Быть храбрым.

— У вашего мужа была остановка сердца. В данный момент он находится в реанимации — его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Должен сказать правду: дышать самостоятельно, без аппарата, он не сможет. Мне очень жаль. Я знаю, это тяжело принять, поэтому могу организовать вам встречу со специалистом, который поможет в принятии верного решения.

— Вы хотите сказать, что мы должны либо отключить аппарат, либо оставить его в том состоянии, в котором он сейчас? — спросила Мэри.

— Да. Но прошу понять правильно — он в тяжелом состоянии. Мы не сможем для него ничего сделать — разве что обеспечить комфорт. Мне очень жаль.

— О, Боже! — воскликнула Карла, падая в объятия Сьюзи.

— Можно нам повидать его? — спросила Мэри дрожащим голосом.

— Да. Но только члены семьи. И только по одному, — ответил врач.

— Иди первым, — сказала Мэри, поворачиваясь ко мне, словно не допускала мысли, что я не член семьи.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет. Пойти должна ты. Правда. Я подожду.

— Я не могу! — воскликнула она. — Я не могу первой увидеть его. Пожалуйста, Грэм. Пожалуйста, иди первым. А потом расскажешь мне, как он там. Пожалуйста.

— Хорошо, — сказал я, по-прежнему немного обеспокоенный тем, что она останется здесь без моей поддержки. Но, прежде чем я успел что-то сказать, Люси подошла к Мэри и взяла ее за руку. Ее нежный взгляд обещал мне, что она будет рядом.

— Я провожу вас в палату, — сказал врач.

Пока мы шли по коридору, я изо всех сил старался взять себя в руки. Изо всех сил старался не показать, что страдаю всей душой, но… как только оказался в палате один на один с профессором Оливером, силы покинули меня.

Он выглядел таким слабым: со множеством капельниц и проводов, окруженный моргающими мониторами и пищащими аппаратами.

Сделав глубокий вдох, я придвинул стул к его кровати и откашлялся.

— Вы — засранец, который думает лишь о себе, — начал я сердито и строго. — Самая настоящая эгоистичная сволочь, раз так поступаете с Мэри. Эгоистичная свинья, раз так поступаете с Карлой за несколько недель до ее свадьбы. Эгоистичный говнюк, раз так поступаете со мной. Я ненавижу вас! Как вы могли подумать, что я сбегу, узнав о вашей болезни?! Я ненавижу вас… еще и за то, что вы были правы насчет этого… но… профессор Оливер, пожалуйста… — мой голос дрогнул, на глаза навернулись жгучие слезы, а душа готова была разорваться от боли, — не уходите. Вы не имеете права уйти. Слышите меня, чертов эгоистичный засранец?! Вы не можете покинуть Мэри. Вы не можете покинуть Карлу. И на сто процентов вы не имеете права покинуть меня.

Совсем пав духом, я взял его руку в свою и начал молиться Богу, в которого не верил. А мое скованное льдом сердце, совсем недавно начавшее оттаивать, готово было разбиться вдребезги.

— Пожалуйста, Олли. Пожалуйста, не уходите. Умоляю! Я сделаю все, только… только…

Пожалуйста, не уходите.

Рождество

Ему не понравился ее подарок, и он позволил себе выпить. Впрочем, одной рюмкой Кент никогда не ограничивался. Где одна — там и вторая, за второй — третья, а после третьей их количество не поддавалось счету, и он допивался до чертиков. А когда Кент терял человеческий облик, ничто не могло вернуть его обратно.

Даже то, что Ребекка была очень красива.

Даже то, что Ребекка была очень добра.

Даже то, что Ребекка изо всех сил старалась для него, Грэма.

«И даже больше», — подумал Грэм.

Последние пять его дней рождения она наблюдала, как он задувает свечи. Она была его лучшим другом — доказательством того, что добро существует. Но это длилось недолго, потому что Кент выпил рюмку… или десять.

— Ты — дерьмо! — заорал он на нее и швырнул в стену стакан с виски. Тот разлетелся на тысячу осколков. Кент был не просто чудовищем. Он был исчадием ада, ужаснейшим из всех человеческих существ. Он сам не знал причин своей злобы, но всегда вымещал ее на Ребекке.

