Ехали мы долго, к деревне подъехали уже в полнейшей темноте. Путь освещал Гиртан при помощи огня, который держал перд собой на ладони. Я у него спросила, может ли он запустить огненный шар, чтобы тот летел впереди нас и освещал путь, на что мужчина ответил:

— Могу. Только пролетит он до ближайшего препятствия, а потом взорвётся. Чтобы огненный шар не падал, нужна магия воздуха, которой я не обладаю.

Затем Гир задумчиво покосился на меня и добавил:

— Ну, или магия пространства…

Я воодушевилась и предложила поэкспериментировать, но Гиртан не поддержал моего энтуазиазма, коротко ответив:

— Позже.

Ну, позже так позже. Моё дело — предложить.

В темноте деревню толком разглядеть не удалось, но дом Гиртан как-то отыскал. Окна не светились — видимо, родители Славы уже спят. Я испытывала лёгкий мандраж по поводу того, поймут ли они, что я не их дочь? И как встретят?

Гиртан, видя моё волнение, положил свою тяжелую ладонь мне на плечо и слегка сжал. Стало спокойнее. Мы постучались в дверь, и затем еще в ставни окон — чтобы наверняка. А я поняла, чего мне не хватает: не было собачьего лая. Ни в нашей деревне, ни в одной из тех, которые мы проехали — нигде не было привычки держать сторожевых собак. И это было странно: так как даже на нашей улице все, помимо современных охранных систем, в обязательном порядке держали собак. А в этом мире, похоже, такой практики не было. И обратила я внимание на это только сейчас.

Какое-то время мы прислушивались к тишине, затем Гиртан снова постучал. В этот раз раздалось сонное "Иду-иду", и на пороге возник заспанный мужчина.

— Чем могу помочь? — начал он, щуря на нас глаза. Гиртан сделал шаг вперёд, подтаскивая меня к свету свечи, которую держал мужчина. Тот взгляделся в наши лица и охнул.

— Паранка! Паранка, вставай! Посмотри, кто приехал! — обернувшись, крикнул он куда-то вглубь дома.

— Что ж вы стоите? Зятёк, дочка — проходите, скорее. А это кто? Никак внучек так вымахал? Вот славно! — это мужик на одном дыхании выпалил, пропуская нас в дом.

Мы с Гришкой зашли, а Гиртан замешкался.

— Мне бы, отец, лошадей на постой определить.

— Ой, сейчас-сейчас! — засуетился мужчина, — Я с тобой выйду, покажу, что и как. А вы проходите пока, располагайтесь. Сейчас Паранка ужин соберет, да воды согреет.

С этими словами, Славин отец поджёг своей свечей другую, сунул её мне в руки, а сам вышел с Гиртаном во двор. Мы с Гришкой прошли из прихожей в комнату как раз в тот самый момент, как навстречу нам, спеша вышла женщина примерно Настиного возраста, лет тридцать пять — максимум, сорок. И это — моя мать? Нет, для меня-девятнадцатилетней — нормально, но не для Славы, которой самой за сорок. Впрочем, что это я? Насте вообще семьдесят три, а она выглядит на тридцать пять. Никак не получается сопоставлять местный возраст и наш. Значит, моей местной маме примерно 70–80 лет?

Женщина, тем временем, не отводя глаз разглядывала меня, потом переключила внимание на Гришку, затем — снова на меня. Мы все трое молчали, просто разглядывая друг друга.

— Вот ты какая стала, — тихо проговорила женщина наконец. — И сын уже взрослый. Время как вода течёт. А Тарман где же?

Я так поняла, что Тарман — это отец. Поэтому ответила:

— Они с Гиртаном лошадей пристраивают, сейчас придут.

Мать кивнула, прошла вперед, указала нам на таз с водой.

— Вода еще теплая, не успела остыть-то. Умойтесь. А нет — так я сейчас печь растоплю, да новой нагрею.

Мы не стали привередничать, умылись. Тут и Гиртан с отцом вернулись.

— Думаю, разговоры все на потом оставим. Время поздее, — сказал Тарман. Мы дружно кивнули.

— Так что поужинаем и спать.

Парана вытащила на стол буханку хлеба, миску творога и плошку с медом, а также глиняный кувшин с молоком.

Перекусили быстро, причем с нами за компанию поел только Тарман, Паранка отказалась:

— Ели уже.

