— Скучаю. Конечно же, скучаю, глупая! Но именно для него я и уехала. Для него и тебя. Ради тебя, понимаешь?

— Но если бы мы поехали в Бостон, отец мог бы прилетать чаще...

— Нет! — жестко оборвала ее мать. — Бостон я даже не рассматривала, потому что могла сорваться, сесть за руль и поехать напрямик через всю страну обратно в Калифорнию, чтобы искать Джеймса в его комнате. Помоги мне. Поверь в меня. Помнишь, что сказал Питер Пен про фей?

Эна покачала головой, не понимая, к чему на этот раз мать подвела свой монолог.

— Феи живут только, если в них верят. Так и человек может все, если в него поверят. Но ты не веришь в меня, а веры твоего отца мне не достаточно...

Эна на мгновение прикрыла глаза и вытащила руки из материнской хватки.

— Я верю в тебя.

— Тогда обещаешь не начинать больше разговоров про Бостон?

Эна промолчала.

— Ты можешь туда поехать в университет. Но для этого тебе надо учиться, а не злиться на весь мир. Ты ведь взрослая, а взрослость — это умение ставить приоритеты семьи выше своих личных желаний. Поучись этому у Дилана. И вообще поучись. Уже пятница прошла, чего ты успела?

— Я много успела!

Эна понимала, что разговор зашел в еще один тупик — обсуждение ее учебы, а ей совершенно не улыбалась перспектива биться головой о стену, объясняя матери, что она все прекрасно успевает.

— Пятница еще не закончилась, — говорила она вновь против своей воли. — Она даже завтра утром не закончится. Калифорнийская пятница.

— Эна, пожалуйста, прекрати кричать!

Разве она кричит? Нет, она говорит почти шепотом, но для пущего правдоподобия лучше занять рот куском мяса.

— Мы поездим по округе, — продолжала мать монотонно. — Здесь много замков, церквей... Здесь есть на что посмотреть. Используй этот год, чтобы открыть для себя новое. Тебе ведь понравилось в Лондоне, Дублине, Корке... Отец сможет приехать к нам на Рождество, и мы вместе полетим в Париж. Или с тобой вдвоем, если у него сорвутся рождественские каникулы. Эна, ты меня слушаешь?

— Угу, — буркнула та с набитым ртом и еще быстрее принялась работать столовыми приборами, вдруг почувствовав зверский аппетит.

— Мне будет лучше, — продолжала мать начатую самотерапию. — Кэтлин сказала, что приготовит для меня успокоительные отвары. Они намного действеннее таблеток и безопаснее...

Эна ела, стараясь скрежетом собственных челюстей заглушить слова матери. Так разумно начавшая беседа переросла в ставшее привычным пережевывание материнской болезни.

— И, знаешь что, Эна...

Та от неожиданного вопросительного тона чуть не подавилась.

— Быть может, ты послана Эйдану свыше, а? Быть может, он нашел в тебе человека, которому может довериться. Здесь нет психолога, который бы ему помог, нет людей, готовых поделиться своим горем и поддержать его. С родными все не обсудишь... Знаешь, дай ему говорить. Ты можешь не слушать, просто не перебивай. Это будет хороший взрослый поступок. Понимаешь?

Эна кивнула, хотя не видела в подобном ничего взрослого. Только Эйдана с его сказками ей не хватало. Хотя, если это может помочь Дилану... Эна засунула в рот оставшийся кусок мяса и принялась ожесточенно пережевывать. Не слишком ли много она думает про этого ирландского парня, не слишком ли?

aos si (Old Irish Gaelic) = she (Eglish for местоимение «она»)

— Мама!

Эна проснулась от непонятного шума, похожего на тук, тук, тук... Будто кто-то кидал мелкие камушки в окно. Дилан? Эна села в подушках и поняла, что шум доносится не от окна, но и не со стороны материнской спальни. Она обернулась к шкафу, когда вновь услышала четкий хлопок — тук. Дрожащей рукой Эна зажгла лампу и облегченно выдохнула, сама не понимая, чего именно испугалась. Тук... Очередная ягода рябины скатилась вниз по зеркалу. Высохшая ветка, которая так и осталась зацепленной за ручку шкафа, должно быть, обиделась на забывчивость новой хозяйки и решила скинуть все свои плоды ей на зло. Эна вылезла из кровати, собрала ягоды в ладонь, вытащила ветку и подошла к окну, чтобы выкинуть. Только раму, плотно закрытую накануне Эйданом, заело, и сколько она ни дергала задвижку, та не поддавалась.

