Ночью Белый город терял показную невинность и чистоту. Стены трехэтажных домов, сложенные из дешевого белого кирпича, с восходом луны становились грязно-серыми. Красные фонарики размазывали пятна кровавого света под медными козырьками.

Здесь, на другом краю света, благословение Священного огня выглядело жутковато и неуместно, как свадебное гранатовое ожерелье на шее древней старухи. Много лет назад, далеко-далеко отсюда, подобные фонарики из красной бумаги, призванные защищать хозяев дома от злых духов, сперва стали символом борьбы за свободу, а затем погубили даже невинных. Связные «особых» разнюхали, что мятежники при помощи фонариков составляют некий шифр, но не разгадали его, а поступили проще: одной промозглой ночью стая вооруженных имперских миротворцев прошла по улицам Ларус Петрама, заглядывая в каждую дверь, над которой горел живой огонёк…

Знал ли о той давней истории хоть один синеглазый, черноволосый риорец, когда вывешивал над крыльцом красный фонарик? Или он руководствовался глупым желанием продемонстрировать свою причастность к полузабытым, искаженным традициям Древних, к которым не имеет ни малейшего отношения?

Ответ на этот вопрос искал – и не находил! – молодой человек в сером плаще, который некстати засмотрелся на фонарик, подвешенный рядом с аншлагом тридцать второго дома на улице Каменщиков. Кровавый отсвет ложился на уголок эмалированной таблички, и оттого особенно бросался в глаза.

Игни заставил себя отвести взгляд, нахохлился и спрятал руки в карманы, чтобы унять ощущение жжения в пальцах. В ушах зашумел далекий шум дождя, хотя с неба не упало ни капли. Живой огонек бился за красной бумагой, порождая игру света и тени, которая слишком явно напоминала о событиях той кровавой ночи. Чтобы вынырнуть оттуда, куда увлекала безжалостная память, Игни сосредоточился на реальности. Коснулся рукой шершавой штукатурки цоколя. Полной грудью вдохнул горьковатый от соли морской воздух, заставил себя различить каждый слой, составляющий коктейль «Акато-Риору»: от дымной гари каминов и печей, согревающих старые дома, до едва уловимого запаха водорослей, вынесенных волнами на галечные пляжи.

В какой-то момент в общую гармонию влился новый, резкий запах трубочного зелья. Игни распахнул глаза, насторожился. Еще не хватало нарваться на других нарушителей королевского декрета «О ночном времени»! Только не в ту ночь, которую он планировал потратить на поиски следов магии в опечатанном пабе!

Обратившись за помощью к предкам, Игни услышал отраженный эхом стук каблуков по мостовой, плеск воды и отдаленную певучую речь риорцев. Двое. Ещё далеко. Гораздо дальше, чем можно было бы ожидать, полагаясь на обостренное обоняние, присущее Древним. Человек с трубкой был куда ближе, но духи предков почему-то не видели его. Или не могли показать. Будто кто-то умело затуманивал им взор.

Отец учил, как приглушить собственный свет, чтобы спрятаться от тех, кто ищет. Предки безошибочно указали на двух Младших, которые шли навстречу, но были еще слишком далеко, чтобы представлять опасность. Почему не сумели обнаружить того, кто стоял настолько близко, что табачный дым забивался в ноздри?

Кто это?

Почему подошёл неслышно?

Сердце застучало быстрее. Руки сами собой сжались в кулаки. Игни пожалел, что засмотрелся на фонарики. Ночь в Акато-Риору – слишком неподходящее время для того, чтобы предаваться размышлениям, стоя на улице. Впрочем, днем эти маячки памяти не бросались в глаза – он их не замечал до поры до времени.

Въевшийся до самых костей застарелый страх заставлял бестолково таращиться в темноту. Голос отца в голове предостерегал подставлять тыл тому, кто идёт бесшумно. Игни прижался спиной к штукатурке. Порыв холодного ветра едва не снял с головы шляпу. Игни придержал тулью.

Запах табака раздражал, а недовольные голоса риорцев не давали сосредоточиться.

