Литмир - Электронная Библиотека

— Так, этих завалим, допустим... Что дальше? Да просто: запираю матросский кубрик. И корабль — наш!

У Михеля даже испарина выступила от нового наваждения: действительность, дробясь, сладко поплыла перед глазами. Только капитан в этой новой действительности — не шкипер, капитан — только Михель! «И притом, мы ведь только сберегали свои шкуры, — мелькнуло оправдательно, хотя когда бы и перед кем Михель держал отчёт о своих поступках? — Интересно, сможет мой мальчишка определиться с местоположением и курсом? Если нет — это будет не смешно».

Полоса света золотистым ножом пала на палубу, вспарывая мысли и поступки, разрезая решительность и мужество.

Виллем думал проскользнуть незамеченным, но в момент открытия им кубрика «Ной» довольно неаккуратно качнулся на крутой волне, вытряхнув старика на палубу вместе с дверью, за которую он судорожно уцепился. Тут уж Виллем и сам не удержался от пары крепких тирад. В общем, хреновый из него соглядатай, прямо сказать, получился. Он и сам так порешил.

Михель тенью скользнул прочь от шкиперской каюты. В отличие от Виллема сообразительности и хладнокровия у него пока доставало. Изрядно ошарашенный резким переходом из света в темень, Виллем почти с разбегу налетел на Михеля, несколько демонстративно возившегося с застёжками штанов.

— А, Виллем. Тоже до гальюна? Похоже, солонинка на ужин была с изрядной тухлятинкой. Я вот с очка не слезаю, обосновался на палубе, чтобы всегда успевать. Понос, понимаешь ли.

Михель, кстати, про себя не мог не отметить, что после его «антиселёдочного» бунта кормёжка стала поразнообразней. Хотя, разумеется, Корнелиус разносолами их отнюдь не баловал. Это тоже подсказало Михелю, что его выступление стало достоянием ушей Адриана. Кто ж ещё мог распорядиться о провианте?

Тема оказалась Виллему близка и понятна. Поэтому он, пожалуй, впервые ответил Михелю без враждебности:

— Везёт же некоторым. У меня вот обычно наоборот. Мёрзнешь чуть ли не по часу. Хуже нет, когда твой собственный зад отказывается тебе служить. А что касаемо солонины — зря грешишь, вполне прилично. Едали и похуже... Это у тебя, верно, с масла брюхо закрутило. Видел, какими кусками ты его заглатывал. Его вообще-то мазать надо. Разоришь провиантскую. Кстати, с этого самого куска масла, поданного нам на стол, Корнелиус предварительно на два пальца прогорклой плесени срезал. Сам видел. Я к нему по-свойски заскочил — уголёк для трубки из очага выбрать. Как бы он, стервец, этими обрезками суп не заправил...

Если бы словоохотливый Виллем знал, от какой беды он только что ненароком спас и себя, и всех прочих. Но он даже не догадывался, какими словами мысленно костерил его Михель: «Задушил бы собственными руками старого геморойщика!» И вдруг Михель успокоился: «Постой, не горячись. А не сам ли Всевышний послал этого кладбищенского прогульщика, чтобы тебя предостеречь и сберечь?»

С младых ногтей привыкший полагаться исключительно на себя, Михель, тем не менее, когда нужно и выгодно, охотно прибегал к содействию вышних сил, повсеместно отыскивая их руку для оправдания своих поступков. Они и Гюнтера в незабвенных рядах 4М и 4Г верно держали, дабы было кому объяснять и оправдывать разухабистые буйства да тёмные делишки. Вот и вышло, что не выдержавший новициат[14] Гюнтер был для них высшим авторитетом по сравнению с обладателями паллиумов[15] и даже инфул[16]. Ну а в отсутствие Понтёра Благодать Божья, само собой, перешла на Михеля. Иначе трудновато объяснить, почему Михель здравствует, а Гюнтер стал блюдом для червей, а Макс вон даже для рыб. На «Нос», судя по всему, Питера для этих же целей взяли на борт. Хотя куда ему до сурового воителя Гюнтера! И сравнения никакого нет. Разве что, опять же, один жив-здоров, другой — наоборот. Ну да ладно, не скучайте там. Особенно Максик: скоро у тебя прибавится дружков. И если ты, Михель, будешь вечно поспешать, то одним из этих «дружков», вполне вероятно, окажешься ты сам. Так что, Михель, не забывай девиз: что ни делается — делается к лучшему. Разве ты говорил напрямки с Яном о своих планах? С чего тогда взял, что он тебя поддержит? Увидит окровавленные тела спексиндера и шкипера, такую истерику закатит — только держись! Враз из товарища милого заделаешься ему злейшим врагом...

