Я посмотрела на седого, выжидательно подняв бровь.

— Эрих Трамп, атташе по связям с общественностью — ответил он низким голосом, по-своему стараясь меня расположить к себе, похоже, это было не осознано, как рефлекс. Ага, папочкин коллега, ну и дурацкий же титул у него.

— Очень приятно — на лице маска спокойствия и вежливости, взгляд из под ресниц, голос такой же вежливый. Читайте господа, читайте.

— И о чем же вы хотели побеседовать, господа? — секундное замешательство и Шульц ринулся в бой

— Вы везете целый кофр инфокрисов.

Спокойный взгляд в ответ. А что мне вам отвечать, у меня есть право его везти.

— Вы скопировали всю библиотеку училища, зачем? — подошел он с другого бока.

— У меня есть право скопировать и увезти все материалы, которые я изучала, это прописано в контракте… — Я слегка передернула плечами давая понять, что разговор бессодержательный, и в легком недоумении уставилась на Шульца.

— Даже планы транспортных кораблей — их не было в вашем курсе — не сдавался тот.

— Они были в библиотеке и я их изучала — тоном отработанным еще на Илис, ответила я. Шульц слегка опешил от такого, но тут подключился Талер

— Скажите, а все синто такие… хладнокровные? — причем «хладнокровные» явно прозвучало, как «конченные отморозки».

— Скажите, а все тропезцы эгоцентричные посредственности? — вежливо и светски…Талер уже открыл рот чтобы выдать какой-нибудь перл…

— Брейк — это подал голос Трамп, он улыбался, как будто все происходящее доставляло ему массу удовольствия, может так оно и было.

— Леди Викен, конечно, благодаря нашей ошибке у вас было право вывезти всю эту информацию, но что вы хотите делать с ней дальше? — сказал он своим чарующим низким голосом, похоже он начинает мне нравиться. Я одарила Трампа совершенно светлой и радостной улыбкой гейши, Шульца от нее аж передернуло.

— Ну во-первых, не льстите, уж вы то знаете что я не Викен, а Викен-Синоби и разницу вы понимаете. А что я буду делать с информацией, вы и так прекрасно знаете, отдам ее нашим инженерам и они ее проработают на предмет чего-то нового для себя. — сказано это было глядя на Трампа с улыбкой и доброжелательно.

— Вы ее отдадите ВАШИМ инженерам? — вклинился Шульц. Я опять уставилась на него, выражая неодобрительное недоумение, Шульц начал тихонько багроветь.

— А чьим? — все-таки сказал я.

— Я был категорически не согласен с тем чтобы вас взяли — зло бросил он, и в ответ получил взгляд из разряда «и кто тебе теперь виноват».

Все происходящее мне решительно не нравилось, разговор шел не о том, и Шульц чуть переигрывал, я вспомнила что отец как-то отзывался о нем в уважительном тоне, и что он действительно мешал моему поступлению, он не мог быть тем тупицей, которого изображал. Значит главный ход еще не сделан. Что ж им нужно? А может они знают, что я писала учебный процесс, курсантов, учителей и полетную практику, ведь это действительно незаконно. Да нет, тогда б меня просто не выпустили, а не устраивали этот спектакль. Тогда что же?

— Почему вы так подчеркиваете «Викен-Синоби», разве ваш отец не назвал вас наследницей? Или вы подчеркиваете родство с сильной семьей? — это опять Трамп, проявляет академический интерес, видите ли.

— Я ничего не подчеркиваю, господин Трамп, это просто норма речи, такая же как и двойное имя. — опять вежливо и доброжелательно.

— Я правильно понимаю, что двойное имя это прерогатива женщин аристократок?

— В общем да…

— А в частности? — рассмеялся Трамп.

— А в частности аристократок второго и первого ранга — мне становилось все труднее сохранять выбранный тон.

— Но отец назвал вас наследницей — полуутвердил Трамп.

— Нет, слишком рано называть наследника, нам с братом нет и восемнадцати — Талер дернулся, будто бы его удивил мой возраст

— И впредь не стоит задавать подобные вопросы, это слишком личное. — закончила я глядя Трампу в глаза. Тот развел руками в извиняющемся жесте.

— Вы выглядите старше, — это Талер, хорошо он изображает дурака, правдиво.

Я решила его поддразнить.

— Правда? — голова к нему в пол-оборота, на лице самое проказливое и ребячливое выражение, на какое я способна. Он опешил. А я уже опять в маске вежливости и спокойствия. Напротив меня Шульц которому хорошо виден весь этот спектакль, я задержала взгляд на нем.

