— Благодарю за совет, господа, — я откланялся и последовал в ту же дверь, за которой несколькими минутами ранее скрылся Белецкий.

И все шло вполне себе неплохо, не то чтобы дорога до двери занимала больше пяти секунд. Однако даже этого времени было достаточно, чтобы меня со спины остановил грубый голос Платова.

— Раз уж все молчат, — он громко прочистил горло, — то я скажу. С таким поведением в наших кругах не выживают, малой. Учти это на будущее.

Я медленно повернулся к нему и приподнял бровь.

— С каким поведением? — я фыркнул. — Сомневаюсь, что хотя бы один из вас не прокрутил в голове то, что я сказал вслух.

Кое-кто из клановских покосился на Председателя, но опровергать мои слова, как и соглашаться, не решился ни один из них.

Платов недовольно скривил лицо и решил сменить тему.

— Я бы предпочел сидеть здесь, на случай, если этот психопат Долгов не шутит насчет мертвого города. — было заметно, что мужчину не на шутку взволновал такой исход событий.

Я посмотрел на Платова и ухмыльнулся.

— Первый раз?

Моя небольшая речь, судя по всему, заставила клановских на мгновение забыть о небольшом ЧП с захватом поезда, потому как после слов Платова некоторые господа, вроде Манна и Гродского, помрачнели ещё пуще прежнего. Только сейчас я поймал себя на мысли о том, что мертвый город, при всей своей дурной славе, не вызывает во мне никакого страха. Нет, не то чтобы со мной там хотя бы раз произошло что-нибудь хорошее, однако… я понимал, что вряд ли встречу в нем смертельную опасность. Перспектива посещения мертвого города пугала меня только тем, что место это донельзя скучное.

Пустые улицы, жутковатое население многоэтажек и бродящие то тут, то там чудища. Безусловно, неподготовленный человек (а под неподготовленным я подразумеваю любого, кто не провел в таких местах добрые пару лет, как Родион, и не был бессмертным, как я) будет ощущать себя в такой обстановке как в фирменном кошмаре наяву, однако мне же…

Не грозило быть бесповоротно растерзанным на куски. А значит, все эти ужасы были не более, чем досадными помехами в моем передвижении по городу… что-то вроде пробок, только с клешнями и клыками.

Как бы там ни было, больше меня задерживать в вагоне никто не стал.

На самом деле, мне хотелось как можно быстрее выскочить вслед за Белецким, однако если бы я подорвался с места, то это бы вызвало определенные подозрения, а потому пришлось потратить какое-то время на общение с советом и надеяться, что это самое время не станет решающим. Очевидно, что Вульфрик прихватил с собой охрану и направился прямо в кабину машиниста, а потому, как бы сильно мне ни хотелось выцепить Элизу для разговора тет-а-тет, сначала придется разобраться с этой неувязкой.

Не то, чтобы я держал старика за идиота — наверняка он ожидал, что к нему начнут ломиться сразу же после объявления по громкой связи, однако в такой щепетильной ситуации, как наша, что угодно может пойти не так.

Я толкнул дверь вперед и прошел до вагона, в котором мы с Говардом и Элизой сидели в самом начале совета. В глаза ударил солнечный свет, льющийся через окно. Впервые с самого начала совета мне удалось посмотреть на улицу. Каких-то разительных изменений снаружи поезда заметить мне не удалось. Мимо нас проносились кривые ряды хвойных деревьев и редкие трансформаторы со служебными будками по обочинам. Никаких следов мертвого города пока что видно не было, однако как я хорошо помнил ещё со своей первой поездки в поезде, оскверненная территория начинается довольно внезапно.

Можно было бы и вовсе сказать, что ничего странного не происходит, если бы только не скорость с которой проносилась зелень за окном. Поезд мчался куда быстрее положенного. Только сейчас я заметил, как непривычно часто колеса стучат по шпалам, одним своим звуком разжигая небольшую тревогу где-то внутри. И дело было даже не в скорости как таковой — само по себе это совсем не страшно. Просто приятный ритм, с которым колеса ударяются о металл, является сильным образом, что настолько прочно засаживается в любом, кто хотя бы раз пользовался железной дорогой. А слышать, как этот ритм нарушается, да ещё и в довольно жуткой… напоминающей щелчки кнопок на клавиатуре, манере, ощущалось… неправильным.

