Чёрт его знает, что вообще происходит. Дурман какой-то, словно мухоморов объелся — дичь творю и не каюсь.
Одним глотком допиваю порядком остывший чай, и он проходит по горлу, смачивая его. Даже не заметил, что так пересохло всё во рту.
Из коридора доносятся возбуждённые голоса, но, когда выхожу на свет, предварительно надев очки, всё стихает.
— Мама? — задаёт вопрос высокий парень лет двадцати, а тёмные брови на лоб лезут, настолько парнишка удивлён моему присутствию. Он, кстати, очень похож на мать. Счастливый, наверное. — Это кто?
И правда, кто я? Призрак прошлого? Случайный знакомый? А плевать, буду я ещё весь этот семейный цирк терпеть. Не хватало ещё мужа возвращения дождаться, тогда совсем весело станет.
Не знаю, замужем ли Марго, да и не моего это ума дело — раньше нам обоим нужно было думать.
— Электрик я, лампочки менял, — говорю и снимаю с вешалки куртку.
— Миша, это Карл, друг моего детства, — говорит Марго спокойно, словно не смотрит этот Миша на меня волком.
— Угу, — бурчит Миша, продолжая впиваться в меня цепким настороженным взглядом.
Не ожидал, небось, левого мужика в своей квартире увидеть. Тем более, такого...
— В сторонку, — прошу, потому что он мешает мне обуться, загораживая проход к сапогам.
Без лишних слов уходит в кухню, а Марго бросает на его спину тревожный взгляд.
— Карл, послушай...
— Маргаритка, не надо, помолчи, — отмахиваюсь, потому что здесь и правда, не о чем разговаривать.
Я сглупил, что позволил себе эту передышку. Не нужно это никому.
— Но я хочу сказать, не запретишь, — говорит шёпотом, резко наклонившись ко мне и хватает пальцами меня за плечо. — Мы почти не поговорили ни о чём, и почти не знаем ничего друг о друге, но Ворон…
— Всё, я пошёл, будь счастлива.
И мягко отодвинув её в сторону, распахиваю дверь.
Какие могут быть вообще разговоры? Я рад, что она не одинока — вон, какого защитника вырастила. И если я ещё хоть что-то понимаю в людях, он любит её. Не стал разборки в коридоре устраивать, не ломанулся мне рожу бить — глянул, правда, как на врага народа, но в руках себя сдержал. Так что о ней мне нет смысла волноваться, она в надёжных руках своей семьи.
Да и не дети мы уже, чтобы чаёвничать под абажуром и секретами делиться, хихикая в кулачок.
Спускаюсь по лестнице, не обращая внимания ни на окружающую обстановку, ни на то, что где-то хлопает дверь. На хрен, всё на хрен. Сейчас сяду на байк, и никто не будет полоскать мне мозги, от чего-то там уберегая. Я сам себе товарищ, а Марго… не надо ей всё это, пусть своим близким чай наливает — от этого всяко больше толку, чем на меня время своё тратить.
Зато со всей этой ненужной болтовнёй алкоголь полностью выветрился из организма, вот и славно. Хоть какая-то польза от этого вечера. И похрен, что внутри, будто горсть ржавых гвоздей рассыпали, переживу — и не с таким справлялся.
Чёрт, где этот байк? Ага, вон туда идти нужно. Чёрт, ещё и сигареты забыл, зажигалку оставил — Роджера подарок. Она уже двадцать лет со мной. Теперь такое чувство, будто палец оторвали, непривычно. Вернуться, что ли? Ага, сейчас, пусть Маргаритка хоть выбросит её, начхать.
— Ворон, стой! — доносится из темноты, а я шиплю от досады.
На себя, Маргаритку, судьбу свою проклятую. Вот, что этой упёртой женщине от меня нужно? Попрощались ведь, я даже что-то хорошее ей сказал, словно умею говорить о чём-то хорошем.
— Да постой же ты! — кричит, а где-то на фоне лает потревоженный шумом пёс.
— Что ты хочешь? — спрашиваю, резко повернувшись на каблуках, а Марго останавливается в нескольких шагах.
Всё ещё распущенные волосы раскинулись по плечам, а глаза горят. Наверное, даже погасни этот долбаный фонарь, глазищи Марго вспыхнут во тьме, как две лампочки. Ну, мать его… хрень какая-то.
— Что? — выдыхаю, глядя куда-то в сторону, а Маргаритка делает крошечный шаг в мою сторону и протягивает забытую зажигалку.
— Вот, держи. Сигарет не осталось, пачку я выбросила.
— Спасибо, — киваю, забирая зажигалку. — Возвращайся домой, сын ждёт.
Марго смотрит на меня и улыбается, а я снова в тот день проваливаюсь и будто опять вокруг грязный коридор с тусклыми лампочками под потолком, и она с этим чёртовым медведем в обнимку.