— Ну и черт с ним!

Эна собралась было ссыпать ягоды на стол, чтобы выкинуть утром, но в последний момент передумала, будто сосед и ее заразил болезнью чистоплотности. На лестнице горел ночник, который Эна специально оставила включенным на случай непредвиденного визита Дилана. Эйдан прав — впопыхах здесь легко сломать ногу! Даже при кровавом свете Эна с утроенной осторожностью стала спускаться вниз. За ночь дом остыл, и по ногам гулял сквозняк.

— Дверь!

Точно, дверь во двор была распахнута настежь, и Эна быстро пересекла кухню, позабыв про помойное ведро.

— Снова не заперла! — отругала она мысленно мать, берясь за ручку двери, но тут же вспомнила, что легла спать после матери и сама лично закрыла дверь на замок. Она покрутила ручку и убедилась, что замок открыт.

— Дилан! — позвала она тихо, оставаясь на пороге, но вместо ответа вновь услышала тихое «тук». Потребовалось долгое мгновение для того, чтобы сообразить, что это из ее руки посыпались на дорожку ягоды рябины. И все же это был не единственный звук. Деревья молчали в безветрии, но что-то все же нарушало воцарившуюся на ночь тишину. Эна сделала два шага вперед, прислушиваясь. После мгновения тишины вдруг явственно хрустнула ветка, как хрустит в лесу, когда на нее наступит нога человека. Эна задержала взгляд на боярышнике. В то же миг куст засиял, и почти сразу из-за него взметнулось вверх белая тень. Эна хотела вскрикнуть, но не сумела даже вздохнуть. Сияние вспыхнуло и погасло, тень качнулась в сторону и выплыла из-за веток. Ей оказалась мать в длинной ночной рубахе, больше походившей на платья викторианской эпохи, чем на наряд для сна, которую она зачем-то купила в Дублине. До Ирландии мать спокойно спала в пижамных штанах, а здесь вспомнила, что она — леди.

Эна хотела окликнуть мать, но голос все еще не вернулся к ней, а мать не замечала дочь, как зачарованная двигаясь вокруг куста, то поднимая, то опуская голову, будто морская волна. Эне даже показалось, что она услышала мотив, под который танцевала мать. Или это звенело в ушах от пережитого страха?

— Мам! — позвала наконец Эна, но слишком тихо, чтобы та расслышала ее, а когда вновь открыла рот, белая фигура уже скрылась за кустом, и он вновь странно замерцал.

— Мам! — на этот раз громко закричала Эна, будто кто подстегнул ее конским хлыстом.

Свет погас, и фигура выплыла из-за куста.

— Эна, отчего ты не спишь?

— Мам, что ты делаешь в саду? — дрожащим голосом спросила дочь.

— Кольцо ищу, — тут же отозвалась мать. — Оно у меня только что с пальца соскользнуло.

— Какое кольцо?

— Ну, Кладдах, кольцо Эйнит. Надо было мне давно тебе его отдать, потому что оно стало мне мало, но я зачем-то на мизинец его надела... И вот...

— А что ты в саду делала?

— С твоим отцом говорила.

Мать потрясла перед лицом телефоном, и Эна догадалась, что это экран телефона стал источником загадочного света.

— А почему ночью? Почему в саду? — не унималась она.

— А ты почему не спишь? — ответила мать вопросом на вопрос. — Я слишком громко разговаривала?

— Нет, я просто проснулась и пошла вниз за водой, — придумала на ходу Эна, решив не говорить про рябину.

— А меня опять звон в ушах разбудил. Никак не могу оклематься после самолета. Хотя доктор О’Ралли сказал, что природа моего тиннитуса скорее всего нервная. Но если днем я почти не слышу звона, то ночью в тишине будто кто на дудке у меня прямо в ухе играет. А ты... — Она вдруг замолчала на мгновение. — Ты ведь не играла вчера на флейте, да? Поиграй мне, чтобы я уснула. Доктор советовал засыпать в наушниках.

— Так я могу дать свои...

— Нет, нет... Поиграй, мне очень нравится, как ты играешь. Сейчас только кольцо