— Что ж сестричка, если ты не расстроена своим будущим статусом некста, я рад за тебя, — и он поцеловал меня в уголок рта, как обычно. — Мы одна семья.

С меня как будто сняли тяжесть, я тут же села на колени к брату и обняла его, уткнувшись носом в шею.

— Вот, об этом я и говорил, сестренка, ты ведешь себя, ну точь-в-точь как глава рода, — смеясь происзнес Ронан.

Я тоже улыбнулась, мне так часто приходится изображать стального бойца, что с братом я чересчур расслабляюсь.

Мы еще какое-то время поболтали как в старые добрые времена. Жизнь у Ронана была неплоха, к моему стыду у меня вызвали зависть его трехкомнатные апартаменты. Штайне, как и Вольф, был единомышленником Соденберга и всячески его поддерживал, братец быстро нашел общий язык с министром и теперь они прекрасно справлялись. Программу действий разрабатывал Ронан, а Штайне ее подписывал и озвучивал. Министр был весьма не глуп, но ему не хватало специальных знаний, и о том насколько большую роль играет Ронан — никто не распространялся.

Дело в том, что при прежнем правительстве на Дезерт делали упор на производстве, если можно так выразиться, десантников и прочих «скороспелых» солдат, то есть зарабатывать не от качества, а от количества произведенного. Но десантники нужны, когда есть войны, в мирное время корабли и станции на абордаж не берут, и несколько выпусков осталось без работы. Это позволило Соденбергу в результате мягкого путча, который здесь зовется выборами, захватить власть. Программа Соденберга была в том, чтобы уменьшить производство «пушечного мяса», и увеличить долю солдат-инженеров. Нетрудоустроенных переучили и нашли им работу, что дало новому президенту еще большую поддержку. И что интересно, в первые четыре года ему особо не мешали и программы по подготовке летчиков, навигаторов и ремонтников были запущены но, в последний год часть верхушки воспротивилась закрытию программ обучения десантников. Вопрос: почему? В безработице никто не заинтересован, значит, этим ретроградам пообещали, что десантники будут куплены. Вывод — где-то в ближайшее время планируется хорошая заварушка. Где? И кто ее организует? Впрочем, для нас, синто, это не важно, даже если не мы будем объектом агрессии, нам все равно не выгодны войны, пусть даже и локальные. Значит, наша задача поддержать Соденберга и не дать возможность потенциальным агрессорам обзавестись дешевым «пушечным мясом». Но если десантник готов к шестнадцати годам, то летчик к девятнадцати, а навигатор к двадцати. И если для того чтобы подготовить десантника, нужны лишь тренировочный зал и спец-бассейн, то для подготовки тех же летчиков, нужны дорогие имитаторы. У государства возрастают расходы, вот Ронан и вывихивает мозги, пытаясь сделать что-то с «Тришкиным кафтаном». Я долго смеялась, когда он объяснил что это такое, хотя, по большому счету, смешного мало.

Нашу беседу прервало официальное объявление обо мне, включающее запись дуэли. Ронан был шокирован моей скоростью, я как ни странно тоже — не так уж часто я смотрела записи своих боев. Потом выступил Соденберг и сказал, что мне присвоен какой-то там статус, со мной должны всячески сотрудничать, и у меня есть право «на защиту своей чести и достоинства». Как объяснил Ронан, это право на защиту, по сути — право на убийство. От нашего легкого настроения не осталось и следа, я засобиралась. Перед прощанием я сообразила попросить у братца какой-нибудь еды, чтоб не есть лишний раз синтетику. У него нашелся сухой паек, я была очень рада, что смогу спокойно пропустить обед.

Когда мы вернулись в учебку Вольфа, то отца уже не застали, вместо него нас ждал видео-приказ для Каса и Пола, о том, что они поступают в мое полное распоряжение. Ребята никак своего отношения к этому не выразили, а Вольф уже нашел, куда их расселить. Остаток дня до ужина я потратила изучая информацию по поставленным задачам, вроде бы все казалось не так уж страшно. Но после разговора с Вольфом я схватилась за голову. Он посвятил меня в тонкости политической жизни, и в связи с этим, дал кучу уточняющей информации по четырнадцати учебкам Дезерта.

Оказывается, руководитель каждой учебки был в ней царь и бог, сам назначал преподавателей и сам утверждал учебный план, с таким положением Соденберг боролся изо всех сил. В четырех учебках не был введен курс «о женщинах» и там до сих пор растили пацанов, принесших дурную славу Дезерт. При прежних правительствах считалось что солдат, считающий женщину низшим существом, достойным только презрения, лучше, поскольку у него не возникнет проблем эту самую женщину убить. Но зато у них возникала куча других проблем, если вдруг женщины оказывались солдатами их армии, да еще и выше чином.