Вот же… Я от стольких воспоминаний заставил себя избавиться, но вид Марго в центре того круга так глубоко засел в моём подсознании, что не вытравить. Теперь накатывает волнами, не вынырнуть.
— Ему двадцать лет. Поверь, он сможет обойтись без матери какое-то время.
— А муж? Приедет, борща захочет. Ты же варишь мужу борщ?
Не знаю, зачем я всё это несу. Просто хочу посмотреть на реакцию. Мне нужно понять, прямо сейчас убедиться, что Маргаритка — хуже, чем всю жизнь думал о ней. Мне нужно избавиться от этого чёртового наваждения.
Ну давай, Марго, ты же смелая. Разруби этот узел, пошли меня, расскажи о муже и иди домой, в своё уютное тепло. Не дай мне испачкать тебя, не позволь мне.
— Муж? Вернётся? — удивляется и плечом ещё передёргивает, словно я глупость несусветную ляпнул. — Если ты об отце Миши, то он, к сожалению, погиб. Давно уже. Больше я замуж не выходила. Так что некому возвращаться. А Миша борщ не ест — капусту не любит.
Чёрт.
— Соболезную, — говорю, хлопая по карманам, но вспоминаю, что сигареты закончились. Мать их, в самый “подходящий” момент.
Отмахивается и отводит взгляд, а мне кажется, что именно об отце своего сына она говорила, как о хорошем человеке, оставившем ей бар.
— Будешь? — спрашивает и достаёт из кармана сигареты. — Они, правда, тонкие и ароматизированные, но вдруг…
Ох ты ж чёрт, только этой гадости мне и не хватало.
— Хочешь, я тебя домой отвезу? — вдруг спрашивает, отводя взгляд. — У меня машина тут, припаркована недалеко. Хочешь?
— Нет, Маргаритка, к моему дому тебе лучше не приближаться…
— Почему? — удивляется и в глаза заглядывает, словно сможет что-то в них рассмотреть.
— Потому. А хотя… поехали!
— То нельзя, то поехали, — бурчит себе под нос, искоса глядя на меня. — С тобой, как на бочке с порохом, Ворон.
— Много болтаешь, Маргаритка.
Она тихо смеётся и разворачивается ко мне спиной, а я в который раз понимаю, что ни капельки она не изменилась. Всё такая же открытая и смелая.
Идём к парковке, и Марго на ходу достаёт ключи из заднего кармана джинсов. А я размышляю о том, что она сыну сказала, когда убегала за мной. Мне, собственно, плевать, что думает обо мне незнакомый мальчик, но интересно, кем меня Марго считает.
— В этом тазике вообще, ездят? — спрашиваю, когда Маргаритка снимает с сигнализации маленькую машинку. Как игрушечная, в самом деле. — Да я и не помещусь в ней, колени в окно вылезут.
Марго смеётся, а я щёлкаю зажигалкой, чтобы чем-нибудь занять руки и отвлечься.
— Ну, не байк, конечно, и не джип, но Миша влезает, а ты не намного его выше.
— Чёрт, байк… забыл же!
— Ничего с ним не случится, поверь, — успокаивает, обойдя машину, и становится рядом. — Тут очень спокойный район, тихий. И люди приличные. Потом заберёшь.
Я не знаю, что на меня находит, но я обхватываю ладонями её лицо, подаюсь вперёд, а она охает, когда оказывается прижатой к дверце автомобиля.
— Ты такая заботливая, Маргаритка, — говорю, почти касаясь губами её щеки. — Оно тебе надо?
— Надо. — Голос твёрдый, а мне хочется, чтобы испугалась. Но, чёрт возьми, она единственная, кто, кроме моих друзей, знает меня другим. И не боится.
— Зачем, Марго? Ты красивая баба… ты слишком красивая и хорошая, а я мудак и сволочь.
Накрывает мои руки своими ладонями и гладит, а у меня ток по крови носится, разрядами искрит.
— Ворон… ты ведь не знаешь меня совсем. Я взрослая уже, очень взрослая, и меня не нужно защищать.
Она хочет ещё что-то сказать, но я вжимаю её тело в прохладу автомобильного корпуса и целую. Не нежно, как она достойна этого, совсем не ласково. Я груб и отчаян, не умею дарить тепло, потому сминаю мягкие губы, врываюсь языком в рот, а она подаётся навстречу, хватает за плечи, а кожа куртки скрипит под пальцами, готовая чуть не треснуть. Прикусываю пухлую нижнюю губу до крови, ощутив солоноватый привкус, но Марго не вырывается, лишь теснее прижимается, а я лечу в пропасть на полном ходу, сорвав на хрен все тормоза и снеся все заграждения.
