Безопасный отрезок заканчивался там, где Большую Луговую улицу пересекала улица Садовая. Тут лес становился труднопроходимым, дорога, сплошь пересечённая узловатыми корнями, практически не угадывалась. Лесная чащоба шла дальше, вплоть до самого конца Большой Луговой. В этом древесном царстве нужно было взять направление на угол дома номер восемь, затерявшегося среди буйной растительности, и, добравшись до него, держать курс на дома микрорайона Центрального, видневшиеся в каких-то парах сотен метров.

В этом лесном массиве, как ни странно, не обитали волки, но зато часто встречался особый вид рыси, именуемый местными жителями «мурка». Мурка, достигавшая размеров молодого льва, охотилась на обычных обитателей леса – пугливых ланей и косуль, но не упускала случая отведать человеческого мяса. Она выслеживала добычу, сидя на дереве, откуда прыгала на жертву и в мгновение ока ударом тяжёлой лапы ломала хребет.

К счастью, далеко не всегда муркам удавалось схватить незадачливого школьника. Дело в том, что многие мужики из дома номер восемь имели ружья, и кто-нибудь из них постоянно дежурил на балконе, держа оружие наготове. Они достигли настолько высокой степени профессионализма в стрельбе, что были в состоянии попасть мурке, бросившейся с дерева на, казалось бы, уже обречённого шкета, прямо в глаз. Но поступали так мужики вовсе не из-за человеколюбия, а потому, что большую красивую шкуру убитого хищника можно было выгодно продать. За такой трофей местные богатеи давали до двадцати пяти рублей. Высоко ценились и клыки мурок, из которых делали обереги: считалось, что человека, носящего на шее такой талисман, обходят стороной все неприятности.

Вот такими тернистыми были пути-дороги моих сверстников. Кстати, я сообщил только о маршрутах, позволявших добраться до наиболее крупных и густонаселённых кварталов нашего посёлка, в которых проживало не менее шестидесяти процентов всех учащихся. А ведь были ещё и другие места, находившиеся на значительном удалении от школы, – микрорайон Западный, улицы Механизаторов, Ремесленная, Советская, Железнодорожная, Комсомольская, ряд других… Про улицы, располагавшиеся совсем уж далеко, – Почтовую, Октябрьскую, Полевую, Трудовую и прочие – я вообще молчу…

Внесу некоторую ясность: конечно же, в одиночку учащиеся из школы до дома и обратно ходили очень редко. На такой шаг отваживались, как правило, или имеющие хорошую физическую подготовку и уже, что называется, знающие, почём фунт лиха, старшеклассники, или те из представителей младшего и среднего звена, кто был доведён до крайности голодом, болезнями, издевательствами со стороны других детей и постоянными придирками учителей. Если у первых это было своего рода бравадой, возможностью продемонстрировать смелость и ловкость, этакой разновидностью «русской рулетки», то у вторых – исключительно проявлением полнейшей безысходности.

Тот, кому удавалось без чьей-либо помощи добраться до дома, имел большой авторитет. Ученики с уважением говорили про такого примерно в таком вот духе: «О, Васька пошёл. Он один (на это слово делался особый упор) ходил к себе домой на улицу Ленина!» Если это удавалось сделать ребёнку, которого прежде все шпыняли и мучили (а такие случаи бывали, хотя и крайне редко), то его переставали обижать.

Ходячей легендой был ученик 1 «в» класса Сергей Бобылёв. Посмотреть на него приходили даже видавшие виды десятиклассники. Этот лупоглазый, вечно неумытый и непричёсанный малый жил в одном из частных домов на улице Механизаторов. Отец и мать Серёжи периодически уходили в запои, и он, пожив недельку на жалких школьных харчах, в итоге терял терпение и пускался в путь. В течение только первой четверти он трижды ходил домой в одиночку и ещё два раза – в составе групп (о таком способе перемещения я скоро расскажу).

