Нагой лопаткой чувствую холод обсидианового стекла. Сжимаю зубы. Заговор.

— Аджо… — Ледяной шепот вставшего позади меня Зарбенгу никак не походил на вчерашнюю мощь ораторского искусства. — Брось ножи.

— Я успею искромсать твое тело, даже истекая кровью. — С лютой злостью отвечаю ему. — Оружие я не брошу.

— Ценю твою проницательность. — Спокойно ответил Зарбенгу. Готто медленно шагает вперед. Видимо, остановив его знаком — трактирщик замер — Зарбенгу пару мгновений раздумывал над словами. Наконец, ласковым голосом он предложил присесть.

Готто быстро-быстро закивал, подтаскивая стулья к одному из столов и споро сел. Зарбенгу, продырявив мне кожу, намекнул последовать его примеру. Я подошел к столу.

— Садимся одновременно, умник. — Говорю ему, слышу из его глотки гул одобрения.

Осторожно и медленно разделившись, мы сели по соседству друг с другом, не убирая ножи. Готто суетливо сел напротив и демонстративно положил руки на стол, барабаня пальцами по глиняному столу.

— Может, расскажем… — Начал было трактирщик, но Зарбенгу качнул головой.

— Этот сын гиены думал, что сможет нас одурачить. — Ответил он, пристально смотря мне прямо в глаза. — Я знаю, из какой породы ты набрал себе бойцов. Думаешь, что хорошо знаешь повадки иноземцев? Что ж, в наблюдательности и эрудиции тебе не откажешь. Что ты собирался сделать дальше? Трахнуть Эбеле, заручиться ее поддержкой и арестовать нас?

— Вы ведете двойную игру. — Рявкнул я в ответ. — Где Олэйинка? Я рассказал о гонце в город — он исчез. Готто не меньше моего знает о секретах нашей Госпожи в Белом Гнезде, он будет держать ее за горло, а ты — чернь. В вашем плане я — третий лишний.

— Олэйинка в безопасности. — Примирительно произнес Готто. — Друзья, хватит. Мы все сейчас сидим на одном верблюде и если он упадет под нашим весом, то погребет под тушей каждого. Этому городу просто нужен был хозяин.

— У этого города был хозяин. — Зарбенгу сверкнул глазами в сторону трактирщика. — И сейчас он сирота. Вы вообще ничего не знаете о Желтоцветье!

— Я знаю, что этот город уже открывал ворота врагам. — Процедил я ему. — Я знаю, что здесь правила горстка самозванцев во главе с мтавой. И я знаю, что его сторонники всё ещё здесь. Полчаса назад на меня напали. Это ваших рук дело?

Готто сдержанно снисходительно улыбнулся, а Зарбенгу издевательски хохотнул, ответив:

— Даже не знаю, кто бы это мог быть! Быть может, отпрыск местного богача, чья семья столетиями пашет надел, живет в особняке, молится на Запад и не хочет потерять всё только потому, что Клалва рассорились с лунными братьями?

— Или твой фанатичный прихлебатель, Зарбенгу! — Кидаю сквозь зубы. Потом сложил два и два, и спросил. — Погоди, так это всё одни и те же люди?

Зарбенгу кивнул.

— Местная богатая чернь, возомнившая себя бванами, хочет открыть ворота лунным братьям. Простолюдины пожиже работают на их полях и смотрят им в рот. Изгои-отщепенцы — пастухи, которых ты вербуешь — ненавидят их всех, но им плевать на политику.

Я глубоко вздохнул.

— Так где Олэйинка? — Спрашиваю, переведя взгляд с Зарбенгу на Готто. — И зачем ты убил гонца?

Трактирщик улыбнулся, как старший брат, видящий первые успехи в своем любимом деле у младшего.

— Я отправил её к еретикам. Они собирались в другом, не занятом Эбеле особняке ушедших бван. Олэйинка смогла войти в круг доверия только убив гонца и отдав им его письмо.

— Из всей их шайки читать и писать умел только покойный мтава. — Хмыкнул Зарбенгу. — Мы нашли письма — он переписывался с лунными братьями. Это победа. Когда мы уничтожим гнилую элиту Желтоцветья, то объединим чернь. При помощи Этана я смог составить ложное письмо — лунные братья попадут в нашу ловушку.

— Я уже перехватил управление ярмарочной площадью. — Ухмыльнулся Готто, горделиво расправив плечи. — У меня в руках власть. Я освободил от налогов каждого, кто хранит товар в подвальных складах моей гостиницы и нанял местных дюжих селюков для охраны и перевозок.

