Евгений Иннокентьевич с самого начала был уверен, что у него все получится, что из этой молниеносной атаки он выйдет победителем. Он настроился так, что уже чувствовал себя руководителем – ведь что ни говори, а исполнительная власть не чета законодательной, здесь тебе не говорильня… Тепло зимой не включил – и поминай как звали. Только и всего.

До ближайших выборов в родном городе оставалось всего полгода – но он был уверен, что все сложится. Его энергия была не просто заразительна – она пугала. Руководители партии даже не хотели его отпускать из Москвы, они ценили Тищенко за острый ум и циничность, но тот был убедителен и рвался в бой, обещая все вернуть троекратно. Ждать он не хотел ни минуты. «Что такое выборы, – говорил он, – два мордодела, и ничего больше не надо. Главное, чтобы грамотные специалисты были. А если деньги есть – люди найдутся!» Много ли дела – стать мэром! Было бы желание и упорство. Есть действующий мэр? Да он оказался такой барыга, такая шельма – на зависть многим, полгорода продал! Все это Тищенко очень скоро узнал, удача сама к нему в руки просилась – отказывать ей нетактично.

Первую группу пиарщиков – троих молодых москвичей – он отправил в город уже в самом начале лета. Они поехали, упакованные знаменами, агитками, плакатами. В поезде была пьянка, а едва с перрона сойдя, они почувствовали себя победителями на территории проигравшего врага – предвыборная кампания началась. И они мутили город, как мутят в пруду воду, чтобы беспомощная рыба не разглядела сеть, – ожили на газетных страницах слухи о раскраденной казне, об отстроенных виллах на заграничных курортах, о частных самолетах, купленных за народный счет. Агитаторы, как горячую картошку, засовывали в ладони проходящих людей красновато-зеленые бумажки, а если ее развернешь – хай и ругань на исполняющего обязанности мэра, который погряз в грехе. Собирались тягучие, долгие митинги – где мелькали молодые люди с развесистыми флагами, с блестящими, словно глянцевыми, сделанными наспех плакатами. И скоро люди, сомневавшиеся прежде, уверились – пора меняться, пора! Долго терпели проходимцев, хватит! И хотя всех троих пиарщиков забрала милиция – пришлось выкупать – Тищенко понял, что зыбкая власть не удержится, если крепко тряхнуть. И в начале апреля он приехал в город сам.

И в этот первый раз, когда он появился в городе, словно очнувшись после московского рая, все показалось ему пустым и пресным. Еще перед отлетом он позвонил в город, однопартийцам, и те обещали прислать шофера. Но вышло так: единственным, у кого в предвыборном штабе оказался под рукой автомобиль, был Дмитрий Щенников – студент, только устроившийся на полставки курьером.

Самолет еще глухо заходил на посадку, а Тищенко уже приметил белую «Волгу», пропущенную прямо на взлетную полосу, – его встречали. Дмитрий подкатил прямо к трапу:

– Куда?

Евгений Иннокентьевич смотрел за окно – там было серое небо, реял мелкий дождь. Все вдруг стало однообразно и скучно. Вместе с ним прилетела галантная дама – телеведущая его программы Елена, ухоженная и спокойная шатенка.

– В кабак, – сказал Тищенко, – отдохнем с дороги.

– А в какой именно?

– Ну, куда вы здесь ходите? Ты парень молодой, придумай…

Дмитрий мялся, смущение, а тем более застенчивость были чужды его натуре, однако неловкость не проходила. Еще по дороге в аэропорт, вспоминая слова начальника о пассажире, он сомневался, тот ли это Тищенко, который в последнее время не сходит с экранов. Теперь убедился – тот самый. И тут Дмитрий оробел – сам не понимая с чего. Тищенко даже рассердился и крикнул:

– Да вези нас куда-нибудь! Надоел! Мямля!

Дмитрий свернул в центр города и остановился возле первого же ресторана, который глянулся Тищенко – тот высунулся из окна и сочно комментировал попадавшиеся вывески:

– Да, ну дыра, ни сказать, ни соврать! Ты глянь, китайский ресторан! Куда добрались… Этот вроде ничего, но уж больно убогое название – «Каркаде»! Кто ж чаем рестораны называет! Олухи! «Афина»! Лен, ты глянь, ну балбесы! Так, а вот «Таркан». Тормозни.

И пока Дмитрий глушил мотор, сказал ему:

– Пошли. Посидишь с нами.

И хотя Дмитрий вяло возражал, Тищенко вытащил его из машины. Делать нечего – поплелся следом.

Ресторан был полон. Тищенко подошел к администратору, коротко что-то сказал – моментально вынырнул официант, который повел их между столами в отдельный кабинет. Не успели они усесться, как на столе уже стояла водка, красная икра, салаты.

– Не хмурься, тебе не наливаем, – бросил Тищенко.

Захмелел он быстро. Уже после второй рюмки начались какие-то странные разговоры – про выборы, про агитацию. Елена кивала и соглашалась.

«И к чему они все это при мне говорят? – думал Дмитрий. – Ведь я вообще чужой, первый раз меня видят…»

– Может, я в машине посижу? – заикнулся было он, но Тищенко бросил:

– Сиди! – и продолжал говорить.

А Дмитрий сидел перед своей пустой рюмкой, которая сиротливо замерла на самом краю стола, забытая, обделенная. Принесли горячие отбивные, и Евгений Иннокентьевич улыбался, произносил тосты, аккуратно резал ножом отбивную – а Елена смеялась его шуткам, временами говорила что-то очень серьезное, вдохновенно, с жестикуляцией, но Дмитрий уже не слушал их. Поначалу он пытался держать нить разговора, прикидывал, какие мысли скрываются за тем или иным выражением, но затем это наскучило, и весь разговор ему казался неизбежным фоном, далеким жужжанием, не имевшим ни цели, ни смысла. Вместо этого он разглядывал Елену, такую красивую и волшебную на экране, и находил, что в жизни она совсем другая. По телевизору, под неуловимым гримом, незаметна была ее чуть иссушенная кожа и какой-то налет близящейся старости. Между тем графин с водкой уже исчез, Тищенко вытаскивал купюры, косясь на принесенный счет. Когда выходили из ресторана – весенний ветер хлестнул в них холодом – Тищенко спросил его:

– Будешь на меня работать?

– Да я и так у вас работаю, Евгений Иннокентьевич…

– Ты не понял. За баранкой, моим шофером? Лады? Для начала так, а потом поглядим.

Дмитрий размышлял всего мгновение. Ему сразу представилась его скромная квартира, давно жаждавшая ремонта, мама, возвращавшаяся с работы разбитая, с переполненными сумками, недовольный отец, устроившийся у телевизора, – и тут же мелькнули совсем другие образы. Выигравший выборы Тищенко… денежный дождь, рухнувший на его соратников… дорогие костюмы, машины… И все это увиделось так ясно, словно уже случилось, а Тищенко стоял и ждал, чуть пошатываясь, словно от ветра.

– Конечно, Евгений Иннокентьевич.

Едва они отъехали от ресторана, Дмитрий уже пожалел. «Лоханулся! Это он по пьяни сболтнул. Завтра меня и не вспомнит!»

Он вырулил на вторую полосу и бросил назад:

– Куда?

– Как куда? – пьяно удивился Тищенко. – В ресторан.

– В какой?

– Да в любой…

Они тормознули у следующей вывески, и снова все повторилось – они втроем за столом, графин с водкой, пустая рюмка Дмитрия, смех Елены, монологи Тищенко… А потом грянула музыка, Евгений увлек Елену на танцпол, и в медленном танце искал ладонями ее бедра, как ловцы жемчуга ищут раковины в илистой полутьме.

И когда на выходе из ресторана Евгений Иннокентьевич чуть не рухнул, Дмитрий успел его удержать, довел до машины, усадил на заднее сиденье – а Тищенко уже спал, рядом с ним устроилась Елена, закурила сигарету.

– Ну что теперь? – повернулся к ней Дмитрий.

Она блеснула на него глазами. Улыбнулась как-то по-кошачьи, мягко-мягко:

– Как тебя зовут, напомни? Ах, да. Ну что ж, Дима. Поехали в гостиницу.

Евгений Иннокентьевич знал, что времени почти нет, – выборы близились, идти можно было только напролом – но нужны ли другие пути, когда человек решителен и молод? Добыть кресло мэра будет сложно – но разве легко было десять лет назад, когда он голодным студентом бродил по Москве и мечтал, мечтал… А теперь все не в пример проще. У него есть деньги, ему двадцать шесть лет, он честолюбив и талантлив, и стать мэром – только начало, не от этой должности голова кружится, ведь потом может быть губернатор, а потом… Даже страшно мечтать. Что-то дрожащее, полное таинственности и значимости, какие-то тайные знаки, сошедшиеся звезды, глухие тома истории, полные пыльных страниц.