Игни поймал на себе пристальный взгляд князя. Неуютно поежился, поскольку трудно было привыкнуть к необычному фиолетовому цвету глаз. Поправил себя: не Священного огня, а Небес. Наследник древнего рода Детей Небес, должно быть, получил благословление своей стихии. Как тут говорят? Небесные Хранители приглядывают за ним? Очень может быть.

– Кто это сделал? – спросил Игни, продолжая легонько встряхивать склянку с лекарством. Он опустился на пол, скрестив ноги, чтобы Алишеру было удобнее с ним разговаривать. Синия в это время промокнула сухим полотенцем грудь князя и потянулась за банкой с заживляющей мазью. Услышав вопрос сына, она на мгновенье замерла, потом глубоко вздохнула. Укорила себя, что понапрасну задавала сыну вопросы, на которые он не знает ответа. А что ещё важнее: с сердца Синии будто сняли тяжелую наковальню. Только когда Игни своим вопросом развеял душную завесу непонимания, она поняла, что всё это время в глубине души подозревала сына. Словно он привел в дом того, кому принадлежала кровь на одежде, которую Синия застирывала прошлым утром…

– Выглядит, как раны от когтей горного кота, – вставила Варна, поглядывая на незваного гостя с долей уважения. – мы зовем его исбри. И он становится настоящим демоном, когда решает, что люди вкуснее диких коз.

Холодная густая мазь легла на покрасневшую от касаний жесткой тряпки кожу. Раны кое-где вскрылись и по коже поползли тонкие струйки крови. Алишер прикрыл глаза.

– Это и был демон. Мой брат… практикует запретную магию. Он превратил своего бастарда в Тень. Проклятый ублюдок…

– Король? Король владеет запретной магией? – настойчиво переспросил Игни, лихорадочно размышляя, знает ли Алпин Фарелл. Не может не знать! Но раз так, то неужели он дал Игни задание вывесить на свет грязное белье самого короля Эриена?! Стажеру! Это безумие!

– Я ведь уже говорил, – выдохнул Алишер. – Он подставил меня, чтобы убрать с дороги. Убрать свидетеля. Посылал убийц, чтобы они заткнули мне рот. Он боится. Боится, что будет с ним, если все узнают. Он такой же выродок, как тот, кто спалил вашу Резервацию. Только ещё хуже.

Игни с матушкой переглянулись. Игни сжал в кулаке склянку с лекарством с такой силой, что ему послышался треск. Тогда он поспешно сунул матушке в руки последний оставшийся у них пузырек с жизненно-важным лекарством и встал. Сунул руки в карманы брюк и подчеркнуто официальным тоном спросил:

– Мы заметили, что вы первым упомянули искателя по имени Матьяс Бродэк, интересовались его судьбой. Что вас с ним связывает?

Князь пошевелился и, обнаружив, что уже лучше владеет своим телом, опёрся на локоть.

– Матьяс вызвался помочь мне, – спокойно ответил Алишер. – Добровольно. Он разумный человек.

Варна, которая все это время брезгливо держалась подальше от князя, внезапно переменила свое отношение. Подошла, помогла Алишеру подняться на ноги и пересесть в кресло. А потом вспомнила, что завтрак сам себя не приготовит. И больше не гремела посудой, вполне миролюбиво начала жарить овощи для рагу. И даже поставила вторую сковороду, чтобы разогреть лепешки, чего за ней отродясь не водилось.

Синия подхватила с пола разорванную на ленты ночную сорочку и настояла на том, чтобы князь позволил ей снять с него рубашку – чтобы она могла перебинтовать раны. Если Варна молча удивлялась, как это полуживой мужчина так быстро набрался сил, чтобы худо-бедно, но сидеть и разговаривать, то Синия только бросала укоряющие взгляды на сына. Игни пожал плечами.

– Мати, медикати грати салютари, нан кустади. Ту нан вис ме петере винам[1], – переходя на родной язык, чтобы не привлекать ненужное внимание к этой теме, вполголоса проговорил Игни.

– Квиди михи эт-тиби?[2] – уточнил Алишер, спрятав тень улыбки в уголках рта.

Тяжелый горький дым тянул свой хвост по улице, заползая в окна на втором этаже. Неумытое солнце неохотно выглядывало из-за рваных туч. Город с трудом приходил в себя после тяжелой ночи, как больной лихорадкой, переживший кризис.

