Звенящий звук, похожий на перезвон колокольчиков, проплывал в воздухе, едва касаясь из его слуха, и он напрягся, прислушиваясь. Да, так это и было. Он не мог сказать, были ли это колокольчики или арфы, а может, и то и другое вместе, но он никогда не слышал ничего более феерического. Такого спокойного, словно его блуждающая душа наконец вернулась домой.

Затем послышались голоса. Мужские и женские. Совершенные по высоте и гармонии, они пели ту же песнь, что и Мариэль. И под всем этим он мог слышать и чувствовать низкую, устойчивую вибрацию, которая сотрясала воздух. Постоянную, как биение сердца. Биение крыльев ангела.

Он закрыл глаза, чувствуя себя ничтожным грешником, случайно наткнувшимся на нечто священное, на то, что ни один человек никогда не должен был увидеть. Но он не мог закрыть уши. Голоса продолжали звучать так мучительно сладко, что он не хотел, чтобы это кончалось.

Все новые и новые вспышки скользили по его лицу, и каждый раз, когда это случалось, его сердце согревал маленький всплеск радости. Он открыл глаза и шагнул к Мариэль. Его тело покалывало, когда теплый ветер окутал его. Его сердце билось в ритме крыльев, бьющихся воздух. Такая радость и покой – это было захватывающе. В кругу проросла ярко-зеленая трава, и он почувствовал непреодолимое желание поднять руки к небу, как Мариэль.

Прежде чем он успел пошевелиться, вспышка света ослепила его. Он моргнул, пытаясь сосредоточиться на ней. Она перестала петь и застыла, окруженная ярким светом. Он вспыхнул с такой силой, что ему пришлось закрыть глаза.

– Спасибо, – прошептала Мариэль. – Господь очень добр.

Он открыл глаза, когда свет рассеялся. Ее спина была полностью исцелена. Никаких следов или пятен крови, только ее белая светящаяся кожа. Даже ее волосы стали чистыми и блестели золотом.

Ветер снова усилился, и он почувствовал, как кружащийся вихрь движется вверх. Голоса затихли вдали.

– Нет! – воскликнула Мариэль. – Не оставляй меня!

Ее руки, казалось, схватились за что-то, чего Коннор не мог видеть, а затем, к его изумлению, ее тело оторвалось от земли. Он понял, что она не левитирует. Скорее, ее поднимало то, что она держала в руках.

– Пожалуйста, – ее голос дрожал от волнения. – Возьми меня с собой.

Неужели она возвращается на небеса? Неужели ее простили? Сердце Коннора бешено колотилось, когда он смотрел, как ее тело поднимается все выше и выше. Четыре фута от земли. Шесть футов. Была ли надежда у тех, кто потерпел неудачу?

Была ли надежда на него?

– Нет! – закричала Мариэль, когда ее хватка ослабла. Она упала на землю, и с последним свистом ветер исчез.

Стало тихо, если не считать ее плача. Воздух снова стал холодным.

Коннор почувствовал, как все его тело обмякло. Ему следовало бы знать, что надежды нет. Таким, как он, нет прощения.

Но Мариэль... черт возьми, она была совсем другой. Ее сердце было чистым. Она все еще верила, что Бог – это благо. У него защемило сердце, когда он услышал ее рыдания.

Он подошел к тому месту, где она лежала, съежившись на земле, наклонившись вперед на локтях, ее плечи дрожали.

– Все в порядке? – он поморщился от этого глупого вопроса.

– Они оставили меня, – воскликнула она. – Я совсем одна.

– Нет, деваха, – он упал на колени, затем поднял простыню с травы и накинул ей на спину. – Ты не одинока.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него. Ее щеки блестели от слез.

– Ты их слышал? Ты слышал музыку?

– Да.

Она села, и простыня соскользнула с ее спины.

– Тогда ты знаешь, как это прекрасно.

– Да, – он поспешно завернул ее в простыню.

Она продолжала, не обращая внимания на его блуждающий взгляд:

– Теперь ты понимаешь, почему мне нужно вернуться. Там мое место.

Он завязал концы простыни на ее правом плече.

– Я их не видел, но слышал. И почувствовал их на ветру.

Она кивнула.

– Небесное Воинство. Я всегда была с ними, с момента моего сотворения. Их музыка всегда звучит у меня в голове. Мы все связаны, всегда делимся своими мыслями и похвалами.

