храбрым. Не был…

Прогулка затянулась. Даже чувство голода не сильно беспокоило парня. Его лишь немного тревожило, что он оставил Джорджа одного. Проведя почти весь день на пляже, он вернулся домой, нехотя поужинал, но чувство беспокойства не оставляло его. Что-то будто ело изнутри. И он, не особенно довольный собственным решением, всё же аппарировал к Гриммо. Топтался недалеко от входа, понимая, что скорее всего не будет желанным гостем в доме Гарри. Он понимал, почему письмо мамы обернулось категоричным отказом. И понимал Гарри, которому тоже нужно было прийти в себя после пережитого. Едва ли месяца хватило бы. Всё это сплошное понимание капало на него тяжелой ношей, но он будто открыл глаза, теперь картина мира представала перед ним чётче и главное предметнее. Решение зачем-то проведать Героя было скорее вынужденным, но слишком много плохих решений он принял, чтобы сейчас жаловаться. Воздух стал прохладнее, предвещая летнюю ночь, но Рон всё так же стоял недалеко от поворота к улице, где располагался дом, спрятанный заклятием Доверия. Странно. Он знал, что Гарри уже не испытывает того доверия к нему, что раньше, но дом почему-то не спрятался. Задумываться, почему, было лень. Лазить в памяти, пытаясь понять магию пространственных изменений, копаться в знаниях, чтобы сделать нужные выводы. Для Гермионы он бы постарался. Но для себя стараться не хотелось. Наверное потому, что сам он себя считал временно не важным.