И странное поведение поезда заметил не только я.

Клановские наследники, которых по какой-то причине не пустили на совет, сбросили свои вежливые маски и больше не носились туда-сюда по вагону, налаживая взаимовыгодные и не очень связи. Теперь они все сидели за своими столами и опасливо смотрели друг на дружку, совсем как их старшие товарищи в вагоне по соседству. Мне стало любопытно, как в такой ситуации себя чувствует охрана всего этого сброда. Насколько я понял, телохранителей и прочих бугаев, которых клановские взяли для собственной охраны, разместили в вагоне около головы поезда, подальше от самих шишек, чтобы создавалась иллюзия того, что все здесь друзья. Впрочем, все эти люди были сильными пробужденными и могли постоять за себя, поэтому нужды в том, чтобы рядом толпилась целая кипа охраны, тоже не было.

В любом случае, что-то мне подсказывало, что настроения сейчас были примерно одинаковыми на любом уровне.

Стоило мне войти в вагон, как и без того редкие разговоры совсем затихли. Плевать.

Больше меня волновало то, что здесь не было Элизы. Как и Вульфрика. А значит, он потащил дочь с собой, в сторону машиниста. Логику за таким поступком я проследить не мог, а потому оставалось только броситься вслед за ними.

Я помчался через вагон, не глядя по сторонам, и уткнулся в очередную дверь между вагонами.

Боже, как я ненавижу поезда.

Вульфрик поразился тому, как кучка пугливых дураков и несколько топорных провокаций могут смешать планы. Белецкий отлично знал своего тестя; Родион был той ещё занозой в заднице, но уж точно не дураком; он спланировал всё отлично.

Если Родион объявил по громкой связи, что поезд идет в мертвый город — это могло означать, что он идет в мертвый город. Или что не идет. Или что он хочет, чтобы все думали, будто поезд идет куда-то ещё, а на самом деле… тьфу.

Одно лишь можно было сказать точно: если Родион что-то сделал, то это не пустое бахвальство, а часть плана. Плана, который так просто разгадать не получится. Совершенно не в его стиле давать врагу время, чтобы предпринять ответные действия, и это настораживало Вульфрика ничуть не меньше, чем вся та чертовщина, что в последнее время творилась в столице.

Родион, нападение на особняк и лабораторию, внезапно появившийся на совете — как из мертвых воскресший! — Марк Ротт со своей речью… Белецкий мог бы поклясться, что это всё — звенья одной цепи, но вот каким именно образом складывались детали?

Трясти этого наглого мальчишку за плечи и требовать ответа было глупо. По крайней мере, в такой обстановке. Белецкий не мог взять в голову, каким образом этому комнатному растению, коим даже Алекс считал Марка, хватает наглости спорить не то что с ним, а с целым советом. Мужчина знал, что парень всю свою жизнь доставлял проблемы, однако не думал, что это каким-то образом коснется его самого. И с сожалением осознавал, что зря его недооценивал.

Нужно было плотнее заняться его поисками еще после того, как он пропал в парке на полпути к особняку Белецких, но рассуждать о том, что можно и чего нельзя было предпринять, было совсем не в его стиле.

Вульфрик вышел с совета и быстро нашел свою одиноко сидящую в стороне от прочих наследников дочь, за дальним столиком. Элиза в последнее время вела себя довольно странно и Белецкий рассудил, что нужно быть последним идиотом, чтобы дать ей возможность поговорить с Марком без надзора. В конце концов, именно она привела Роттов в вагон для наследников, и уже само по себе это было довольно подозрительно.

Элиза удивленно глянула на отца, но перечить не стала и аккуратно оглянувшись по сторонам, последовала за ним.

Думая о том, что час от часу не легче, Вульфрик открыл дверь в следующую секцию поезда — ту, где находился главный вход. Мужчина так уверенно рвался в первый вагон, что, возможно, даже не заметил бы сильный рев в купе для проводников, не последуй за ним еще более громкий грохот.