— Обещаю.

Он прикрыл глаза и начал перечислять:

— Корица, имбирь, свежий лимон…

— Да, да, да…

— Красный жгучий перец, сахар, черный перец…

— Ничего себе, — выдохнула я. У меня даже мурашки по спине побежали.

— И экстракт перечной мяты. — Открыв глаза, Грэм смотрел на меня так, словно мог видеть то, что самой мне только предстояло открыть.

— Все правильно, — сказала я.

Он улыбнулся, и я чуть не расплакалась — его улыбка всегда дарила мне ощущение домашнего тепла.

— Так что же за секретный ингредиент? — спросил Грэм.

Я оглянулась, убеждаясь в том, что меня никто не услышит, и, почти касаясь губами его уха, прошептала:

— Тимьян. — После чего отступила назад и одарила его широкой улыбкой, а Грэм непонимающе нахмурился. — Просто добавь немного тимьяна.

— Тимьян. — Медленно кивнув, он отступил на шаг.

— Извините, мэм, но я не могу ждать целый день, — крикнул за моей спиной таксист.

Я повернулась к нему и кивнула, а потом посмотрела на Грэма, все еще неотрывно глядящего на меня.

— Скажешь что-нибудь на прощание? — шутливым тоном спросила я, чувствуя, как нервно сжимается все внутри.

Он прищурил глаза и заправил выбившуюся прядь волос мне за ухо.

— Ты — самый лучший человек из всех, живущих на планете.

Я с трудом сглотнула.

Я уже скучала по нему. Мне уже так сильно не хватало его, хотя вот он, стоит передо мной. Я пока еще могла протянуть руку и дотронуться до него, но почему-то ощущала, как он все больше и больше отдаляется от меня.

— Когда-нибудь ты испытаешь счастье от того, что у нас ничего не вышло, — пообещала я ему. — Однажды ты проснешься, по левую сторону от тебя будет лежать Тэлон, по правую — кто-то еще, и поймешь: какое счастье, что у нас ничего не получилось!

— Однажды я проснусь, — хмуро ответил он, — и рядом со мной будешь лежать ты.

Погладив ладонью его щеку, я приблизила свои губы к его губам.

— Ты — самый лучший человек из всех, живущих на планете. — По моей щеке скатилась слеза, и я поцеловала Грэма, на несколько секунд задержав свои губы на его губах, после чего, наконец, сделала шаг назад. — Я люблю тебя, Грэм-Сухарь.

— Я люблю тебя, Люсиль.

Когда, открыв дверь такси, я собралась сесть на сиденье, Грэм в последний раз окликнул меня.

— Да? — отозвалась я.

— Время, — тихо сказал он.

— Время?

Быстро пожав одним плечом, он сказал:

— Просто дай всему этому немного времени.

Грэм

В ту ночь я пробудился ото сна лишь для того, чтобы оказаться в кошмаре наяву. Левая сторона моей кровати была пуста. Люси улетела далеко-далеко от меня.

Мне потребовалось собрать в кулак всю волю, чтобы не начать умолять ее остаться, когда за ней приехало такси. Мне потребовалось приложить все силы, чтобы не поддаться закону гравитации и не упасть перед ней на колени. Если бы она осталась, я бы ни за что не позволил ей снова уйти. Если бы она осталась, я бы начал все сначала, и с самого первого дня научился бы любить Люси еще сильнее, чем раньше. Если бы она осталась, я был бы на седьмом небе от счастья. Но я знал: она не сделает этого, не сможет. В моем нынешнем положении я никак не мог удержать ее и дать ей ту любовь, которую она заслуживала.

Она была моей свободой, а я — ее клеткой.

Я лежал в постели. Грудь сдавило от тоски, переполнявшей мое сердце. Прямо здесь и сейчас я практически разваливался на куски. Мое сердце уже готово было застыть, как это было до появления в моей жизни Люси, но тут из детской раздался плач моей очаровательной малышки, и я поспешил к ней. Она сразу перестала плакать и протянула ко мне ручки.

— Привет, любовь моя, — прошептал я, когда она уютно устроилась на моих руках и положила голову мне на грудь.