Бобылёв мог бы сто раз сгинуть на своей «via dolorosa», но оставался жив. Правда, не совсем цел: как-то страшенный пёс отгрыз ему мизинец на левой руке, в другой раз обезьяна оторвала половинку правого уха, а крупный кабан, от которого Сергей каким-то чудом смог спастись на дереве, распорол штаны и оставил глубокий порез на попе. И даже несмотря на это Бобылёв при необходимости закидывал за спину потрёпанный холщовый мешок, заменявший ему ранец, и решительно переступал порог школы, чтобы отправиться в полное опасностей путешествие. Мне кажется, его бесстрашие во многом было обусловлено чрезвычайно низким интеллектуальным уровнем. То есть, попросту говоря, он был полный дурак и зачастую не отдавал себе отчёт в том, что делает. Но дуракам, как говорится, счастье…

Как правило, ребят из полных и благополучных семей забирали из школы родители, бабушки и дедушки, старшие братья и сёстры; они же приводили их по утрам в храм науки. Причём взрослые по одному не ходили, а собирались в группы и в обязательном порядке вооружались – кто дубинами, кто арматурными прутами, кто ножами, кто топорами и вилами.

Иногда дети, живущие друг с другом по соседству, сбивались в шумные ватаги человек по десять-двенадцать и в таком составе отправлялись домой. Это было опаснее, чем идти под защитой взрослых; для голодной волчьей стаи, свирепой мурки или нескольких проворных людоедов из больницы такая группа могла стать настоящим подарком. Но всё-таки в большинстве случаев школьникам удавалось дойти до пункта назначения, поскольку и звери, и люди предпочитали нападать на одиноких путников.

Не лишним будет напомнить, что те ученики, за кем не приходили взрослые и кто не обладал достаточным мужеством для того, чтобы отправиться домой одному, вынуждены были оставаться в школе в крайне тяжёлых бытовых условиях.

Каждый из нас ходил, что называется, по лезвию ножа. И это касается не только уличных опасностей. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не получил травм различной степени тяжести в самой школе. Часто это происходило вследствие действий других детей: кто-то кого-то избивал до полусмерти, кто-то над кем-то жестоко шутил (вспомнить хотя бы историю с Лыковым и самодельной бомбой). Чаще всего различные происшествия подобного характера случались на переменах, потому что на уроках сдерживающим фактором являлось присутствие учителя (хотя, чего уж греха таить, некоторые педагоги не обращали никакого внимания на то, что творится у них под носом).

Если бы в школе велась статистика, связанная с полученными детьми повреждениями, то в графе «Время» для учащихся начальных классов чаще всего ставилось бы «Между 10.40 и 11.00». Это была большая перемена, когда мы питались в столовой. В нашем 1 «б» с первых дней учебного года существовал такой порядок: минут за семь до конца второго урока Наталья Михайловна зычно оглашала по фамилиям пары (мальчик – девочка), которые должны были выйти из-за парт, взяться за руки и встать перед закрытой дверью класса. Первыми шли Абрамова и Бородин, за ними постепенно выстраивалась вереница остальных детей. У нас было 19 девочек и 18 мальчиков, поэтому в те дни, когда все присутствовали, замыкающей алфавитный список Лене Швецовой не хватало пары, и она, понуро опустив голову, стояла в хвосте колонны, растянувшейся от двери класса до учительского стола.

Наталья Михайловна распахивала дверь, и возглавляемая ею процессия начинала двигаться по коридору. Впереди уже шёл 1 «а», а за нами из своего кабинета выползал 1 «в». Миновав длинный коридор с раздевалкой для учащихся среднего и старшего звена по левой стороне, а затем – вестибюль, мы поднимались по двум лестничным пролётам на второй этаж и оказывались у дверей школьной столовой.

Вообще-то согласно инструкции дежурный учитель должен был пропускать классы по порядку – сначала первые, потом вторые и так далее до пятого включительно (остальные обедали после третьего урока). Но на деле действовал неписаный закон «Кто смел, тот и съел». Хотя мы приходили к столовой за пару минут до звонка, здесь уже царили хаос, бедлам, шум, гам и полнейшее безобразие.