— Дилан, дай телефон Ма позвонить, — сказал парень, а девушка тут же пояснила, что отец снова отобрал у них телефоны за огромное количество текстовых сообщений.

Дилан прислонил велосипед к камням и полез в карман куртки. Малакай поставил рядом велосипед Эны и, не дожидаясь приятеля, распахнул желтую, как цедра лимона сорта Майер, дверь. Эна взглянула на привычную уже табличку, начинавшуюся с «БаШе до...»

— Добро пожаловать, — поспешил перевести с ирландского Малакай.

Он направился к столику подле окна и отодвинул для Эны стул. Та поблагодарила, хотя успела подустать от навязчивой услужливости. Быть может, у них в Европе так принято! На простых деревянных столах лежали зеленые резиновые коврики в виде трилистника, и Эна очень удивилась, когда подошедшая к ним официантка оказалась в розовом, а не зеленом фартучке. Эна решила поздороваться по-ирландски и с улыбкой выдала «Диагут». Блокнотик в руках официантки дрогнул, а губ коснулась легкая улыбка, но тут же исчезла.

— Не думал, что ты знаешь ирландский, — откинулся на спинку стула Малакай.

— А я и не знаю. Просто это слово легко запомнить: оно наполовину испанское, наполовину английское: диа и гут, а так, — Эна опять набрала в легкие побольше воздуха, чтобы сказать, что не говорит по-ирландски: — Нихиген ту Гозйлэн.

— Что будете заказывать? — наконец подала голос девушка, явно одного с ними возраста. Только держалась она как-то отчужденно, будто говорила не со знакомыми, а с заезжими туристами.

— Нам с Диланом мятный чай, — проговорил медленно Малахай, слишком уж прищуренно глядя на официантку, — а нашей американской гостье...

— Я хочу горячий шоколад, — перебила Эна, заметив через окно, что Дилан наконец направился к двери.

— Привет, Эйлин, — бросил он как-то растерянно, и официантка тоже едва улыбнулась ему. — Как дела?

— Отлично, — ответила она спокойно и отошла от них за стойку.

— А что она туг делает? — спросил Дилан тихо. — Я думал, что только летом работала. Разве не собиралась бросить?

— Бросить? — Малакай тихо усмехнулся. — Смеешься? Она зубами будет держаться за работу, чтобы это место летом точно ей досталось! Мать не отпускает ее подзаработать даже в Корк к тетке. Эйлин мечтает работать еще и вечерами, чтобы поменьше пьяного отца видеть, да и деньги им нужны, он все пособие пропивает, — Малакай взглянул на Эну. — Когда нет школы, здесь со скуки помереть можно, а работа есть только у нас на конюшне, тут и в пабе. Только отец слишком спрашивает с работников, он до безумия лошадей любит. Вот к нам не особо и идут.

— Я думал, — понизил голос Дилан, — она присмотрит себе что-то в Лондоне на лето.

— Да кому она нужна в Лондоне, — сказал Малакай и отвернулся к окну как раз в тот момент, когда Эйлин подошла к ним с чайником, двумя кружками и горячим шоколадом.

— Что-то еще будете заказывать? — спросила она будничным тоном, глядя только на Эну, будто двух парней и вовсе не было рядом.

— Ничего, — поспешил ответить Дилан, и девушка тут же отошла от них к другому столику.

— Какие новости? — спросил Малакай, продолжая глядеть в окно. — Кроме того, что твоему отцу было плохо.

— Вы теперь всем городом будете обсуждать его болезнь?

— Ну да, на сегодняшний день это единственная новость, — и Малакай вновь с ухмылкой взглянул на Эну. — В этой дыре ничего не происходит. Иногда к нам, правда, американки заглядывают.

Эна отвела взгляд и принялась ложкой снимать с витой башенки взбитых сливок зеленую сахарную присыпку. Ей сразу вспомнился Старбакс, его гам и невыносимо душный запах кофе. Она вечно стремилась наружу, под зонтики, чтобы вдыхать аромат, исходящий лишь от ее стакана. В Старбаксе всегда приходилось стоять в ожидании у стойки, не имея возможности присесть, а здесь даже в субботний день из дюжины столиков были заняты всего четыре.