Она в это время застилала нам постель на лавке под окном. А после, как мы освободили лавку у стола — и её застелила. Мы с Гиртаном под окном легли, а Гришка привычно устроился на лавке у стола. После чего хозяева потушили свечи, и дом погрузился в полную темноту. Поначалу я не могла уснуть на жесткой лавке, но, поворочавшись немного, вскоре задремала. Сами хозяева спали на печи, и, как я поняла, больше в доме никого не было. Гиртан вроде говорил, у меня еще брат есть? Интересно, где же он? Ладно, завтра узнаю. С этими мыслями я провалилась в сон.

Утром меня разбудил петух. За несколько месяцев я настолько привыкла вставать с его бодрыми «кукареку», что, вернувшись на Землю, поставлю себе такой же звонок будильника. Вот и сейчас я приоткрыла глаза и первым делом поискала люльку с Андрейкой — ведь его кормить надо. А в следующую минуту вспомнила, что я не дома, и что Андрейки тут нет. Сердце болезненно сжалось. Вероятно, я его вообще больше никогда не увижу. Навалилась тоска по детям. До сих пор мы были постоянно в пути, и думать, и вспоминать особо времени не было. А тут вдруг — остановка, мы в таком же деревенском доме, какой был у нас: как тут не почувствовать тоску по прежней жизни? Дом действительно был похож на наш. Та же одна комната — она же кухня, разве только прихожая немного другая: у нас выход прямо был, а тут будто бы сбоку. Та же печь, лишь немного иначе сложена, тот же стол, те же лавки и котелки. Даже окно со ставнями — всё как у нас.

Снаружи, конечно, дом отличался. Видно было, что когда-то он был окрашен, но краска вылиняла и стёрлась со временем. Туалет и коровник были не отдельными зданиями, а словно продолжением дома, только входить надо было с улицы всё равно. Я немного прошлась по участку, посмотрела посадки. Помидоры у них тут крупнее, мясистее. А это что? О Боже! Это же черешня! Мама дорогая, держите меня семеро! Черешня? В сентябре?

Попробовала. Действительно, черешня. У нас с Гиртаном на участке она вообще не росла, но вот у Глашки, соседки нашей, была. Так мы всей деревней к ней ходили за ягодой.

— Поздний сорт, — раздался за моей спиной голос, и я, обернувшись, увидела отца. — До самой зимы плодоносит. Посадили уже после твоего отъезда.

— Ясно, — ответила я несколько скованно. Я не знала, что еще сказать, и надеялась, что он не будет пускаться в воспоминания, ведь я ничего не знаю о жизни Славы тут, могу попасть впросак, если начнёт задавать вопросы.

— Как ты, дочка? — кашлянув, спросил Тарман. Видно, ему было тоже немного неловко.

— Всё хорошо. У вас семеро внуков. Вернее, четыре внука и три внучки.

— Четыре внучки, — ухмыльнулся мужчина, — у Несента девчонке два года. Больше пока нет детей, но какие их годы?

— А где же они? — я помнила из разговоров с Гиртаном, что Несент — это мой младший брат. Стало быть, он женился и дочку они родили.

— Дак в этой же деревне, через пять домов от нас. Днём сходим. Сын-то на полях — сбор урожая в разгаре, а невестка дома, с девкой сидит. Но в обед придёт — пообщаетесь. Надолго к нам?

— На пару дней, не больше. Гришу — старшего сына — в Академию Магии провожаем.

— Неужто магик? — изумился отец.

— Да. Знаешь, как он мне по хозяйству помогал? И посуду магией чистил, и пеленки Андрюшкины — это младшенький наш. Так что он молодец.

— Вижу, гордишься ты своими детьми, Владислава, — задумчиво произнёс отец, — а сама-то особо вроде никогда не рвалась учиться.

— Люди меняются. Особенно, когда у них появляются дети, — пожала плечами я, внутренне холодея: а ну как, сейчас скажет, что я не его дочь. Надо сворачивать этот разговор.

— А матушка еще не встала? Давай я хоть помогу по хозяйству: коров подою, яйца из-под кур выну. А то и завтрак могу приготовить.

— Ну, ступай. Ведро в коровнике, корзина для яиц в курятнике — всё, как обычно. Но завтрак оставь — мать сама захочет приготовить для гостей.

Я кивнула и двинулась в сторону коровника, подумав, что у себя дома Слава сделала всё в точности, как у родителей. Также оставляла ведро в коровнике, а корзину в курятнике, хотя — я знаю — в деревне больше никто так не делал, все хранили эти посудины в доме.