— Мои пастухи тоже в скором времени будут обучены. — Соврал я и спросил. — Когда устроим облаву?

— Послезавтра. — Уверенно произнес Зарбенгу. — Подготовь своих парней как следует.

***

Открыв двери гостиницы, я, одетый в гвардейские доспехи, вывел на поводке связанного врага. Железный ошейник с шелковым шнуром, кляп во рту, связанные руки, следы побоев и лента на глазах вместо одежды — этот урод был выведен первым, держась передо мной на безопасном расстоянии. Сделанный кинжалом рисунок на его спине мотивировал синеглазого отрока — а этот молодой парень носит характерные голубые глаза — двигаться в такт с моим широким шагом наконец-то выспавшегося человека. Сидящие на мостовой, лежащие на траве, болтающие вдалеке, храпящие на земле и заполонившие улицу чернокожие пастухи повскакивали, приблизились и, округлив глаза, с интересом разглядывали беззащитный кусок мяса на поводке. Рудо пошутил на своем наречии и гогот пронесся над улицей.

— Это сынок Годлумтакати. Третий, правда — первого замочили свои же, а второй сбежал из города. — Отсмеявшись, бросил Рудо. После чего склонил голову, подавая пример младшим товарищам и добавил. — Господин, я привел вам восемьдесят пять человек. Куда держим путь?

— В старый дом Мунаша Игику. — Улыбаясь, отвечаю ему. — Туда, где ныне живет моя Госпожа.

С улюлюканьем и смешками на мешанине слов разных языков, толпа чернокожих пошла за нами. Рудо держится на почтительном полушаге позади меня, а изгои откровенно наслаждаются положением. Они гогочут, активно жестикулируют, улыбаются белоснежными зубами, издевательски оскорбляют богатенькую чернь, что заперлась в особняках за огородами и высоченными заборами в сытом месте близ площади. Пусть я и оказался частью неорганизованного стада, но такое наслаждение не испытывал давно. Бесхитростные парни, искренне ненавидящие нуворишей, заставили душу раствориться в успокоении — мне не сунут под ребро нож, не ударят в спину или ночью, не отравят и не предадут. Впрочем, лишь пока наши интересы не разойдутся.

— Стой, кто… — Начал было стражник Эбеле, но, завидя два треугольника у меня на лбу, ойкнул и открыл ворота. Толпа ввалилась внутрь, охая и ахая, разойдясь по лужайке, восторженно выдыхая близ прекрасных цветов. Пастухи с наслаждением впитывали ароматы цветения.

Стоило стражнику запереть ворота, как дверь особняка отворилась и на пороге предстала Госпожа, со снисходительной доброй материнской улыбкой. Голубые и небесно-синие бусы покрывают шею, на голове — лазурный, воздушно уложенный платок. Небольшая грудь прижата к телу фиолетовой лентой, а полупрозрачная голубая шелковая колышущаяся от порывов ветра ткань скрывает болезненную худобу. На щеках, глазах и губах — свежая краска, пальцы украшают перстни, а на ногах — открытые туфли. Я… Мы замерли. Редкая девушка выходит на улицы хоть немного одетая столь детально продумав образ и подобрав одежду. Но именно сейчас Эбеле выглядит гораздо соблазнительнее, чем при всех прошлых встречах.

— Аджо. — Повелительный голос коснулся моих ушей и я вытянулся по струнке. — Я всё подготовила. Идите на задний двор. Ожидайте меня к полудню.

Я поклонился Госпоже. Рудо, гаркнув на родном языке собратьям, двинулся со мной во главе за дом, по выложенной булыжником дорожке. К моему удивлению, пастушки, косолапя, ступали осторожно, стараясь не задеть ни краешка удивительной цветочной красоты. Избитого пленника я повел первым и вот он как раз неуважительно сломал прекрасную герберу, за что немилосердно бит Рудо под одобрительные возгласы пастушков.

На заднем дворе нас ждет круглая широкая — метров сто в диаметре — лужайка с десятками сложенных на траве воинских комплектов из копий, щитов, кусков доспехов из кожи и дротиков. Поодаль от лужайки камнями выложено кострище, вокруг которого выкопаны и укреплены глиной полусферой, дабы хозяин дома мог вечером позвать друзей, пожарить мясо и вести долгие степенные подлунные беседы.