– Всегда? – он поморщился. – Ты не устаешь от постоянного шума?

– Шума? – она возмущенно посмотрела на него. – Ты называешь нашу музыку шумом?

– Это было прекрасно, – признал он и глубоко вздохнул. – Это самые прекрасные звуки, который я когда-либо слышал. Я никогда еще не чувствовал себя таким счастливым и умиротворенным.

Она улыбнулась.

– Тогда ты меня понимаешь.

Он покачал головой.

– Это было не реально.

– Конечно, это было реально. Ты это почувствовал.

– Это было... заманчиво, но этого больше не будет. Я живу в этом мире, в котором мы не можем избежать смерти и страданий. Кроме того, я бы не хотел, чтобы в моей голове постоянно звучали голоса. И я не хочу, чтобы кто-то еще слышал мои мысли. Мне нужно уединение.

Она ошеломленно посмотрела на него.

– Ты предпочитаешь быть совсем один? Ты скорее будешь страдать, чем жить в мире?

– Я предпочитаю быть самим собой.

Она коснулась его груди.

– Даже с той болью, которую ты несешь?

Он отпрянул назад, подальше от нее.

– По крайней мере, это мое собственное.

Нахмурившись, она поднялась на ноги.

– Я никогда раньше не понимала, как страшно и одиноко быть человеком. Как вы это переносите?

Он пожал плечами и встал.

– Некоторые полагаются на веру.

– А на что ты полагаешься, Коннор Бьюкенен?

Он поморщился.

– Я не настолько хороший человек, чтобы просить. Я просто продолжаю свой путь... из упрямства.

Ее губы изогнулись в улыбке.

– Тогда я тоже буду упрямой, – она вздрогнула, потом перевела взгляд на звезды. – Я найду дорогу обратно. И я буду считать это своим благословением, ибо Господь милостив.

Коннор подавил смешок, но она все же посмотрела на него так, словно чувствовала его сомнения.

– Господь милостив, – настаивала она, – ибо мне послал неистовый защитник.

Он чуть не оглянулся через плечо, посмотреть, кого она имеет в виду. Смешно было считать его "неистовым защитником". Он подвел свою жену и ребенка. Он подвел Шанну.

– И Господь позволил Банни исцелить меня, – продолжала она с улыбкой.

Он моргнул.

– Тебя исцелил кролик?

Она рассмеялась, и этот звук был похож на перезвон колокольчиков на ветру.

– Банни – это прозвище Буниэль. Мы были лучшими друзьями целую вечность. Он отличный целитель.

– Он?

Ее лучший друг – мужчина? И к тому же совершенный ангел. Мудак.

Ее улыбка погасла.

– Банни хотел взять меня с собой, но... но он не мог этого сделать.

Коннора сжал зубы.

– Я бы ни за что не отпустил тебя.

Ее глаза расширились от удивления. Она уставилась на него, потеряв дар речи, в то время как он боролся, сдерживая свое желание и не показывая его. Время тянулось, с каждой секундой воздух между ними становился все напряженнее. Он сжал кулаки, чтобы не прикоснуться к ней, не притянуть ее в свои объятия.

Ее взгляд скользнул вниз по его телу, затем снова поднялся. Его сердцебиение участилось. Он посмотрел на ее губы, задаваясь вопросом, сможет ли она реагировать как настоящая женщина. Она в курсе, что он изучает розовую полноту ее рта?

Она облизнула губы.

Да. Он медленно улыбнулся.

Ее щеки вспыхнули красивым румянцем, и она отвернулась.

– Только что умерла мышь, – сказала она задыхающимся голосом.

– Извини?

– Мышь умерла. Ее унесла сова.

Он напряг зрение, но не увидел в ночном небе ни одной совы.

– Где?

– Примерно в тридцати милях отсюда, – она задумчиво посмотрела на лес. – Не все мои силы ушли. Я все еще чувствую смерть.

– Ты знаешь, когда кто-то умирает? Как далеко ты можешь это почувствовать?

Она пожала плечами.

– В любой точке мира. Именно так Избавители знают, куда идти, когда люди умирают.

Она может чувствовать смерть. Коннор зашагал к хижине, потом обратно. Это был ценный навык. Если бы она могла почувствовать умирающих людей, когда Казимир и его приспешники нападут на них, то могла бы помочь вампирам найти его.