– Я умру. И я не хочу умереть на операционном столе. Отвези меня к маме. Хочу проститься с ней.

Все уговоры Яши пошли прахом. А ведь он не поленился и попросил свою бабку посмотреть Свету: может это и не болезнь, а порча? Но старуха лишь вздохнула, а потом ответила, что она предупреждала Свету о скорой смерти, если та с Яшей останется. Но девушка, несмотря ни на что, выбрала свою судьбу, связав жизнь с ним. Ромала рассказала внуку о том разговоре, где цыганка открыла девушке ее судьбу. Яша, взбешенный услышанным, едва не задушил старую бабку. Благо его вовремя оттащили от уже хрипевшей старухи.

– Да будь ты проклята, старая ведьма! – крикнул он напоследок и ушел…

– Она и мне говорила, что Света помрет скоро, – проговорила мать, – а я ей не поверила.

Яша раздавил в пепельнице очередной окурок.

– Света все знала, – еле слышно сказал он.

Тут открылась дверь, в проеме которой показалась взлохмаченная голова Михаила.

– Она проснулась, – сказал подросток.

Яша рванул в дом, теща спешила следом. Парень подлетел к постели, сжал в руке руку жены, больше похожую на высохшую птичью лапку. Она что-то говорила на цыганском.

– Ты дома уже, дома, – повторял муж на русском.

Взгляд потухших блеклых глаз шарил по комнате, пока не встретился с глазами матери, и в ту же секунду они наполнились слезами. Девушка протянула худые с синими венами руки.

– Мамочка,– прошептала она.

Полина Яковлевна плюхнулась на колени и стала обнимать дочь, целовать холодные руки и лицо с ввалившимися щеками.

– Доченька моя, – лепетала мать, – да от тебя только половина осталась.

Света улыбалась, а губы казались серой ниткой, прорезающей некрасивое лицо. Мама все гладила и гладила своего единственного ребенка по волосам, да целовала. Слов у нее не было. У Светы тоже.

***

Дочь отговорила мать от визита к врачам. Полина Яковлевна – атеист по натуре – сбегала к бабке Дуне, которая снимала порчу, да готовила приворотные зелья. И ведь не верила ни в светлые силы, ни в темные, а к колдунье, старой высохшей женщине, которой было лет сто, но и по сей день сохранившей острое зрение, сходила. Бабка выслушала ее и, накинув платок на седые волосы, заплетенные в две тугие косы, пошла за бедной матерью. Света во время ее прихода спала. Бабка Дуня глянула на нее лишь раз и, развернувшись, пошла к двери.

– Стойте! – крикнула Полина Яковлевна, бросившись следом. – А Света?

Ведунья повернулась в дверях, зыркнула синими глазищами на нее, потом, кивнув на спящую девушку, заявила:

– Ей ничем не пособить. Я дам тебе отвар один. Он ее не спасет, но она хотя бы мучиться не будет. Зараза у ей в теле.

– Рак? – помертвевшими губами спросила мать.

– Не, – ответила старуха, – я знаю, какой рак бывает, а это зараза. Бог знает какая.

Она всунула женщине в ладонь пузырек с отваром и ушла. Только дверь за ней стукнула.

Неверующая ни в черта, ни в Бога мать стала давать снадобье, оставленное старой ведьмой, и Свету перестали мучить постоянные боли. У нее проснулся аппетит, а на щеки вернулся румянец. Она играла с дочерью в ладушки и разучивала новые песенки. Ромала – непоседа и шалунья – льнула к маме. А та ей пела цыганские песни. Полуторагодовалая девочка болтала без умолку. Ее рот не закрывался ни на минуту. Казалось, дом был наполнен щебетом весенних птиц. Черноглазая, черноволосая – очень походила на отца: его глаза, его волосы густые, завитые кольцами, его улыбка. И только повадки у нее были мамины. Она так же морщила свой маленький, хороший носик, когда была чем-то недовольна. Несмотря на то, что внешне малышка никак не походила на Свету, Полине Яковлевне она живо напоминала дочь. Женщина водилась с внучкой и тайно радовалась, что у нее от Светы останется вот эта живая память. У девчушки был тоненький звонкий голосок, и она пела, закрыв глаза, цыганские романсы. Отец с матерью смотрели на маленькую дочь, как та, подражая папе, выводит рулады, и улыбались…

