— Ну хоть чуть-чуть съешь... я же старалась.

Тихий смешок и горячее дыхание обжигает плечо. Я так и не переоделась после прогулки, и любимая футболка вдруг кажется жутко неудобной. И тесной.

— Если только так, тогда накладывай.

И отходит так же бесшумно, как до этого возник за спиной. Так, Марго, соберись, а то ещё обожжёшься о форму для запекания — этого только и не хватало для полной гармонии.

Когда еда разложена по красивым тарелкам, присаживаюсь напротив Карла. Он смотрит сначала на меня, потом на свою порцию и сглатывает. Чёрт, это, наверное, самое приятное зрелище из возможных в этой ситуации. Его реакция на мою стряпню радует до головокружения.

— В общем, твой сын устроил драку в “Магнолии”, — говорит Карл, нарушая основательно затянувшееся молчание.

Я смотрю на него, не веря своим ушам, а вилка падает на пол. Как это? Драка? С кем?

Будто прочтя мои мысли, Карл поясняет:

— С другом своим. Расквасил ему лицо знатно. Больше ничего не скажу, пусть Миша сам делится наболевшим.

Господи, одни секреты и тайны кругом, а мне хоть разорвись на части от волнения!

— А из-за чего? Из-за Алёны, что ли?

Медленно кивает, а я чертыхаюсь про себя. Это же надо было… а если бы какая-нибудь беда приключилась? Вот же… проститутка! Если раньше девушка сына мне просто не нравилась, и это можно было списать на материнскую ревность, то сейчас я практически Алёну ненавижу.

На языке вертятся и покрепче словечки, но не даю волю гневу, потому что оно того не стоит. Однако есть уже совсем не хочется.

— Ему повезло, что я заметил драку раньше, чем моя охрана скрутила бы его в бараний рог.

— Спасибо, что оказался рядом.

— Это чистая случайность, но Мише, правда, повезло. Иначе рассвет мог встретить в полицейском участке.

— Да уж, не хотелось бы…

Чувствуя сильную дрожь в пальцах, я сжимаю кулаки, чтобы успокоиться. Страшно от мысли, чем бы всё могло закончиться, не подоспей вовремя Карл. И правда, ангел, пусть и чёрный.

— Не волнуйся, твой сын вполне адекватный парень. Ну, слетел с предохранителя, так я его понимаю. Увидеть свою любовь голой возле шеста — то ещё удовольствие.

— Я понимаю…

Вдруг что-то непривычное вмешивается в ход мыслей, настораживает. Чёрт, откуда дымом-то несёт? Неужели духовку забыла выключить? Гарью тянет откуда-то. Точно, горит что-то!

— Ты слышишь? Запах слышишь? — Верчу головой, принюхиваясь, пытаюсь понять, что вообще происходит.

— Горит что-то, кажется. — Карл резко поднимается на ноги и переводит внимательный взгляд на окно. — Марго, смотри!

Ночь уже не кажется такой тёмной — она серая и полна дыма. Небо мутное, с разорванными туманными клочками, и я замираю, глядя за стекло, не понимая, что всё это значит.

Отказываясь верить.

— Быстро, на выход! — командует Карл и больно хватает меня за руку, чуть повыше локтя. — Документы, деньги где? Марго, шевелись!

Болезненный захват его жёстких пальцев отрезвляет, выводит из ступора. Я вырываюсь, бегу в свою комнату и складываю в большой пакет всё, что для меня имеет значение в этом доме: кое-какие ценности, пакет документов в небольшом кофре, банковские карточки. И, конечно же, альбом с фотографиями.

Большой и тяжёлый, он хранит в себе застывшие мгновения прошлого, которое было разным: счастливым и не очень, радостным и печальным. Но это моё прошлое, каким бы оно ни было.

Я не понимаю, что происходит, но тело будто бы живёт своей жизнью, в отрыве от мозга, а движения на удивление чёткие и слаженные, — даже руки не дрожат. Это хорошо. Это уже маленькая, но победа над обстоятельствами и стихией. И над самой собой.

Запах дыма удушающий, и я чувствую его, кажется, каждой клеткой своего тела. Он впитывается в кровь, отравляя её, но я не имею права паниковать — не до этого сейчас. Время точно замерло, и я бреду почти наощупь, потому что с каждым мгновением воздух квартиры наполняется плотными клубами. Гарь, копоть, дым — всё это повисает вокруг, заслоняя привычный вид.

