— Какая прелесть, Фредерик. А небо… я такого уже сколько лет не видела.
— Да. Последний залп старушки зимы. Дальше будет помягче. Это тебе говорит деревенский житель со стажем.
Он засмеялся. Над головой облака набирали скорость, неслись вперед на всех парусах, там и сям рваными полосками мелькала голубизна. А за облаками огромным обручем катилось солнце, иногда оно проскальзывало наружу и яростно сияло.
Сияло оно и двенадцать лет назад, в тот день, когда он приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса. Собственно говоря, оно сияло ровно столько, сколько он там пробыл. Безжалостный огненный котел обдал его светом и жаром, едва он сошел с самолета на раскаленную калифорнийскую сковородку. Он и так был не в лучшей форме — утомленный, захлестнутый бурей чувств, сбежавший от одного несчастливого брака, дабы посидеть у развалин другого. В здании аэропорта, где работали кондиционеры, капли пота на шее и лбу превратились в льдинки — он обнял мать, которую не видел уже много лет. Боже, как она изменилась! Поправилась фунтов, наверное, на пятьдесят, высокий стожок волос изрядно выбелен сединой. В спортивных туфлях и свитере-безрукавке (дряблые, отяжелевшие руки) она была похожа на стареющую жизнелюбку. Таких женщин встретишь в дискотеках, они готовы осваивать каждый новый танец, изо всех сил стараясь держаться на уровне. Посмотрел бы на нее ее первый муж! Чарли тоже приехал его встретить — все еще красивый, фонтанирующий, загорелый, животик сдерживали брюки на резинке, торс обтягивала пестрая рубашка. Лэндону они показались двумя великовозрастными детьми — возможно, таковыми они и были. Может, в их придуманном мире нужно играть именно эту роль?
Они сели в желтую «дайнафлоу» Чарли с опущенным верхом — во время движения на них со всех сторон набрасывался теплый, подгнивший воздух. Волосы Лэндона, в которых гулял ветер, стояли дыбом. Мириады переплетавшихся автострад были тиглями, в которых плавились, поблескивая горячим металлом, легковые и грузовые машины. Воздух прокоптился выхлопными газами, и казалось, что горячий суховей разносит дурные вести. И, это злодейское сияющее солнце! Оно поражало все, бросало на этот изломанный пейзаж жесткий отсвет, отскакивало от розовой штукатурки домиков с фасадами в мавританском стиле, от бесконечных вывесок и указателей мотелей и бензоколонок. Нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Разумеется, все в темных очках, прячут глаза от этого дьявольского света. Но и в солнечных очках Лэндон никак не мог освоиться — прошла неделя, а этот край оставался для него чужим. Даже растительность и та озадачивала. Шероховатые столбы бурых пальм, несуразные гинкго[78] и араукарии[79] со странными трубчатыми плодами. И такое впечатление, что все растет прямо из бетона. А может быть, они — синтетические? Кто-то говорил ему, что сейчас вдоль некоторых дорог ставят искусственные деревья.
В игрушечной кухоньке их автофургона Чарли с ловкостью официанта разлил по стаканчикам апельсиновый сок и джин «Гордонз». Даже мать Лэндона, всегда как будто отличавшаяся неуклюжестью, двигалась с удивительной легкостью. Было забавно наблюдать за этими двумя бегемотами, которые сновали мимо друг друга и умудрялись не сталкиваться. Но Лэндону жилище доставляло неприятности — забывая наклониться, он часто стукался головой о стенные шкафы и притолоки. В крохотном дворике, огороженном низким проволочным забором, они сидели в складных алюминиевых креслах. Мать разводила цветы, герань и посевную чину[80], ежедневно их поливала, склонялась над ними, уперев руку в широкое бедро, и помахивала зеленой пластиковой лейкой. С обеих сторон тянулась ряды этих домов на колесах, в резком свете поблескивала сталь телевизионных антенн. Воздух, казалось, был насыщен электричеством — все время погромыхивает музыка из приемников, гудят телевизоры, — часто в нем плавал едкий запах жарящегося мяса. И о стольком надо было переговорить, что разговор не клеился. Никто не знал, с чего начать, что сказать. Слишком много воды утекло, и Лэндон, как только прибыл на место, сразу понял: этот его приезд — ошибка. Его присутствие только напоминало им о другой жизни на другом конце континента. Он привез с собой память прошлого, следы их прежнего образа жизни.
