Перебравшись через засеки, странник оказывается на небольшой ровной площадке у гаражей. Здесь можно встретить поименованных выше субъектов и с ними – завхоза Рыбкина. Все они – большие любители выпить, и любовь эту активно прививают занимающимся вождением старшеклассникам. Звон бутылок и гранёных стаканов, рёв моторов, крики, мат – всё это звучит в ушах дивной музыкой, потому что понимаешь: в этом месте тебе ничего не грозит. Конечно, десятиклассника мужики наверняка заставят пить вместе с ними, но до первоклассника им нет никакого дела. Выйдя к гаражам, можно быть спокойным: ни волк из леса, ни душегуб из интерната сюда не сунутся, а сунутся – сразу же получат какой-нибудь тяжёлой деталью промеж глаз.

Двигаясь параллельно гаражам мимо школьного автопарка – двух видавших виды грузовиков (ГАЗ-52 и ГАЗ-53) и трактора МТЗ-82, выходишь к стоящему на полутораметровой земляной насыпи небольшому зданию из красного кирпича. Это так называемый крольчатник. Когда-то здесь действительно выращивали кроликов для нужд школьной столовой, но те времена минули безвозвратно. Теперь внутри только пустые клетки да всякий мусор.

С левого бока к крольчатнику на уровне земли примыкает маленькая пристройка из того же красного кирпича. В ней рядышком – две двери: одна ведёт в подсобное помещение, где завхоз хранит всякий инвентарь, который выдаёт периодически выходящим на субботники ученикам, другая – в погреб. Точнее, погреб для хранения сельскохозяйственной продукции существовал здесь до тех пор, пока на пришкольном участке выращивались различные культуры: картофель, морковь, свёкла, капуста, брюква, лук и чеснок. Теперь же участок в одном из двух внутренних дворов выстроенной в форме буквы «Н» школы порос сорняками в рост человека, а погреб, куда больше нечего затаривать, переоборудован под карцер.

Сам я не в курсе, что там внутри, но два главных прохиндея из нашего класса, Поляков и Жуков, которые, кажется, знают всё на свете, рассказывали, что за дверью, обитой ржавым железом и закрывающейся на огромный амбарный замок, – небольшая площадка, где стоят несколько увесистых палок; тут же в стену, в раскрошившийся цементный раствор между двумя кирпичами, забит большой гвоздь, на котором висит истрёпанный, но оттого выглядящий не менее угрожающе кнут.

Далее начинаются ведущие вниз узкие бетонные ступени – всего десять-двенадцать. Там, где они заканчиваются, – ещё одна площадка такого же размера, как и наверху, совершенно пустая. Направо – низкий коридорчик длиной не более трёх метров, он делает ещё один поворот направо, и здесь, где царят мрак и сырость, располагаются две комнатёнки в четыре квадратных метра. Прежде они были местом хранения всевозможных овощей, ныне же стали промозглыми и затхлыми камерами. Их обстановку составляют охапка грязной соломы, трёхлитровая банка с позеленевшей мутной водой, бадья для отправления естественных нужд да ржавые оковы, прикреплённые к стенам.

Сюда сажают самых отъявленных бузотёров из числа учеников, – тех, на кого не действуют никакие другие меры дисциплинарного воздействия. Попасть в карцер считается у школьников наиболее страшным наказанием, способным сломать и сделать шёлковым любого. Это действительно ужасно – провести здесь несколько суток на одной лишь тухлой воде в компании здоровенных крыс, шныряющих там и сям, и к тому же в полной темноте (в коридоре рядом с камерами есть факел, но приводящие в карцер провинившихся ребят завхоз Рыбкин, сантехник Собакин или физкультурник Грачёв всегда гасят его за собой).

Если подойти к крольчатнику поближе, то в том случае, если в карцере кто-то находится, можно услышать приглушённые стенания несчастного, идущие из-под земли. Но лучше этого не делать и не портить тем самым себе настроение (а вдруг сам там когда-нибудь окажешься? От сумы да от тюрьмы на зарекайся), а обойти здание справа, постепенно оставляя и его, и гаражи позади. Кстати, если оглянуться, можно увидеть дворик за гаражами, заваленный всяким металлическим хламом; старшие ребята рассказывают, что вплоть до начала восьмидесятых годов в этом дворике специально приглашённые сотрудники районного отдела внутренних дел расстреливали из табельного оружия учеников, совершивших серьёзные проступки.