Через день после приезда молодых в село прекратился дождь. Наконец-то, выглянуло из-за туч долгожданное солнце. Света сама не ходила. Яша выносил ее в сад, где специально для девушки поставили старое кресло, и она все дни проводила на свежем воздухе. Молодая мать даже повеселела. Полина Яковлевна поглядывала на дочь и радовалась. В ее душе появилась надежда, что, возможно, она и поправится. Вон, к примеру, Палыча взять: ведь его уже почти похоронили, а он ничего, оклемался. Вновь стал ходить, есть. Взять хоть бабку Фросю – тоже думали, что помрет, а она и по сей день бегает по селу… Может и Светлана поправится. Не верит Полина Яковлевна ни цыганским предсказаниям, ни словам старой ведьмы, хотя за еще одним пузырьком все же сбегала.

Светлане стало лучше. Она уже пыталась сама вставать, и теперь могла резать яблоки на варенье. Мать сначала, было, не допускала дочь к работе, а потом поняла, что той доставляет радость любое занятие. Она просто устала лежать, ей хочется быть полезной. И женщина пододвигала к девушке миску с мытыми плодами и улыбалась, глядя, как Света снимает ножом кожицу и сосредоточенно режет яблоки на мелкие части.

***

– Я хочу в лес, – сказала как-то выздоравливающая.

Полина Яковлевна переглянулась с Яшей и Мишей.

– А почему бы нет, – сказал зять. Теща смотрела на него, и ей иногда становилось жутко. Парень страдал не меньше ее, глядя на больную Свету, и боялся он за нее сильно. Женщина поняла это, так как у парня были посеребренные сединой виски. Это в двадцать-то лет! Только горе-злосчастье может сыграть такую шутку с человеком. Теперь, когда жена немного ожила, Яша вновь улыбался. А еще он молился. Полина Яковлевна застала как-то на днях его за молитвой. Цыган беззвучно шевелил губами, сжимая крестик в ладонях, стоя на коленях перед кроватью. Она посмотрела на него и отчаянно пожалела, что не верит в Бога. Может действительно начать молиться, чтобы Света совсем поправилась? Только стыдно как-то. Не верила, не молилась, и тут на тебе: сдурела на старости лет. Нет уж, пусть Яша молится, а она сходит за еще одним пузырьком отвара.

В лес они пошли все вместе. Яша нес на руках бестелесную Свету.

– Ты легче Малушки, – сказал он жене.

Та улыбнулась в ответ.

– Поэтому ты несешь меня, а не дочку?

Девчушка, сидя у Михаила на шее, звонко рассмеялась. Взрослые переглянулись и заулыбались.

День пролетел незаметно. Яша впервые с тех самых пор, как заболела жена, пел веселые цыганские песни, не сводя глаз с любимой. Та улыбалась и подпевала. Миша жарил шашлык. Полина Яковлевна играла с внучкой, а высоко в небе стояло веселое ласковое солнце, и на душе было радостно и светло! Вечером истопили баню, а потом на веранде пили квас, и впервые за эти две недели, никто не думал о смерти. Все были счастливы и веселы, как никогда.

Света умерла этой же ночью. Казалось, она просто уснула, и ей снятся хорошие сны, так как она улыбалась. Полина Яковлевна, разбуженная посеревшим с горя зятем, тихо плакала подле кровати дочери. Она не причитала, не кричала, а просто скулила, как обиженная собака. Яша стоял рядом и, у него дрожало лицо. Он едва держал себя в руках. Ведь вчера они были абсолютно счастливы, а теперь?

Он медленно опустился на колени подле жены, обнял ее одной рукой, и, прижавшись, к ней лицом, вдруг заплакал. Полина Яковлевна подняла на него затуманенные слезами глаза и замерла. Потом, не сводя взгляда с зятя, машинально перекрестилась. Яша был абсолютно седой.

В день похорон с утра моросил дождик. Но к обеду вновь выглянуло солнце, и в умытом небе засияла разноцветная радуга. Света казалась спящей. Она даже похорошела. Хоронили девушку в платье с выпускного вечера. Малушку увели к соседям. Девчушка постоянно спрашивала про маму, а на отца смотрела недоумевающе и показывала на голову. Да, Яша теперь походил на старца.

Люди шушукались и вздыхали. Парень при жизни жены ни разу не назвал тещу матерью, зато теперь обращался к ней только «мама». Вот так.