— Что?

— Я спросил, в какую сторону нам ехать? Навестить дерево твоей матери?

Сердце в груди сжалось, и я покачала головой. Пока мозг обрабатывал сказанные им слова, я тупо смотрела на него.

— Что? Ни в коем случае, Грэм. Ты и так отстал по срокам написания книги, и я даже думать не хочу о том, чтобы тебе еще пришлось ехать в такую даль ради…

— Люсиль Хоуп Палмер.

— Да, Грэхем Майкл Рассел.

— Ты ведь каждые праздничные выходные навещала свою мать, верно? И ни разу не пропускала, так?

Я прикусила нижнюю губу и кивнула.

— Да.

— Вот и хорошо. Так в какую сторону нам ехать?

Сердце мое забилось быстрее, и я закрыла глаза, поняв, что Грэм настроен серьезно и отступать не собирается. А ведь я даже не упоминала о том, как сильно болело мое сердце от того, что в этот день не получилось навестить маму. Я не упоминала о том, как тяжело было видеть любовь Карлы и Сьюзи к их матери. По щеке скатилась слеза, а на губах у меня появилась улыбка.

— Поезжай по сорок третьему шоссе на север. Дорога займет около двух часов.

— Отлично, — сказал Грэм, выезжая с парковки.

Я открыла глаза, оглянулась на спящую в кресле Тэлон и сжала в ладони кулон в форме сердца.

Когда мы приехали на место, уже совсем стемнело, и я воткнула вилку удлинителя в розетку на стене дома. Территорию осветили белые лампочки гирлянды, которую мы с Мари повесили перед Рождеством. Мамино дерево переливалось яркими огоньками, и я подошла ближе, чтобы понаблюдать за их блеском. Сев на землю, я сцепила пальцы и со сладкой горечью подняла взгляд на искрящиеся ветви: с того дня, как умерла мама, дерево выросло, стало высоким. Хотя больше всего я любила навещать маму весной — в ту пору, когда распускаются листья.

— Она прекрасна, — сказал Грэм, подойдя ко мне с Тэлон на руках.

— Правда?

Он кивнул.

— Такая же, как ее дочь.

Я улыбнулась.

— И ее внучка.

Сунув руку в карман пиджака, он вытащил пачку лакричных конфет. У меня закололо сердце.

— Ты купил их в том магазине?

— Я просто хотел сделать что-то хорошее для тебя.

— У тебя получилось, — сказала я, потрясенная его вниманием и добротой. — Сегодня очень хороший день.

Пока мы сидели рядом — смотрели, дышали, жили — Грэм достал телефон и включил песню «Воспрянь» Андры Дэй.

— Ты сказала, что эта песня ей понравилась бы.

И я снова расплакалась.

Все было так прекрасно.

— Мы ведь друзья, Люсиль? — спросил Грэм.

Я повернулась к нему. Сердце мое сжалось.

— Да.

— Тогда можно открыть тебе один секрет?

— Конечно. Все, что угодно.

— Но после того, как я скажу это, нужно, чтобы ты сделала вид, будто я никогда этого не говорил, хорошо? Просто если я сейчас не скажу, то, боюсь, это чувство будет только расти и мешать моей голове еще сильнее, чем сейчас. Но после этого мне нужно, чтобы ты притворилась, будто я ничего такого никогда не говорил. Мне нужно, чтобы после этого ты снова стала моим другом, потому что дружба с тобой идет мне на пользу. Ты помогаешь мне стать лучше.

— Грэм…

Он отвернулся, чтобы уложить заснувшую Тэлон в автокресло.

— Подожди. Просто сначала скажи мне: ты чувствуешь что-нибудь? Что-то большее, нежели дружбу, когда мы делаем так? — И он взял меня за руку.

Волнение.

Грэм придвинулся ко мне. Наши тела еще никогда не находились так близко друг к другу.

— Ты чувствуешь что-нибудь, когда я делаю так? — прошептал он и осторожно прикоснулся тыльной стороной ладони к моей щеке. Я закрыла глаза.

Озноб.

Грэм почти вплотную придвинулся ко мне — я чувствовала на своих губах его дыхание. Мы дышали одним воздухом. Его выдох становился моим вдохом. Я не открывала глаза, чтобы не видеть его губ. Я не открывала глаза, чтобы чувствовать его близость. Я не открывала глаза, чтобы сохранить способность дышать.