Шесть руководителей учебок, были за Соденберга, но пять из четырнадцати были резко против, остальные трое выжидали. И оказывается, никто не будет против, если я во время посещений этих враждебных учебок, попутно прибью их руководителей. Естественно, Вольф выразился намеками, но мне и этого хватило, чтоб взбеситься. Я назвала вещи своими именами, чем удивила ректора и у нас вышел весьма жесткий разговор, в результате которого мы расставили все точки — я не штатный палач господина президента, но скорее всего, я сама захочу прибить мятежных ректоров, пообщавшись с ними хоть пять минут. Перспектива «радужная» во всех отношениях. Между прочим Гауфман, который открыто не возражал против политики президента, но и не особо ему способствовал, сейчас находится в тяжелом состоянии, он потерял много крови из-за ранения и его поместили в регенератор в котором случился сбой и пациент получил не те лекарства. Я взяла себе на заметку, что Соденберг совсем не такой милашка, каким кажется и что лучше не мешать его планам. А чтоб совсем меня добить, и сразу сообщить все плохое, как выразился Вольф, он объяснил, почему меня назвали «отбросом». Отбросами на Дезерт называют женщин не способных родить полноценных детей, эти женщины являются, как правило чернорабочими, не доедают, очень худы, и лишены женских прелестей. А теперь как говорится, посмотрим в зеркало, и увидим кого-то среднего росточка, худенького, о том что это девушка нам сообщает длинная коса. По сути, волосы это мой главный половой признак, потому что грудки, назвать их груди, язык не поворачивается, не прорисовываются под жестким армкамзолом. Нет, в тонкой рубашке или футболке они заметны, но не более. Интенсивные тренировки на протяжении многих лет сжигали любую жировую ткань в моем организме, делая мое тело «пересушенным» и не давая мне расти, единственное что я могла себе позволить это сформировать красивую форму ног и попы, но они на ощупь были просто железными. Я всегда выставляла ноги напоказ и прятала плечи и руки, за широкими рубахами, потому что их вид повергал меня в уныние, не должно быть у женщины столь сухих и рельефных плеч и рук. Предполагалась, что примерно в восемнадцать лет я снижу интенсивность нагрузки, давая возможность организму стать более женственным, но учитывая мое положение на Дезерт, похоже, я буду тренироваться еще более усиленно.

Вольф видя, что я вообще впала в прострацию от его рассказов, попытался меня взбодрить потащив на ужин в офицерскую столовую.

Я взбодрилась, когда на тебя направлено внимание десяти мужчин, трудно остаться вялой. Преподавателей, как и следовало ожидать, оказалось немного, при использовании учебных кресел в них почти нет нужды, и они являлись по сути, руководителями инструкторов, которых было несколько десятков, и которые отвечали за воспитание солдат. Хорзан, хоть и звался просто инструктором, оказался старшим инструктором по боевой подготовке, то есть все-таки входил в высший преподсостав. Мужчины не стесняясь поведали мне личную информацию о себе. Из десяти двое оказались женатыми, что меня несказанно порадовало, приятно встретить хоть что-то нормальное на этой сумасшедшей планете. Еще двое были почти женаты, то есть посещали только одну женщину в борделе, еще трое были активными любителями женщин, причем один из них счел, что я вполне в его вкусе. Пришлось прикинуться слепой, не замечая плотоядных взглядов, пока Вольф, спасибо ему огромное, не дал понять этому озабоченному, что его внимание нежелательно. Хвала судьбе, никто не считал, что меня надо презирать, все десятеро оказались вполне нормальными, если считать нормальным женоподобного Дина Таксона. Один здоровенный дядька лет сорока, пожалел меня, такую худышку, и выразил надежду, что я отъемся. Я поспешила его уверить, что он вряд ли когда-нибудь увидит меня отъевшейся. В принципе атмосферу можно было назвать дружеской, но чувствовалась некоторая натянутость. Ко мне обращались, только «леди Викен-Синоби», не делая даже попыток фамильярничать, похоже Вольф основательно промыл им мозги. Авторитет Вольфа был непререкаем, одного взгляда хватало, чтоб его понимали и слушались, я зауважала ректора. Ела я мало, слушая и переговариваясь с преподами, насколько я могла судить, костяк составляли Таксон, Хорзан и здоровенный — Клод Ларсон. Мы уже поели, когда Хорзан вдруг выдал.