Варна помешивала длинной деревянной ложкой овощи на сковороде, то и дело бросая настороженный взгляд в сторону Древних, которые внезапно принялись лопотать на своём непонятном наречии. Неровные, наспех наструганные дольки земляного хлеба злокозненно подгорали с одной стороны, оставаясь при этом сырыми со всех прочих сторон.

Приглядывая одним глазом за лепешками из рисовой муки, Варна чувствовала, как постепенно её миролюбие сменяется подспудным раздражением, будто капля кислоты портит целую плошку свежего молока.

Матьяс и Алпин — горцы, как и сама Варна. Если и полагаться на кого-то в чужой стране — то на своих. Варна так и поступала всю жизнь, но сейчас в ней росло внутреннее сопротивление. Даже несмотря на то, что оба старых друга буквально указывали ей занять сторону Братоубийцы, Варна не могла совладать с недобрыми подозрениями. Особенно когда Древние перешли на незнакомую речь.

«Что за грязные тайны они пытаются скрыть?» — Варна переминалась у плиты, раздражённо постукивая ложкой по краю сковороды. Вокруг решительно не на что было посмотреть, чтобы отвлечься от нарастающей тревоги.

«Алпин, исбри его задери, не мог придумать ничего умнее — притащил под крышу моего дома Братоубийцу! Будто соседи могли не заметить, что я сдаю комнату красноглазым беженцам! Будто моё имя не полощут кумушки, почище белья на Пристанях! Одно слово — Серые! Что Матьяс, что Алпин, даже этот красноглазый — такая же ищейка. Видят цель и несутся за ней, а на остальное им наплевать... Никогда не угадаешь, что у них на уме».

Варна в очередной раз выглянула в окно, будто ожидая, что со всей улицы уже собирается народ к её крыльцу с требованием выдать преступника. А ведь и впрямь собирается!

Ложка с глухим стуком полетела в рукомойник. Варна поспешно сняла сковороду с плиты и поставила на резную деревянную подставку. Одним движением распустила завязки фартука. 

— Синия, Игни! У нас проблемы, — предупредила она, не отрывая взгляд от окна. На противоположной стороне улицы распахивались двери, выпуская небрежно одетых людей. Кто-то на ходу застегивал пуговицы на плаще. Другой человек, придерживая левой рукой шляпу на затылке, задрал голову и показывал пальцем на небо. Люди беззвучно переговаривались, хмурые лица не предвещали ничего хорошего. 

«Затмение? — гадала Варна — Весной в этом низинном городишке всегда серо безо всякого затмения. Но похоже на то. Риорцы боятся черного солнца, как дети, вот и бросили все, высыпали на улицу...» 

Но чутье подсказывало Варне, что черное солнце тут ни при чем. Она отошла от окна, дёрнула шторный подхват, чтобы льняное полотно, собранное у края деревянного наличника, свободно расправилось. Игни настороженно поднял голову.

— Госпожа Наори, не стоит... — начал он негромко. А потом сам себя оборвал на полуслове. Синия молча положила ладонь ему на плечо, и они обменялись встревоженными взглядами.

— Мой дом окружают, — кулаки Варны сжались сами собой. — Я жду объяснений, Серый. И даже не думай, что успеешь кануть в туман, как твой шеф.

Игни открыл рот, будто собираясь что-то ответить, но почему-то так и не сказал ни слова. Синия подошла к окну и осторожно выглянула из-за тяжелой портьеры. 

— Все идти мимо, госпожа Наори. — Она вытянула руку, указывая направление. — Я ходить по этой дороге к Пристаня.

Синия замолчала, вглядываясь в лица, а потом тихо добавила, оглянувшись на сына:

— Их глаза видят Сакри Игни. Фили, что происходит в городе?

«Академия! Король объявил войну Академии. Кажется, проблему с таинственным малефикаром я решить уже не успею», — нерадостные мысли кололись, как раскаленные угольки. Игни поймал недоуменный взгляд квартирной хозяйки и приготовился объяснять ей, что имела в виду матушка. Но не успел. Вместо него заговорил Братоубийца. Глухо, устало, закрыв лицо ладонью.