– Что там? – в нетерпении спросил Яша.

– Там… там, – как заведенный повторял мальчишка.

Яша сгреб подростка и встряхнул.

– Говори толком! – рявкнул он.

Паренек посмотрел на него виноватым взглядом и выдохнул:

– Русские вилами на конюшне Руслана припороли…

Света зажала рот руками, давя крик ужаса. С лица Яши сошла вся краска. В нем не осталось ничего ласкового и приветливого. Он отпустил паренька, а сам, не видя ничего перед собой, шагнул мимо Светы в сторону реки. Сначала шел медленно, а потом перешел на легкий бег, и уже через мгновенье мчался вниз, не выбирая дороги. Света бросилась за ним, но мальчишка ухватил ее за руку.

– Не ходи за ним. Он завтра к тебе придет, и то, если Руслан выживет.

– А если нет? – непроизвольно спросила она.

Подросток посмотрел в ту сторону, куда побежал Яша, потом перевел взгляд на девушку.

– Тогда тебе лучше забыть его, – ответил он, и, помедлив, добавил глухо, – цыгане будут мстить русским.

Мальчишка хотел проводить Свету, но она отказалась и вернулась в село одна. Сон все не шел к ней. Девушка, как зверь в клетке, металась по комнате и пыталась успокоиться, но куда там… Воображение рисовало ей картины одна страшней другой. Вот цыгане всем табором приходят в село, и у каждого в одной руке горящий факел, а в другой вилы – и начинается в селе жестокая резня. А Яша? Ведь он же любит Свету, неужели он откажется от своей любви из-за того, что случилось? Тут девушка замерла прямо посреди комнаты, будто на стену налетела. Кровь пульсировала в висках. Ей казалось, что она слышит, как стучит собственное сердце. Если Руслана припороли на конюшне, значит, он был там, то есть он полез туда зачем-то. Напрашивается вопрос: а зачем цыган полез в колхозные конюшни, если не за лошадьми? Значит, это Руслан воровал лошадей, а Яша, конечно же, знал об этом. То есть Яша лгал.

Света опустилась на кровать, и тут же услышала стук в окно. Она сорвалась с места, подскочила к окну… и остановилась. Она колебалась: нужно ли открывать окно человеку, который причастен к преступлению, и, вообще, можно ли любить такого человека? Она стояла, освещенная луной в шаге от окна, и не знала, что ей делать. Ведь ясно же, Яша всё знал о конокрадстве, но скрыл это. А может, он просто использовал ее. Нашел дурочку, неизбалованную мужским вниманием, и очаровал. Права мама: Света – дура. Купилась на красивые глаза да ласковые речи. Не любит ее Яша. Ромала, бабка его, тоже была в курсе краж, и про кибитку, переехавшую судьбу девушки, солгала. Три недели прожиты во лжи. Сама Света тоже хороша, лгала самому близкому человеку – маме. И кто в этой ситуации более грешен – Света или цыгане – нужно еще разобраться. Но тут повторно постучали в окно, и девушка шагнула к нему, открывая плохо слушающимися руками шпингалеты. Пусть так, пусть Яша все знал, но сам он не воровал. Да и потом, ну неужели он в курсе всех дел в таборе? Вон сосед Светы, ветеран войны, а гнал самогон. И когда об этом стало известно всем, участковый едва не заподозрил Полину Яковлевну с дочерью в пособничестве и укрывательстве.

Яша легко запрыгнул на подоконник. Света молча смотрела, как он закрывает окно. Цыган тоже молчал. Потом повернулся к ней, и девушка от ужаса вжалась в стену. Лицо парня было белым, но даже не это напугало ее. Это милое и всегда открытое лицо было злым, а глаза – холодными, и оттого такими чужими. Яша шагнул к ней, она еще больше вжалась в стену.

– Ты знала, что готовят нам колхозники? – глухо спросил цыган.

Горло Светы в момент пересохло, а по спине прошел озноб. Ответить она так и не смогла, лишь отрицательно покачала головой.