Ну вот, ещё три десятка метров, и показываются ворота. Самая опасная часть пути позади. Теперь можно выйти на дорогу и идти по обочине. Зверей и разбойников можно не бояться – их здесь нет, – но бдительность терять всё же не рекомендуется: то и дело по дороге с ветерком проносятся извозчики на своих дребезжащих тарантасах, а иной раз промчится звенящая бубенцами тройка, везущая какого-нибудь подгулявшего партийного работника. Попасть под колёса повозок после стольких треволнений – перспектива не самая радужная, так что нужно держать ухо востро.

К слову сказать, по дороге движется не только гужевой транспорт; иногда со страшным рычанием, наполняя воздух удушливым облаком выхлопных газов, проезжают и автомобили. Это может быть грузовик какого-нибудь предприятия, милицейский «козёл» или даже «Волга», везущая вальяжно развалившегося на заднем сиденье первого секретаря РК КПСС Балабанова.

Ура! Вот я и дома. Дошёл! Живой! Радость-то какая! Здесь меня ждут вкусные обед и ужин, интересные книги, любимые игрушки, просмотр телевизионных передач «Международная панорама», «Спокойной ночи, малыши», «Время» и «Прожектор перестройки». Вечером меня искупают в синей пластмассовой ванночке, подогрев на газу воду, а потом уложат спать в уютную кроватку на чистое постельное бельё. Мне приснятся прекрасные сны, но в 7.15 утра пронзительный звонок будильника безжалостно вырвет меня из волшебного мира сновидений, разобьёт хрустальные грёзы… Опять в школу, опять на мучения!

Но я несколько отвлёкся от основной темы повествования. Самое время рассказать, как добирался до дома мой приятель Обухов (напомню: ему было нужно в микрорайон Юбилейный). Если я по выходе из школы двигался прямо, то ему предстояло сразу же свернуть направо. Таким образом, он первоначально оказывался в лучшем, чем я, положении: ему не надо было идти через лес. Но на этом все преимущества Виталика заканчивались, потому что следующий отрезок пути лёгким нельзя было назвать никак.

Ему требовалось пройти через спортивное ядро, где возвышались лестницы и трубы для лазания, располагались баскетбольная площадка и футбольное поле. Близ лестниц и баскетбольной площадки начиналась густая поросль, состоящая из каких-то причудливым образом переплетённых кустарников высотой метра под три. Здесь в большом количестве водились – возможно, кто-то не поверит, но я говорю чистую правду! – обезьяны, похожие на мартышек, но более крупные, необыкновенно пушистые (это, думаю, объяснялось нашими суровыми климатическими условиями), а главное – чрезвычайно злобные и кровожадные.

Никто не знал, откуда они взялись в нашей местности, где прежде обезьян днём с огнём нельзя было сыскать. Учителя вешали нам лапшу на уши: говорили, что это, мол, плохие ученики, которые безобразничали на уроках, не слушались взрослых и ругались матом. Дурной образ жизни привёл их к деградации и превращению в животных. Но это были сказки для мелкоты детсадовского возраста, мы же, первоклассники, в такую ерунду не верили.

Нам, в общем-то, было глубоко безразлично, как и откуда появились приматы; всех гораздо больше волновал другой вопрос – как не попасть им в лапы. Конечно, по степени опасности обезьяны не шли ни в какое сравнение с волками, но вместе с тем представляли реальную угрозу здоровью и жизни. Ловко скача по высоким металлическим лестницам и стойкам с закреплёнными на них баскетбольными щитами, они швыряли в продиравшихся сквозь заросли людей увесистые камни. Если человек получал камнем по темени и, оглушённый, падал, мерзкие твари дружно спускались вниз и облепляли тело упавшего, как мухи – кусок дерьма. Отчаянно вереща, они терзали острыми зубами и когтями податливую плоть, и во все стороны разлетались кровавые ошмётки.