От горячего шоколада стало тепло, и Эна наконец решилась повесить куртку на спинку стула. Но, едва обернувшись, столкнулась со взглядом официантки. Девушка сразу отвернулась и принялась протирать явно чистую стойку. Да, она теперь знаменитость тут, ничего не скажешь! Местное пугало! Волосы подсохли и теперь топорщились в разные стороны, но Эна посчитала совсем дурным тоном пытаться заплести их в косу, сидя за столом.

— Я мечтаю перебраться однажды в Дублин, — продолжал Малакай, медленно отхлебывая ароматный чай. — Ну или в Корк на крайняк. Но лучше в Дублин, чтобы оказаться поближе к королевскому дублинскому обществу, они устраивают самые престижные скачки. Так ты хочешь кататься на лошадях? Тебе нет шестнадцати, потому можно только у нас, потому что в городе только взрослые группы, да и на велосипеде черта лысого доедешь.

— Меня лошади не интересуют. Мне вообще некогда...

— Тоже код пишешь, как этот дурак? — он кивнул в сторону уткнувшегося в чашку Дилана. — Думаешь, чего он к тебе липнет? Чтобы ты его в Калифорнию пригласила... У нас все, у кого есть родственники в Штатах, на лето к ним укатывают. А он тут решил, что вы тоже почти родственники. Ты только всякие стремные фотки с ним на Фэйсбук не вешай, а то наши работодатели шарят по интернету прежде, чем на работу взять, если, конечно, ты не состоишь с работодателем в приятельских отношениях...

— Малакай, заткнись!

Дилан с такой силой опустил кружку на стол, что расплескал половину чая. Эна ловко прижала образовавшуюся лужицу стопкой салфеток, и официантка слишком быстро оказалась рядом с полотенцем — она явно продолжала следить за их столиком. Когда Эйлин ушла, Малакай сказал спокойно:

— Хватит нападать на меня, что терьер на крысу! Ты испытываешь терпение моего отца! Он потратил на тебя столько денег, а ты...

— Он на меня не тратил ни цента, — процедил Дилан сквозь зубы, отодвигая от себя недопитую чашку. — Отец платил за мои уроки.

— Конечно... А то, что тебе дали лучшую лошадь, которую бы тебе никогда не могли бы купить родители, ты в расчет не берешь? И все для чего? Чтобы ты после стольких лет махнул хвостом?

— Я не могу больше позволить себе конный спорт, сколько раз я должен повторить это тебе и твоему отцу?! Я не ты, мне надо учиться, чтобы выбраться отсюда.

— И ты только сейчас это понял?! Тогда, когда мне необходима команда для соревнования. Ты был лучшим в ней, придурок! Ты подвел меня, отца, Гарри...

Теперь пришла очередь Малакая ударить по столу чашкой, благо пустой. Парень, казалось, перестал замечать Эну, его узкие глаза вообще превратились в щелки, и странно, что волосы Дилана не вспыхнули от его взгляда, как сухой торф.

— Да, черт возьми, Мал! Какого дьявола ты сейчас это обсуждаешь! При Эне!

— А чтобы тебе стыдно стало! — Малакай уже орал на него. — Это называется безответственностью, свинством и предательством!

— Ты знал мое решение еще прошлой весной, когда я решил остаться в школе и поступать на инженерный. Летом я помогал вам с детьми, а сейчас оставьте меня в покое. Все, лошади меня больше не интересуют. У меня нет денег твоего отца, как ты понять не можешь!

— Могу понять, прекрасно могу понять... Но ты бросил меня... Это нечестно...

Малакай слишком неожиданно замолчал и даже ссутулился, сжав чашку так сильно, будто собирался раздавить. Пока они говорили, Эна рассматривала стеллаж из темного дерева, тянущейся по дальней стене — на полках стояли чайнички разного цвета, формы и размера: от настоящих до кукольных вперемешку с самими куклами — большими, маленькими, но непременно в ирландской традиционной одежде. Еще здесь были чашки с блюдцами и фигурки лепреконов. Нетуристическое место выглядело в глазах Эны слишком уж по-туристически.

— Эй, не скучай! — Малакай постучал костяшками пальцев по столу. — Приходи на конюшню, сейчас у нас просто завал... До каникул к нам будут приезжать на уроки только в выходные и совершенно некому выезжать лошадей на неделе. Отец, кажется, готов уже подать объявление в газету.

— В газету? — улыбнулась Эна.