Размышляя, Михель не переставал в нужные моменты поддакивать Виллему, кивать головой и даже к месту вставлять реплики. «Кроме того, откуда мне ведать, какие знания и навыки успел шкипер передать Яну? Ведь не полный же дурень Адриан, чтобы вываливать все хитрости своего непростого мастерства первому встречному. Встанем посреди океана, и что тогда делать? Мёртвого шкипера не попросишь порулить...»

Пока Михель и Виллем изображали безумную радость от встречи, беседа в шкиперской шла своим чередом.

— Ведь с постоялого двора видно было, что парень не способен к нашему ремеслу. Вспомни, как он шарахнулся тогда от курицы, что нам зарубили на ужин.

— Это не довод, — отмахнулся решивший всё ж таки возразить шкипер. — Я, да и ты, можем вспомнить добрую дюжину славных китобоев, не способных снести голову пулярке или каплуну и поручавших то исключительно жёнам да кухаркам, но в море смело идущим навстречу стаду разъярённых кашалотов.

— Прям ни с какой стороны тебя не ущучишь. — Спексиндер стал жадно искать новые доказательства в кружке и, судя по всему, нашёл, ещё не увидев дна посудины, потому как решительно грохнул ею о стол. — А второй, второй, Михель который! Буян, ежели что не похуже. Чего в кубрике-то учудил! Мне верный человек всё обсказал.

— «Верный человек», — фыркнул, передразнивая, Адриан. У него словно голос прорезался. — Старый пердун Гильом, что ли, разболтал? Так за ним давно этот недуг замечен. Словесное недержание. Паче будет продолжать в том же духе, то и языка как-нибудь лишится. Так ему и передай.

— Ежели не в чести у тебя, шкипер, преданность верных людей, ежели клеветниками их хаешь, а потакаешь смутьянам да ненормальным, то и тебе не место на мостике. Так и поставлю вопрос перед советом управляющих.

Спексиндер, не сводя налитых кровью глаз с собеседника, потянулся было за кувшином, да так и ткнулся лбом в стол.

— Э, мил человек, тебе ж баиньки давно пора. А то сидишь тут, буробишь что-то нечленораздельное. Пойдём, пойдём-ка...

— Отпусти меня, ты... бывший шкипер... — Томас попробовал слабо отбиваться. — Ты уже никто, сдай власть и убери свои руки. В могилу ледяную хочешь меня снести? Врёшь, не дамся...

— Ладно, ладно, угомонись покедова. До следующей пирушки. Завтра же сам приползёшь, глаза пряча, помятый, да извиняться начнёшь.

Виллем и Михель как по команде умолкли, увидев, как шкипер, тужась, переносит грузного, обмякшего, но не перестающего ругаться спексиндера в его каюту.

— Может, помочь? — кивнул Михель.

— Не лезь куды не просят, — окрысился вновь старик, однако вспомнив, видимо, как они только что дружески обсуждали особенности желудочно-кишечного тракта, пояснил более мягко: — Дела начальственные, без нас разберутся. Кликнут, коли понадобимся. А так, чего глаза мозолить. Видишь же, они не в полном здравии.

— Тогда я спать пошёл, — притворно зевнул Михель.

Оставшись в одиночестве, Виллем несколько растерянно потоптался на палубе, решился уже было выкурить трубочку на воздухе, но холод и сырость враз остудили его намерения; к тому ж раскуривать при такой погоде — занятие не из лёгких. И неудавшийся лазутчик Виллем, только что походя спасший минимум пару жизней, разочарованно крякнув на прощание, тоже отправился в кубрик.

VI

Как ни спешили, ни грезили твердью земной, но добычу упускать не собирались, исправно вываливая вельбот за борт при каждом удобном случае.

В этот раз Йост подбил кормящую китиху, и океан, кроме крови, подёрнулся плёнкой уже никому ненужного молока. А глупый детёныш продолжал безмятежно кувыркаться вокруг уже мёртвой матери, настойчиво-безответно требуя пищи, заботы, ласки. И глядя на пятиметрового «малыша», беспомощно кружившегося в кроваво-молочной ванне, среди безмятежного, полного жизненной неги и только что, до удара гарпуном, счастливо-самодовольного океана, китобои внезапно ощутили мистический ужас от дела рук своих. Забираться за край Ойкумены[17], чтобы и здесь творить злодеяния?!

вернуться

14

Новициат — длящееся до двух лет трудное испытание для желающего поступить в монашеский орден.

вернуться

15

«Обладателями паллиумов» — епископами, отличительным знаком которых являлся паллиум — большой белый воротник (символ пастыря, несущего на плечах ягнёнка).

вернуться

16

Инфула — головной убор высшего духовенства; то же, что митра.

вернуться

17

Ойкумена (греч.) — освоенная человеком часть мира; здесь: синоним цивилизации.

7
{"b":"666940","o":1}