Парень вновь шагнул к ней, она едва не вскрикнула, но изо рта вырвался только хрип. Яша замер и смерил ее все такими же злыми глазами, и Света поняла, что он ей не верит. Это ужаснуло еще больше, и она бросилась ему на шею, покрывая поцелуями лицо. Его руки потянулись обнять любимую, и она чувствовала через тоненькую ночную сорочку прикосновение его холодных пальцев. Он прижимал ее к своей груди. И в этом объятье было столько отчаянья и боли! Он уронил ей голову на плечо, и, уткнувшись лицом в волосы, заплакал. Девушка замерла, понимая, Руслан умер. Комната вдруг поплыла перед глазами. Память услужливо нарисовала красивое и гордое лицо младшего брата Яши. Не улыбнется больше Руслан, не полетит больше над полем его чистый голос, который со временем обещал стать таким же сильным, как у брата. Света гладила любимого по черным кудрям, и оплакивала вместе с ним его безмерное горе.

***

Село гудело, как пчелиный рой. Из двора во двор передавали новость об убийстве цыгана. Матвей Матушкин смотрел на односельчан исподлобья. Едва он подходил к кому-нибудь, люди тут же замолкали, а потом, уж больно демонстративно, расхваливали нынешний урожай. Матушкин понимал: его осуждают.

Так кто же знал, что получится всё именно так? Ведь он просто хотел припугнуть вилами цыгана, да только древко стало скользким во влажных ладонях и вырвалось из рук. И никто из этих людей, провожающих его тяжелым взглядом, не знает, что и теперь перед глазами Матвея стоит вмиг побледневшее лицо молодого цыгана. А пока мужик бегал за участковым, раненый исчез. Матушкин только потом понял, что за участковым он побежал не для того, чтобы покаяться в содеянном, а чтобы показать: вот, мол, я был прав – цыгане воровали лошадей! Ведь старый конюх тихо сидел в засаде, дожидаясь, когда Руслан выведет лошадь из конюшни, и лишь когда тот появился, ведя под уздцы красавицу-кобылу, выскочил перед ним с вилами в руках.

Тела так и не нашли, хотя искали долго и упорно. По сути, искать нужно было в таборе, но участковый туда не пошел: струсил. А нет тела – нет и дела. А что трава да земля в крови испачкана, так не все ли равно от чего. Тем более, что под утро прошел дождь, и от убийства цыгана не осталось даже следов. А может, и выжил цыган?! Да только в это никто не верил, и в первую очередь сам Матвей. Да и цыгане перестали появляться в селе: хоронили соплеменника.

Света на похороны не пошла. Яша ее не звал, а сама напрашиваться не стала. Он появился на третий день. Она была очень рада, но он мало говорил и уж тем более не пел. Просто сидел рядом, держал ее пальцы в своих ладонях и думал. А думы были не светлыми. Глаза так и горели лютой злобой и теплели лишь, когда смотрели на любимую. Цыгане вновь стали появляться в селе, спокойно расхаживали по нему, и лишь по тому, как они исподтишка поглядывают на русских, было ясно, что они ничего не забыли. В воздухе пахло грозой, и она скоро должна была разразиться…

– Пожар! Горим! – ворвалось в окно Светланы. Та подскочила в кровати. Комната была освещена заревом пожара. Девушка, путаясь в рукавах халата, вылетела из дома, столкнувшись в дверях с матерью, которая тоже наспех одевалась. На той стороне улицы, в три дома от избы Светланы, полыхал пожираемый безжалостным огнем дом Матвея Матушкина. Света с матерью бросилась туда. Люди бестолково толкались у горящей избы. Жена Матвея, прижимая к себе ревущих детей, выла под забором соседей. Сам Матушкин с опаленными волосами и бровями сновал с ведрами в руках. Лицо у мужика было красным от жара, да одна щека уже пузырилась ожогом. Серые губы плотно сжаты.

Огонь хлестал из открытых окон дома, от жара плавилось стекло. Люди с ошалелыми глазами бегали с ведрами в руках, пока кто-то не выстроил цепочку. Ведра плыли из рук в руки, но спасти дом так и не смогли, зато отстояли баню с летней кухней, да дом соседей, на крышу которых сыпались горящие угли. Под утро приехала пожарная машина из райцентра. К тому времени, тушить уже нечего было, но бравые пожарники полили тухлой водой останки дома, баню да соседнюю избу.

Матвей с обезображенным лицом в окружении соседей стоял перед тлеющими руинами собственного дома, потом посмотрел на притихших перемазанных сажей людей, его взгляд зацепился за тоненькую фигурку Светланы. Глаза налились лютой злобой, а соседи всё перешептывались рядом: