— Саггот. Их господин — Саггот.

Ненавижу планировать! Смотрю на два еле дышащих тела и вдруг понимаю, что нам нужен лишь один проводник. Подхожу к бородачу, поудобнее перехватив меч…

— Стой! — Вскочила Сепу, заслоняя собой тело. — Он не плохой.

— Он тревога! — Раздраженно отвечаю ей, но она не сдвигается с места.

— Не убивай! — Отвечает Сепу. — Верь мне!

Я остановился и взглянул в ее доверчивые добрые глаза. Театрально убираю меч в ножны и пинаю Важа. Он стонет. Поднимаю его.

— Нам нужен Святейший. — Вспоминаю слова бородача.

— Он… Занят… — Харкнув под себя, простонал сектант. — И зол.

— Значит, будет еще злее! — Говоря это, бью его головой о камень. Он закричал. — Веди, гиеново отродье.

***

Планы библиотеки не солгали — трущобы именно такие, как про них пишут. Дойдя до догорающего костра бородача, останавливаюсь рядом с двумя заботливо уложенными на банановый лист горками сушеных гусениц. Не удержавшись, хватаю горсть и запихиваю в рот. Выбираю парочку особенно красивых и протягиваю Сепу, встречаю ее улыбку своей.

— Мы с мамой сушили гусениц дома. — Косноязычно говорю.

— Меня сестры учили. — Отвечает она. И добавляет. — А их — Учитель.

Коридор перед нами раздваивается — каждые метров пять в потолке пробита дыра, дабы прохладный ночной воздух и лунный свет нашли дорогу к живущим внизу людям. Пленный человечек уверенно повел вправо — чем дальше мы шли, тем больше голосов слышали. За стенами, внизу, наверху. Вопреки надеждам, местные жители не шлифовали стены, не рыли искусственные коридоры — они обживали трущобы иначе. Кто-то находит дыру в стене, за ней — половина внутреннего дворика барака, всё поросшее травой с остатками крыши. Можно уложить булыжниками кострище и обустроить лежанки, разбить огород, очистить колодец. Но то самая голь, местные бонзы давно обжили укромные уголки, куда не сунется ни крыса, ни насекомое, откуда видна луна и где всегда сухо. Как правило, такие места всегда есть на остатках вторых и третьих этажей.

Но в одном доме их пять — в старом полуразрушенном замке, когда-то принадлежавшем первенцу Клалва. Еще два его этажа уходят вниз, становясь узлом местной канализации. Я чувствовал, что меня ведут именно туда, пока не…

— Хватит, освободите меня! — Неожиданно рявкнул Важ.

— Освободи его. — Милым голоском вдруг приказала Сепу.

— Зачем?! — Удивленно спрашиваю у нее. Перевожу взгляд на фанатика и повторяю. — Зачем?

— Потому что дальше — крысиные костры! — Раздраженно ответил раб Раввы. — Если они увидят меня связанного, то поднимут тревогу.

— Он и так может поднять тревогу, если захочет, а связанным привлечет внимание. — Объяснила мне Сепу.

Перевожу глаз с одной фигуры на другую. Впереди живут люди. Которые, увидев связанного раба Раввы, поднимут тревогу.

Одним движением вынимаю меч, другим засовываю остриё в глотку Важа. Сепу, онемев, замерла.

— Теперь он точно не поднимет тревогу. — Отвечаю, улыбаясь и вытирая клинок о его еще теплый живот.

***

Вскоре мы вышли к “крысиным кострам”. Прямо посреди неровного тоннеля раскинулось кострище, в котором три девушки жарят гигантскую жирную крысу, чье туловище не уступает девичьим. Они необычайно миловидны для этих мест — волосы увиты в косички, а темно-бурая кожа ухожена и нежна. Из всей одежды на них сандалии да набедренные повязки, а тело украшено разноцветными бусами, в кои вшиты лиры и даже две драхмы. Сокровище охраняется пятью солдатами — молодыми парнями с копьями наперевес. На поясе у главаря — статус виден по богатой прическе и серебряному ошейнику — кинжал в украшенных золотой нитью ножнах. Еще один атрибут власти. Они чисты, бриты и смотрят с властной ленцой. Чуть поодаль, у стены, громоздятся толстые тугие мешки с меня ростом — открытые. Запах жвачки в таком количестве режет ноздри. Конечно же, нас заметили издалека — закончив разговор на родном непонятном мне наречии, главарь выступил вперед и произнес что-то на странном шипящем языке.

— Я не понимаю. — Говорю медленно, нараспев, разводя руками. Подумав, добавил. — Я вас не понимаю.

Главарь нахмурился и что-то сказал одному из воинов. Они вступили в перепалку. Наконец — я сам не заметил как это произошло — Сепу выступила вперед. Она откинула капюшон, дабы те увидели ее короткие курчавые волосы и заговорила тонким, но властным голосом на том же шипящем языке. Сидящие у костра девушки обернулись и взглянули на нее. Две посмотрели на третью, та встала, подошла к Сепу и что-то у нее спросила. Моя рабыня улыбнулась и, махнув на меня ладонью, пренебрежительно тихонько ответила. Они вдвоем захихикали. Отсмеявшись, девушка вынула из бус драхму и протянула Сепу. Та улыбнулась, приняла подарок, но медленно покачала головой. Вздохнув, они обнялись, поцеловались и разошлись.

— Путь свободен. — Бросила мне Сепу, пряча монету. Воины действительно разошлись. Одна из девушек у костра, не вставая, бросила что-то воину. Сепу продолжила. — Воин укажет нам путь.

— Хаж. — Когда мы уже двинулись дальше, меня окликнула старшая из девиц. Я обернулся и замер, заметив краем глаза, как воин-проводник склонил голову. Она указала на себя ладонью. — Зуа. Зуа Сарра.

***

Незаметно для меня нас повели окольными путями — в какой-то момент идти стало легче, тоннель меж камня начал вести нас вниз, пока дыра под ногами не привела к стокам.

— Откуда ты знаешь язык Сарра?.. — Пробормотал я, глядя на Сепу. Опомнившись, повторил на шайянском.

— Некоторые мтавы из тех, кто… Древнее Шугабы, общаются между собой на древнешайянском. Я его знаю. Устный и письменный. — Пожала плечами Сепу.

— Но… Но она же женщина! Её не могут учить в хекалу!

— Да. Как и меня! — Звонко рассмеялась моя рабыня.

Вода журчит под ногами, не заливая ноги.

— Почему она нам помогли? — Не унимаюсь. Та отмахивается. Проводник шипит, требуя замолчать. Видим вдалеке — в сотне метрах — трех детишек лет десяти и надзирателя-старика. Они столпились близ дырки в полу и смотрят вниз, в их руках — веревка, наполовину погруженная в воду.

— Кто это? — Спрашиваю у Сепу. Та шепнула мой вопрос проводнику. Тот, усмехнувшись, начал слагать рассказ…

Я почувствовал жгучую неприязнь к этому пареньку. Пусть он и из клана Сарра — впрочем, где его клеймо? — но он не имеет никакого права втайне от меня шептаться с моей же рабыней. Какие бы женолюбивые порядки в их восточных горах ни были, но Сепу — моя женщина, не его!

— Говорит, подземные воды, там живет угорь. А они его ловят. — Пожала плечами Сепу. — Говорит, угрей здесь не счесть, так что местные связывают мешочек из червей, опускают вниз и ждут, под зорким глазом старика. Когда угрей набьется достаточно — дергают.

Доведя нас до старца, парень что-то ему сказал. Тот удивился и покачал головой. Тогда подошедшая Сепу показала старику целый драхм. Изумившись, старец закрыл бородатый рот морщинистой рукой и закивал. Забрав протянутую монету, он куснул её и убрал в набедренную повязку. Злым шепотом отдав приказ парнишкам, он обнялся с нашим проводником и отправил его восвояси.

— Вот что. — С ужасным южным акцентом сказал старик, глядя пристально на меня. Как приятно увидеть человека, говорящего на шайянском хуже меня! — Доведу до Башни. Дальше сами.

— Договорились. — Киваю.

***

А старик словоохотлив! Теперь многое прояснилось о жизни в трущобах. Ни страже, ни рабам Раввы, по большому счету, до отбросов дела нет. Оставаясь пристанищем нищих, они превратились в обитель наслаждений. Равва в беспредельной мудрости своей запретил людям немногое, но вот традиции и устои давят на благородную молодежь, заставляя искать лакомства на Чердаке. Старик рассказал, что во времена его молодости в трущобах не было места деньгам — люди жили своим трудом. Ловили и жарили крыс, растили на крышах овощи, шили и продавали одежду. Но теперь… Ныне суровые клалвийские юнцы и девки наслаждаются развратом в запретных борделях, просаживают сотни лир в боях гиен, вкушают запретное мясо и раскуривают дурман. А Рабы Раввы, наживающиеся на том, из презренной секты превратились в могущественную силу, держащей в страхе весь Чердак.