— Как умерла ваша мать? — Трамп. Оказывается словом действительно можно ударить, хорошо что меня учили держать удар. Я перевела взгляд на него и стала буквально ощупывать его лицо, оно выражало светский интерес. Когда ты в кого-то открыто всматриваешься, это помогает не выдавать собственных мыслей.

— Она умерла в космосе, это все что я знаю. А вы испытываете мое терпение, — голос спокойный, может даже чересчур. Талер и Шульц снимаются со своих мест и как-то тихо, ничего не говоря, уходят. Я смотрю на Трампа, сейчас будет кульминация нашей недолгой игры.

— Тогда вам будет интересно узнать, что она взошла в качестве пассажира на борт эсминца «Гевалтиг», недошедшего куда шел, пропавшего…

— Не знала, что на эсминцах могут быть пассажиры — ледяной тон, не смутил этого профессионала, он продолжил все тем же тоном светского сплетника.

— Да… а недавно в одной из «пустышек» появились беспилотные разведчики, которые пропали шестнадцать лет назад, также как «Гевалтиг» — вошли и не вышли… И вот надо же…

Туше. Весь спектакль ради этой фразы, надеюсь он прочитал на моем лице не больше, чем я на его. Я состроила вежливый, но фальшивый интерес и бросила что-то вроде.

— Занятно.

— Да занятно, — согласился Трамп — ну, не смею больше вам надоедать, а то скоро переход. Вы весьма милая и серьезная девушка, приятно было с вами познакомиться, — это уже опять включив свое обаяние на все сто.

— Передавайте привет отцу, — и с поклоном удалился.

Тут динамик вкрадчиво призвал, сесть и приготовиться, по возможности лечь. Переход вызывает временную потерю ориентации, особо чувствительные падают в обморок или их тошнит. Я за собой ничего подобного не замечала, поэтому осталась сидеть, как сидела. Начался обратный отсчет, на счет ноль, мир потерял четкость форм и расплылся, я прикрыла глаза, говорят, никто не может пережить переход не закрыв глаз, появилось ощущение что я потеряла тело и стала большая пребольшая, время отсутствовало, секунду это длилось или вечность… Потом я стремительно собралась в одну точку, в собственное тело, и момент когда сознание, уже находясь в теле еще помнит это нечто необъятное как часть себя, наверное, самый ужасный. Многие боятся перехода, в нем действительно есть чего бояться, и словами этого не выразить. Я открыла глаза, все на месте, я цела, не могу избавиться от иррациональных опасений, будто собираясь обратно, соберусь не вся или не так как была. Через полминуты те, кто не запасся выпивкой направились к бару, более опытные спешили опрокинуть в себя спиртное или пси-коктейли. А я не употребляю подобного, я синто, а значит, могу справиться со всем, что мне преподнесет Судьба, не замутняя разум. Тем более есть на что отвлечься от только что пережитых ощущений, такой спектакль, такая игра, жалко что мне отвели роль статиста. Ох и атташе по связям с общественностью…. Передам я отцу, все передам, такую информацию я скрыть от него не могу. Надеюсь, что смогу заставить отца поделиться выводами. Пассажир на «Гевалтиге», надо же, вряд ли соврал, слишком фантастическая и нелепая информация. А «Гевалтиг» принадлежал ЕвСу и если сложить два плюс два, то нас собирались бомбить евсы. Мда… Было дело, нашего посла в Союзе, обвинили в связях с пиратами и шпионаже в их пользу, подняли истерию в масс-медиа и развернули масштабную пропаганду против Синто. А потом резко все прекратилось, как будто ничего и не было, только посол сменился, вернулся престарелый Шосан. И было дело почти восемь лет назад, то есть когда мамы не стало. Стройненько выходит, только фактов бы побольше, а может эта тройка «безов» ждет, что я кинусь тут же рыться в открытых, и не очень, архивах? Нет уж, сама и в ближайшие две недели я ничего искать не буду, ждало годами, подождет еще. Мысли ходили кругами, я гнала от себя самый главный и самый спорный вывод из сказанного — «Гевалтиг» может вынырнуть, и мама вместе с ним. Мама, которую все оплакали, и которую уже никто не ждет, ни любящий муж, ни естественнорожденная дочь. И не хотят ждать, знал ли дедушка, как там было на самом деле или нет, но он сделал правильно, не оставив мне никакой надежды, горе можно пережить, а беда ломает. Но что бы я ни думала, отцу я рассказать обязана, на этом и остановимся. Вот уже и спать можно отправляться.