– Старый скряга Талли… для Управления… дешёвка! – фразы рассыпались на отдельные слова, потому что Игни не мог связать услышанное в понятные предложения: на это помощи предков не хватало. Люди, которые шли по улице Каменщиков со стороны Арки, никуда не свернули. Он видел два силуэта. Над головой одного из них вился Светляк. Вот человек отмахнулся от живого фонарика, тот отлетел подальше, и на поясе владельца сверкнул блик. Наметанный глаз мгновенно опознал бы набалдашник парализатора.

Игни оглянулся через правое плечо. На широкую улицу Каменщиков выходил темный безымянный проулок. Должно быть, именно оттуда за ним молчаливо наблюдает умело скрывшийся от Поиска Древний. Игни вглядывался в темноту до рези в глазах, но почему-то все никак не мог разглядеть во мраке вспыхивающий при затяжке табак. От терпкого запаха трубочного зелья свербило в носу.

– Вечно что-то выходит из строя! Не кристалл погаснет, так колесо отлетит! Не колесо, так тормоз!.. – голоса теперь звучали так близко, будто гвардейцы кричали ему в ухо.

Игни понукал себя сделать шаг в темноту, однако проще было ступить в чернильный кисель, чем сунуться туда, где тебя молча ждут… Некстати вспомнилось, как ждали отца миротворцы в горах: безлунной ночью, не зажигая огней.

«Ну же, сын Валора, хватит топтаться на месте! Или ты собираешься объясняться с гвардейцами?» – Игни нервно глянул в сторону законников. Ещё несколько минут – и неприятного разговора не избежать.

Внутренние весы качнулись и замерли в неустойчивом равновесии. Неприятный разговор с законниками против неприятной встречи с тем, кто наблюдает из темноты. Игни колебался. Арест мог стоить ему должности. В темноте мог ждать убийца.

– Отставить вопли, Кевью! Еще одно слово – и, клянусь Создателем, я сорву ваш значок!

– Я на патенте, – Игни показалось, что жалобщика удалось пристыдить.

– Вам же хуже.

Игни считал, что его не заметят в полумраке, на самом краю темного переулка, рядом с углом спящего дома, но понял, что ошибался, когда прозвучала отрывистая команда:

– Руки вверх, нарушитель!

Игни дёрнул руку из кармана, но, должно быть, сделал это излишне резко. Законники, и без того не настроенные на разговор, перешли к активным действиям.

Рядом хлопнула, разбиваясь о мостовую, склянка с атакующим зельем. Игни услышал злое нарастающее шипение. Хлопья сиреневой пены расползались, лопались пузырьками и исторгали душный парализующий газ. Игни зажал ладонью нос, сощурился, рванул в проулок, не разбирая дороги. Влетел плечом во что-то невидимое, отскочил.

Позади заверещал Светляк, замигал. Подчиняясь команде хозяина, устремился следом, не позволяя нарушителю раствориться в темноте переулка. Игни сквозь зубы помянул Предвечный огонь, подпаливший подштанники Владетеля, и бросился вперёд, цепляясь макушкой за белье, развешенное в переулке.

Он свалил за собой шаткую башню из деревянных ящиков. Перемахнул через клетку с испуганно квохчущими курами, продравшими глаза раньше времени из-за грохота. Приземлился неудачно, попал ногой в ямку – мостовую в подворотнях не чинили десятилетиями. Рухнул, покатился по мокрым камням, собирая грязь на новый плащ.

Светляк нагнал его и радостно застрекотал, зависнув над головой. Игни скрипел зубами, держась рукой за ногу, где под кожей пульсировало острой болью растянутое сухожилие. По щеке стекала грязь и капала на ворот белоснежной рубашки.

Отмахиваясь от простыней и подштанников, придерживая руками черные шляпы, законники ввалились в закуток, где с мрачной обреченностью ждал Игни.

– Волосы, мэсса Терин… – вполголоса процедил сквозь зубы Кевью.

– Вижу, – угрюмо отозвался десятник, снимая с фетровой шляпы застиранное полотенце.

Светляк порхал вокруг головы преступника и подсвечивал красные кудри. Рыжий раздражённо махнул рукой, надеясь сбить назойливого стрекотуна, но проворная волшебная вещь ловко ускользнула. Зато, завидев поблизости хозяина, перелетела к нему в ладони, чтобы согреться. Сложила стрекозиные крылышки и затихла.