Мы вместе вернулись в мою спальню, легли в кровать, и через несколько минут она уже крепко спала — свернувшись калачиком у меня под боком, Тэлон мирно посапывала. Именно в этот момент я вспомнил, что сейчас не имею права падать духом и опускать руки. Вспомнил, почему не имею права скатываться в бездну одиночества. Потому что я не один. У меня был самый прекрасный стимул жить дальше. Тэлон была моим спасением, и я поклялся, что буду ей не просто отцом, а настоящим отцом. Просто отцом может быть любой человек. А для роли настоящего отца нужен настоящий мужчина. И я должен стать им ради дочери.

Пока Тэлон, сжимая в кулачках мою футболку, смотрела сны, дарящие ей покой, я позволил себе тоже немного отдохнуть.

Поразительно, на что способна любовь.

Поразительно, что мое сердце ощущается полностью разбитым и одновременно таким наполненным.

В ту ночь смешались мои самые страшные кошмары и самые прекрасные сны, а я лишь крепче прижимал к себе дочь как напоминание о том, зачем должен проснуться завтра утром — прямо как солнце.

На следующей неделе Джейн перевезла свои вещи. Она чувствовала себя вполне комфортно в доме, который не питал к ней никакой любви. Джейн вела себя так, словно прекрасно знала, что делает, но каждый раз, когда она брала Тэлон на руки, у меня внутри все сжималось.

— Грэм, я надеюсь, мы поужинаем втроем? — сказала она, распаковывая чемоданы в моей спальне. Я даже не потрудился сказать ей, чтобы она не планировала спать со мной в одной комнате. Все равно я уйду спать в детскую, рядом с дочерью. — Возможно, нам стоит начать воссоединение.

— Нет.

Она удивленно подняла голову.

— Что?

— Я сказал «нет».

— Грэхем…

— Хочу кое-что прояснить для тебя, Джейн. Я терплю здесь тебя не по своей воле. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Ты можешь жить в моем доме, можешь обнимать мою дочь, но пойми раз и навсегда: я не хочу тебя и никогда не захочу. — Нахмурив брови, я сжал кулаки. — Я выбрал ее. Я выбрал свою дочь. И я буду выбирать ее каждую секунду каждого дня до конца своей жизни, потому что она ВСЕ для меня. Так что перестань строить иллюзии о том, что нас когда-нибудь ждет долгая и счастливая жизнь. Ты не будешь последней фразой моей книги. Ты не станешь последним словом моего романа. Ты всего лишь глава, которую мне очень хочется стереть.

Я развернулся и вышел, оставив ее, растерянную и ошеломленную, стоять в моей спальне. Но мне было все равно. Каждое отпущенное мне мгновение я собираюсь посвятить своей дочери.

Однажды Люси сможет вернуться к нам. Потому что только она может быть последним словом моего романа.

— Тебе здесь нечего делать, — сказала Мари, когда я вошел в «Сады Моне».

Сняв шляпу, я кивнул:

— Знаю.

Она расправила плечи и переступила с ноги на ногу.

— Тебе на самом деле лучше уйти. В твоем присутствии я чувствую себя некомфортно.

Я снова кивнул.

— Я все понимаю. — Однако не сдвинулся с места, потому что иногда самое большое проявление смелости — это остаться. — Он любит тебя?

— Прошу прощения?

Я прижал шляпу к груди.

— Я спросил, любит ли он тебя? И любишь ли ты его?

— Послушай…

— Неужели он способен заставить тебя хохотать, запрокинув голову? Сколько существует шуток, понятных только вам двоим? Он пытается изменить, переделать тебя или вдохновляет, вселяет уверенность? Ты полностью устраиваешь его? А ты чувствуешь, что он достоин тебя? Или, может, ты лежишь рядом с ним в постели и гадаешь, почему по-прежнему находишься там? — Я сделал паузу. — Ты скучаешь по ней? Ведь именно ей удавалось заставлять тебя хохотать, запрокинув голову. А сколько было шуток, понятных только вам двоим? Разве она пыталась переделать тебя? Или, вдохновляя, вселяла в тебя уверенность? Ее ты полностью устраивала, не так ли? Рядом с ней ты чувствовала себя достойной? А сама она была достаточно хороша для тебя? Быть может, иногда, лежа в кровати, ты задаешься вопросом, почему она вдруг ушла?