— Пожалуйста, — прошептала она, садясь на диван и дрожа всем телом. — Просто отдохни, Кент. Ты пишешь без перерыва и вообще не отдыхаешь.

— Не указывай, что мне делать! Ты испортила мне Рождество! — заплетающимся языком проговорил он и, пошатываясь, направился к Ребекке. — Ты вечно все портишь, потому что сама — дерьмо по жизни. — Кент замахнулся, чтобы наглядно продемонстрировать ей свой гнев, но у него не получилось ударить ее, потому что ладонь его встретилась с лицом Грэма, вставшего на защиту Ребекки.

— Пошел вон! — приказал Кент, хватая сына и отшвыривая его в угол комнаты.

Глаза Грэма наполнились слезами, когда он увидел, как отец ударил Ребекку.

Как он мог?

Как он мог ударить ее? Такую чудесную?

— Перестань! — закричал Грэм, бросаясь к отцу и нанося ему несколько ударов. После каждой попытки Кент отбрасывал его, но мальчик не сдавался. Он каждый раз поднимался с пола и возвращался «за добавкой». Его не волновало, что отец причинит ему боль. Он знал одно: Ребекке больно, и он должен защитить ее.

То, что длилось несколько минут, показалось ему часами. Удар Грэму, удар Ребекке — и так по кругу, пока они оба не упали на пол и не перестали сопротивляться. Они молча лежали, принимая пинки и удары, пока Кент не устал. Хлопнув дверью, он закрылся в своем кабинете, где, скорее всего, снова принялся за виски.

Едва Кент ушел, Ребекка обняла Грэма и прижала его к себе.

— Все в порядке, — сказала она ему.

Он знал, что верить в это бессмысленно.

Поздно вечером Ребекка заглянула в комнату Грэма. Он еще не спал, а просто лежал в темноте и смотрел в потолок. Повернувшись к Ребекке, он увидел на ней пальто и сапоги. За ее спиной стоял чемодан.

— Нет! — Он сел в кровати и затряс головой. — Нет!

Слезы катились по ее щекам, покрытым синяками от рук дьявола.

— Прости меня, Грэм.

— Пожалуйста! — воскликнул он, вскакивая и обнимая ее за талию. — Пожалуйста, не уходи!

— Я не могу здесь оставаться, — сказала Ребекка дрожащим голосом. — На улице меня ждет сестра. Я просто хотела сказать тебе об этом с глазу на глаз.

— Возьми меня с собой! — умоляющим голосом проговорил Грэм. При мысли о том, что она оставит его с этим чудовищем, Грэма охватила паника, а из глаз хлынули слезы. — Клянусь, я буду послушным. Я все-все для тебя сделаю.

— Грэхем, — она сделала глубокий вдох, — я не могу тебя забрать… ты не мой.

Эти слова.

Эти три слова ранили его душу и разбили сердце.

— Пожалуйста, Ребекка… пожалуйста… — всхлипывал он, уткнувшись лицом в ее рубашку.

Она немного отстранила его от себя и наклонилась так, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

— Он сказал, что, если я заберу тебя, ко мне придут его адвокаты. Он сказал, что устроит войну. У меня ничего нет, Грэм. Много лет назад он заставил меня бросить работу и подписать брачный контракт. У меня ничего нет.

— У тебя есть я, — сказал Грэм.

Закрыв глаза, Ребекка выпрямилась, и Грэм понял, что этого недостаточно. В этот самый момент сердце мальчика начало покрываться льдом.

В тот вечер она ушла, так и не оглянувшись.

В тот вечер Грэм сидел у окна и смотрел на то место, откуда отъехала машина Ребекки. Борясь с подступающей тошнотой, он пытался понять: разве можно, прожив здесь столько лет, просто взять и уйти?

Он смотрел на дорогу, покрытую снегом. На нем отпечатались следы автомобильных шин. Грэм не мог отвести от них взгляд. В его голове упорно крутились три слова.

Пожалуйста, не уходи.

Люси

Грэм вернулся в приемное отделение с опухшими глазами. Карла и Сьюзи отправились на поиски кофе, а Грэм, подарив Мэри фальшивую улыбку, крепко обнял ее и отправил в палату к Олли.

— Эй! — Я встала и подошла к нему. — Ты в порядке?