— Ты чувствуешь что-нибудь, когда мы так близко? — тихо спросил он.

Возбуждение.

Я открыла глаза и моргнула.

— Да.

Грэм вздохнул с облегчением, его тело расслабилось. Он достал из заднего кармана брюк два сложенных листка.

— Вчера я составил два списка, — сказал он мне. — Я весь день просидел за рабочим столом, перечисляя все причины, по которым не должен чувствовать к тебе того, что чувствую. Получился длинный список. Он подробный, в нем по пунктам разобрана каждая причина, почему то, что есть между нами — чем бы это ни было — плохая идея.

— Я все поняла, Грэм. Ты не должен давать объяснений. Я знаю, мы не можем…

— Нет, просто подожди. Вот еще один список. Он короче. Намного короче! Но в этом списке я старался не руководствоваться логикой. Я пытался быть немного похожим на тебя.

— На меня? Как это?

— Я пытался чувствовать. Представлял себе, каково это — быть счастливым. И я думаю, что ты — олицетворение счастья. — Его темные глаза встретились с моими, и он откашлялся. — Во втором списке я пытался перечислить то, что доставляет мне радость в жизни — за исключением Тэлон, естественно! Список получился по-настоящему коротким, всего пара пунктов. И, как ни странно, в начале этого списка ты, и в конце его тоже ты.

Сердце бешено колотилось в груди, а мысли с каждой секундой неслись все быстрее и быстрее.

— Я и я? — спросила я, ощущая тепло его близкого тела, чувствуя, как слова Грэма касаются моей кожи и проникают сквозь нее глубоко в душу.

Пальцами он медленно скользнул по моей шее.

— Ты и ты.

— Но…

Лира.

— Мы не можем.

Он кивнул.

— Я знаю. Вот почему, когда я сделаю тебе последнее признание, мне нужно, чтобы ты …чтобы все снова выглядело так, будто мы только друзья. Мне нужно, чтобы ты забыла все сказанное сегодня вечером. Но сначала я должен произнести это.

— Что произнести, Грэм?

Он медленно отстранился, лишая меня тепла своего тела. Отвернувшись, Грэм устремил взгляд на мигающее огоньками дерево. А я пристально следила за медленными движениями его губ, которые произнесли:

— Когда я рядом с тобой, со мной происходит кое-что странное. Чего не случалось уже очень давно.

— Происходит что?

Он взял меня за руку, прижал мою ладонь к своей груди и тихо прошептал:

— Мое сердце снова начинает биться.

Люси

— У нас все хорошо? — спросил Грэм через несколько дней после Пасхального праздника, когда я подвозила его в аэропорт, чтобы он не опоздал на самолет. Издателю понадобилось присутствие Грэма в Нью-Йорке для записи интервью и нескольких автограф-сессий в разных районах города. Он откладывал поездку с момента рождения Тэлон, хотя поприсутствовать на нескольких встречах его все-таки заставили. Сегодня он впервые уезжал от Тэлон на все выходные, и я видела, как сильно он переживает по поводу их предстоящей разлуки.

— Я имею в виду, после нашего разговора той ночью?

Я улыбнулась ему и кивнула.

— Все в порядке. Правда.

Это была ложь.

С тех пор как он обмолвился о том, что в его груди поселилось чувство ко мне, я не могла перестать думать об этом. Но поскольку он набрался храбрости и попробовал быть похожим на меня, доверившись чувствам в тот вечер, то я рискнула попытаться стать похожей на него и поддаваться чувствам немного меньше.

Интересно, неужели всю жизнь чувства Грэма были покрыты темной пеленой?

— Хорошо.

Когда мы подъехали к аэропорту, я вышла из машины, чтобы помочь ему с сумкой, потому что Грэм с остекленевшим взглядом буквально вцепился в Тэлон, крепко прижимая ее к своей груди.

— Это всего на три дня, — сказала я.

Грэм коротко кивнул.

— Да, я знаю, просто… — Он поцеловал Тэлон в лоб и, понизив голос, сказал: — Просто она — это мой мир.

Ох, Грэм-Сухарь…

Задачу не влюбиться в него он делает практически невыполнимой.

— Если что-то понадобится, звони мне и днем, и ночью. Я к тому, что сам буду звонить вам при любой возможности. — Он замолчал и прикусил губу. — Может, мне лучше отказаться и остаться дома, как думаешь? Сегодня утром у нее была небольшая температура.