В кинотеатре для автомобилистов «Звездные россыпи» Чарли работал заполночь, поэтому вставали они поздно, включали телевизор и под утреннюю развлекательную программу выпивали по стакану фруктового сока. Лэндон — добропорядочный гость — подстроился под них. Собственно, ничего другого ему не оставалось. Пешая прогулка исключалась — никаких дорожек здесь не было. А садиться за руль у него не хватало смелости, хотя Чарли предлагал ему свою «дайнафлоу». Примерно в полдень мать разливала первую за день порцию джина, смешивала его с апельсиновым соком или «Тэбом»[81]. Днем они втроем устраивались перед телевизором, потягивали напитки и смотрели телевикторины. Лэндон, слегка «прибалдевший» от подслащенного джина, наблюдал за участниками: мужчины в рубашках спортивного покроя ерзали и улыбались во весь рот, их бойкие женушки флиртовали с ведущим, а в итоге уволакивали домой мебельные гарнитуры и поездки на Аляску. Ужинали они рано, мать накладывала полные тарелки спагетти и рагу либо жареной на вертеле грудинки с острой приправой; все это запивалось красным вином, которое Чарли притаскивал домой в пластиковых бочонках. Поначалу этот непрекращающийся выпивон приводил мать в смущение. Каждый раз, когда в стакан со звяканьем падали кубики льда, она извинялась. «Мы ведь не пьем так всегда, правда, Чарли? — говорила она. — Но твой приезд, милый, — это случай особый, должны же мы его отпраздновать. Тут не грех немного и расслабиться». Лэндон понимал, как все обстоит на самом деле, но предпочитал не высказываться. Зачем лезть в чужую жизнь? А поскольку он терпеть не мог, когда кто-то из-за него чувствовал себя неловко, он пил вместе с ними, но частенько выплескивал содержимое своего стакана в туалет или на грядку с геранью.
Чарли симпатизировал Лэндону, однако же понимал, в их отношениях есть свои особенности. Поэтому в общении с ним Чарли взял за основу исключительную вежливость. Вплоть до угодливого почтения. Он солидно стоял рядом с Лэндоном и серьезно соглашался со всем, что тот говорил, держа тяжелую руку на его плече и рассеянно поглаживая его мышцы. Ведь это был младший сынок его дражайшей Джо — для него самого дорогого не жалко! Как-то днем Чарли извлек на свет божий старый альбом и показал Лэндону выцветшие коричневатые фотографии. На одной Чарли стоял в группе парней — все рослые, улыбающиеся. Они были одеты в львиные шкуры, каждый держал в руке утыканную шипами палку (папье-маше, объяснил ему Чарли). Фото было сделано на съемках старого фильма «Тарзан». Чарли играл одного из пещерных людей — роль без текста, но все же кое-что. Это был один из первых фильмов Джонни Вайсмюллера. «Ты, Фредди, наверное, его не помнишь, — сказал Чарли. — До того, как перейти в кино, он был чемпионом по плаванию. Просто чудо, а не парень!» Лэндон прекрасно его помнил.
Как-то они повезли его в «Диснейленд» — всего полчаса езды. Там Лэндон поплавал по Миссисипи на колесном пароходике, поглядел — прижатый к перекладине верхней палубы внуками и бабушками — на резиновых крокодилов, пасшихся вдоль берега. Мать и Чарли, бывавшие здесь часто, стремились показать ему самое интересное: шоу «Дикий запад», «Страну чудес», но Лэндон, при всем желании разделить их энтузиазм, остался к этому местечку равнодушен. Скорее оно произвело на него гнетущее впечатление, но, чтобы оставаться славным малым и не портить им день, он вовсю улыбался, так что у него заболело лицо.
Несколько вечеров в неделю мать отправлялась с Чарли в «Звездные россыпи», перед отъездом из Калифорнии выбрался с ними и Лэндон; по узким ступенькам он взгромоздился за матерью. В будке киномеханика Чарли, в старомодных очках без оправы, заправлял гигантскую бобину в проектор, а мать Лэндона раскладывала бутерброды, вытащила шесть банок безалкогольного «Доктора Пеппера» — в одной упаковке. Лэндон понял: для такой страстной киношницы, как его мать, большего рая не земле и не придумаешь. Правда, она не раз жаловалось на современные фильмы. Слишком много в них секса, почти все — без сюжета. Где они — величайшие звезды минувших лет? Спенсер Трейси и Грегори Пек? Уолтер Пиджин и Джина Герни? Пока Чарли прогревал большой черный проектор, обследуя его внутренности, словно доктор, Лэндон смотрел через маленькое окошко на заполнявшуюся автомобилями стоянку. Они скатывались с горочки у въездных ворот и медленно разворачивали свои скошенные морды в сторону большой простыни экрана. Из динамиков неслась песня «Лунная река», а на западе в Тихий океан садилось ярко-оранжевое солнце.
