— Рудо, построй их. — Бросил я ему. Под крики, пинки и мельтешение тел, подхожу к инвентарю.

Если бы кто-нибудь сказал мне год назад, что я буду учить солдат клалвийской тьмы, то мы с этим человеком вместе бы посмеялись над хорошей шуткой. Каждый мало-мальски крупный клан старается обзавестись тьмой — пешей армией из нескольких тысяч простолюдинов, действующих в бою единой силой. У могущественных кланов тем три-пять, у слабых — дай Равва, одна. Не представляю как, но Эбеле добыла сто комплектов строевых солдат тьмы Клалва.

Копье. Крупный, длиной в две ладони, колющий наконечник. Эластичное, но крепкое лакированное полутораметровое древко из настоящего бурого дерева. Рядом — копья помельче — дротики — столь же прекрасные, пусть и миниатюрные. Поодаль — исполинские листовидные щиты в человеческий рост из дерева, покрытые кожей буйвола с нарисованными двумя бурыми треугольниками. Из доспехов — тканевый нагрудник, кожаные поножи с медными дисками и кожаные наручи.

Наконец, вдалеке замечаю аккуратно сложенные двенадцать арбалетов с козьей ногой — видимо всё, что удалось найти.

Выведя на мгновение пленника перед строй чернокожих пастухов, пинаю его в сторону кострища, заставляя упасть на пепел. Пинаю, чтоб не сбежал. Потирая руки, возвращаюсь к солдатам, встаю перед ними и, внимательно глядя на каждого, говорю негромким, но властным голосом.

— Я вижу восемьдесят пять мужчин. Некоторые умрут, становясь воинами. Многие умрут, защищая Желтоцветье. Выжившие же станут хозяевами города. Будет большой дом, хозяйка-жена, сладкие наложницы, крепкие сыновья и власть. Над всем этим городом.

Пастухи смотрят на меня со смятением, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь понять, какое выражение лица будет предельно уместно в данный момент.

— Рудо, подойди. — Когда он, скрывая опаску, подошел поближе, я вручил ему один из кинжалов. — Каждый раз, когда ты будешь видеть лень, страх или выход за край лужайки, оставляй зарубку на руке солдата. Если увижу я, зарубку получишь ты.

Рудо нервно кивнул.

— А у меня есть дела поважнее запоминания ваших имен. Первый! — Мои глаза встретились с крайним в ряду. Тот облизнул губы. — Шаг вперед. Надевая доспехи и бери копье. Второй!..

***

— Ты ранил меня! — Слышу крики на тарабарщине. За восемь часов я выучил пятьдесят восемь слов на языке их племени.

— Гиеново отродье, ты первый меня ударил! Больно!

Подхожу к фехтующей паре. Закрывшись щитами, они отрабатывали простейший тычок, но у обоих шла кровь. У левого — на икрах, у правого — на плече. Понимаю, что один криво держит щит, зато играючи случайно научился редкому таланту — особым образом сжимать пальцы на древке, вызывая жутковатый гул. Второй же… Трясется, боится, еле держит копье, зато щитом блестяще прикрывает все уязвимые части тела.

— Ваши имена?

— Кгу… Тридцать второй! — Представился двухметровый амбал, уверенно держа копье.

— Пятидесятый! — Рапортует высокий тощий парень, сжимая крепче щит.

Ну хоть не полные идиоты!

— Бейтесь. — Приказываю. — До первой крови. Кто первый пропустит удар — получит зарубку.

Чувствую взгляды солдат. Кое-где начала останавливаться тренировка.

— Одиннадцатый! — Слышу рев Рудо. — Подошел!

Гул возобновляется — нутром ощущаю запах свежей крови. Лень должна быть наказана.

Тридцать второй встает в стойку. Копье держит великолепно, с щитом же большие проблемы. Пятидесятый пугливо горбится, прячась за щит. Два уверенных удара копьем Тридцать второго — и щитоносец отшатывается назад, неуклюже парируя. Смотрю на их ноги — движутся уверенно, поза крепкая, шаг выверен. Удар, удар, снова удар, амбал теснит дохляка, входя в раж, все чаще и чаще лупя по его щиту. Подбирая остатки уверенности, Пятидесятый пятится, принимая больше и больше ударов, пока, наконец, его не вжимают в край лужайки. Заверещав, он в ужасе тыкает в противника копьем. Наконечник входит в руку, Тридцать второй взревел от боли и отшатнулся. Густо потекла кровь.

— Стоять! — Рявкаю на их языке. Они замерли. — Тридцать второй, иди к Рудо — приложи травы и сделай зарубку. Пятидесятый… — Задумчиво оглядываю не верящего в удачу дохляка. — Встаешь с Рудо.

Отворачиваюсь и замечаю на себе пристальный взгляд. Из окна второго этажа на меня, насмешливо приподняв уголки губ, смотрит Эбеле. Стройное тело соблазнительно изогнуто, глаза пожирают меня взглядом. Отгоняя похотливые наваждения, отворачиваюсь, зло скрипя зубами. Эта женщина источает коварство.

***

— Господин. — Подошедший на тренировочную лужайку стражник поклонился. — Госпожа приказывает вам прибыть к ней.

— Перерыв. — Зычно крикнул я. Вчерашние пастухи тут же тяжело задышали, поигрывая копьями, после чего сели и разгрузили потайные карманы, доставая вяленое мясо и бодяжное пульке.

Пройдя выложенную булыжником дорожку, ступеньки ко входной двери особняка и зайдя внутрь, я увидел стоящую перед столом Эбеле, кокетливо выставившую вперед ножку, откинувшую голову назад и насмешливо глядящую на меня. Стражник поклонился и покинул нас.

— Ты с этим собираешься победить Готто и Зарбенгу? — Ухмыльнувшись, спросила она меня, указав ладонью в сторону окна, за которым на лужайке тренируются вчерашние пастухи.

— Мы вместе с ними уничтожим лунных братьев, моя Госпожа. — Тихо отвечаю. — Скоро эти воины…

— Тшш. — Подняла указательный пальчик Эбеле. — Я не для того искала настоящее оружие, чтобы видеть подобное посмешище. Эти люди в жизни никого не убивали. Они не победят лунных братьев. Никто из нас не победит.

— Уверяю, моя Госпожа, что я не подведу своего Господина. Мы — Клалва.

— А храбрость в воле, да. — Сузила глаза Эбеле. — Ведь так? А что придает тебе волю, Аджо?

Молчу. Эта лисица отходит от стола и, медленно вышагивая, приближается ко мне.

— Волю моего отца и его братьев питает клан. Мы рождены потомками героев, история семьи кует наш стержень. А что кует стержень бродяги вроде тебя?..

Она приблизилась на расстояние наконечника копья, смотря мне прямо в глаза.

— Жажда обладания. — Прошептала Эбеле. — Ты знал, что сказать этим пастухам, ты говорил с собой, не так ли?

Она раздвинула губы в сладкой улыбке.

— Отец в тебе не ошибся. Отныне вы живете здесь — ты и твои пастушки. В сторожке они найдут себе ужин, а места на полу в моем особняке хватит всем.

Я открыл было рот, но она снова подняла палец, заставляя меня замолчать.

— Хорошо запомни внутреннее убранство. Если ты переживешь этот месяц, то станешь хозяином Желтоцветья навсегда.

Я поклонился и пошел на выход. Выйдя за дверь, прерывисто выдохнул, вытер пот со лба и постарался вернуть самообладание. Сглотнув, возвратил строгость взгляда и спокойствие тела. Глубоко вздохнув, я отправился к солдатам.

Кто я теперь? Пленник или телохранитель? Или стражник Эбеле надорвал спину, перетаскивая корзинки с вяленым мясом в свою сторожку?

***

Рудо не спал и это нас спасло. Позже он скажет, что дернул меня за плечо, когда услышал подозрительный скрип. Мгновенно проснувшись и сев, я быстро спустился по лестнице и, приподняв ткань, оглядел главный зал. Охотничьи трофеи сняты и брошены на верхнем этаже, громадина печи давно потухла, скрещенные мечи над входом и высокий потолок — остатки красоты в ставшем функциональным зале. Даже пиршественный стол был вынесен, дабы восемьдесят шесть мужчин могли спать вповалку в тепле и безопасности.

В прошлый раз я не придал значения винтовой лестнице вдалеке, напротив входных дверей — на втором этаже располагались покои хозяев и их детей. Проемы в многочисленные пристройки — кухни, туалеты, подсобки и спальни для прислуги — так же, как и лестница, прикрыты тканью, богато украшенной орнаментом зверей. Сейчас в одной из пристроек сложены одежда, оружие и доспехи.

— Вы слышали? — Встревоженно проговорил Рудо. Вспоминая вчерашнее ночное нападение, я кивнул и пнул ближайшее тело. Ошалелое лицо Пятидесятого уставилось на нас.