— Миша, Миша! — ору, потому что, хоть квартирка и небольшая, из-за уплотнившегося угольно-серого воздуха ничего не разобрать. — Сынок, ты где? Я не вижу! Отзовись!

Шум накатывает волнами, а где-то на заднем плане слышится треск и грохот. Пожар — сейчас я уже понимаю, что это именно он — заставляет людей покидать свои квартиры, выбегать на улицу, спасаясь, пока можно, от немилосердного жадного пламени, способного уничтожить всё на своём пути за считанные мгновения. Огонь беспощаден, и человек слишком слаб, чтобы выстоять это сражение, ничего не потеряв.

Но я не могу пока уйти. Не могу, пока не буду точно знать, что Миша в безопасности. Где он?

— Мама?

Меня кто-то хватает за плечи, и я упираюсь рукой в чью-то грудь. Знакомый аромат лосьона после бритья пробивается даже сквозь плотный и удушающий запах гари, и сердце пропускает пару ударов: Миша рядом, он живой!

Глаза слезятся, а горло сжимает спазм, но я не даю себе шанса разрыдаться. Не дождутся, никогда не получат от меня того, что хотят. Ни в этой жизни, ни в следующих.

— Так, быстро на выход! — слышится громкий окрик, а Миша толкает меня, судоророжно вцепившуюся в пакет с ценностями, вперёд.

Я почти ничего не вижу, до того непроглядная пелена заволакивает всё кругом, но иду на голос Карла — властный и раскатистый. Заряжаюсь его спокойствием, уверенностью и благодарю всех подряд за то, что он оказался сейчас рядом, что я не одна.

В подъезде ещё темнее и смраднее, чем в квартире, и кто-то невидимый тычет мне в лицо влажным куском тряпки. Она пахнет мужским одеколоном и совсем чуть-чуть бензином, но я вдыхаю тяжёлый аромат полной грудью, потому что эти запахи спасают хоть немного от проникающего в лёгкие дыма.

— Закрой глаза! — раздаётся голос Карла над самым ухом, и я чувствую, как сильные руки подхватывают меня в воздух.

Перед глазами всё кружится, меня беспощадно тошнит, но я держусь из последних сил, чтобы не свалиться в обморок. Кладу ставшую невыносимо тяжёлой голову на широкое твёрдое плечо Карла — я знаю, что это он несёт меня куда-то, — прижимаю мокрую тряпку к лицу, и почти вырубаюсь. Но нет, я не должна. Не должна становиться безвольной куклой, обузой, чемоданом без ручки. Пока могу, буду держаться, чего бы мне это ни стоило.

— Держись, Маргаритка... чёрт... мать вашу! — Кашель, хрип, тяжёлое надсадное дыхание пробивается сквозь предобморочное марево. — Держись, поняла меня? Мы уже почти выбрались.

Со всех сторон несутся встревоженные крики, а краем сознания я ловлю звук сирены. Пожарная машина? Или просто кажется?

— Миша! — ору, понимая, что в этих тьме и ужасе не знаю, где мой сын.

Мне нужно знать, что он рядом, необходимо понимать, что живой и ничего с ним не случилось. А иначе, какой тогда смысл спасаться?

— Я тут, не волнуйся.

— Точно? Я не вижу тебя!

Кто-то хватает меня за плечо, и я успокаиваюсь.

Свежий ветер врывается в лёгкие, и я кашляю, выворачиваясь наизнанку. Слёзы текут из глаз, а в груди такая боль, словно мои внутренности кто-то на вертел наматывает и крутит, крутит…

— Как ты? — спрашивает Карл, а голос его слишком хриплый, поломанный какой-то. Наверное, даже его выдержке наступает предел.

А ещё в его голосе мне слышится тревога.

Открываю глаза, растираю ладонью по щекам обжигающие слёзы и поднимаю взгляд на Карла, всё ещё прижимающего меня к груди. Он в тёмных очках, а на губах призрачная слабая улыбка. Большое сердце стучит совсем рядом, лихорадочно, подвластное рваному ритму, а на бледных щеках чёрные разводы. Даже думать боюсь, как сама сейчас выгляжу.

Карл не торопится ставить меня на землю, и я предпринимаю слабую попытку высвободиться. Устал же, наверное, по лестнице меня тащить.

— Мамочки!

— Смотрите!

— Мать вашу, когда тушить уже начнут?! Дом же сгорит!

— Будто вы не знаете, как наши доблестные пожарные работают. Снова, наверное, воды в машинах нет.