Похороны, поминки, затем побелка всего дома вымотали бы Полину Яковлевну, если бы не помощь цыганских родственников. Черноглазые девицы, приходящиеся Яша не то троюродными, не то четвероюродными сестрами – седьмая вода на киселе – сами все побелили, помыли, перехлопали половики и ковры. Полина Яковлевна лишь помогала, да не спускала глаз с шаловливой внучки. Та ходила потерянная по дому и искала маму. Девочка заглядывала под кровати, и в шифоньер, и даже в поддувало печки, и всякий раз спрашивала: где мама?

У ее бабушки разрывалось сердце, глядя на поиски ребенка. Она прижимала малышку к себе и вдыхала ее детский запах, так похожий на Светин. Она целовала внучку, а душа все больше и больше болела. А вдруг Яша захочет уехать и забрать с собой бабушкину кровиночку? Что тогда делать несчастной женщине? Жить-то как, если жить незачем?

Яша пропадал на кладбище. Подравнял могильный холмик, поменял деревянный крест на металлический, поставил и выкрасил оградку. Осиротевшая мать только цветы посадила…

***

После того, как отвели девять дней, Яша стал собираться. Полина Яковлевна смотрела, как он упаковывает вещи и игрушки Ромалы и явно ощущала, что жизнь покидает ее. Парень бросил взгляд на тещу, а та вдруг бухнулась перед ним на колени и, схватив его за загорелые жилистые руки, просипела:

– Не увози от меня Малушку!

Зять бросился ее поднимать, но она не давалась, валяясь у него в ногах.

– Яша, сынок, оставь мне внучку! Прошу тебя! Сынок! Родной! Прости за все, но дочку не забирай! Ты другую встретишь, а у меня живая память о Свете останется! Богом прошу! Памятью дочери заклинаю! Не увози Малушку от меня…

И она заплакала. Цыган, наконец, поднял ее на ноги и усадил на лавку.

– А мне-то как жить без дочки? – выдавил он из себя.

– Так ведь ты все время в разъездах, кто за ней смотреть-то будет? Тетки твои, да сестры, которые не пришей кобыле хвост Ромале?! А я ей родная! Родней некуда! Сынок, ты приезжать к нам будешь. Богом тебя прошу, не забирай девочку! Жить-то зачем тогда?

Парень смотрел на плачущую тещу и думал, что отчасти она права. Он очень часто отсутствует, а за девочкой присмотр нужен. Кто за ней лучше родной бабки присмотрит? Свету не вернуть, а Полина Яковлевна умрет – тоска ее съест. А он-то как будет без счастливых глаз дочери? В общем, куда не кинь – везде клин!

Тут в комнату забежала Малушка. Она увидела сурового отца и плачущую бабушку, подбежала к той и стала гладить по щеке.

– Не пачь, баба. Не пачь, – шептала она. Женщина обняла свое единственное сокровище, прижала к груди. Девчоночка вытирала своей маленькой ладошкой бабушкины слезы и все норовила в глаза заглянуть.

– Не пачь, баба. Не пачь, – приговаривала она.

– Доченька моя, кровиночка моя, – стонала Полина Яковлевна.

А Яша молчал и смотрел на осиротевших тещу и дочь. И для себя он уже все решил.

На следующий день на рассвете, когда из города пришла за ними машина, парень уехал один. Ромала осталась у бабушки.

***

Односельчане Полины Яковлевны, увидев, что Яша оставил дочь с бабкой, замололи языками. Многие были на похоронах Светы и видели седую голову парня, но никто не верил в его искренность. Люди перешептывались за спиной несчастной женщины, говорили, что цыган бросил дочку. Но самой матери до них не было дела. Она уже собралась устроить девочку в ясли, как из города приехал Яша. Он никак не мог нацеловаться со своей крохой, а та жалась к отцу. Уложив девочку спать, теща и зять сидели в кухне и пили чай.

– Что, мама, тяжело, поди? – спрашивал он. Женщина вздохнула.

– Ох, сынок. Разве заткнешь их, – проговорила она, – на чужой роток платка-то не накинешь. Пусть болтают себе.

Цыган покачал седой головой.

– Не хочу, чтоб о тебе плохо говорили. Еще подожди, вот увидишь, Малушку станут дразнить, – сказал он.

Теща опять вздохнула. А что тут скажешь?

– Ну, вот что, – заявил Яша, не поднимая глаз, – поживете еще немного здесь, а я пока попытаюсь устроить вас в городе. Все к Малушке ближе буду.

Полина Яковлевна посмотрела на парня, опешив.

– Да что ж я в городе делать-то буду? – пробормотала она. – Да и дочери твоей воздух свежий нужен, а город – он город и есть: грязь да машины.

Яша усмехнулся уголком рта.

– Ты, мам, не беспокойся об этом, – сказал он, – будет так, как тебе нравится. Вот увидишь.

Теща на это промолчала.

Зять уехал. Но через какое-то время стало понятно, что эту зиму Полина Яковлевна с Малушкой будут жить в селе. Девочку нехотя, но все же взяли в детский сад. Яша приезжал каждые выходные, когда на день, когда на два, иной раз и вовсе на пару часов. Звонил через день. Теща рассказывала нехитрые деревенские новости – Яша в паре фраз умудрялся вкладывать всю свою жизнь.

Ромала сильно скучала по отцу и ждала его приезда с великим нетерпением. А тот рвался к дочери. Односельчане видели, с какими гостинцами приезжал зять к теще. Ведь кабы по-нормальному, то они и знаться не должны были бы – Света-то померла. Ан нет! Ездит! На машине. Коробками что-то таскает в дом. А где берет? Ведь не работает нигде. Тогда выходит нечестным путем нажитое, а то и вовсе краденое! Цыгане – какой с них спрос?! В глаза, понятно, не говорили, но за спиной начинали шептать, и этот шепот напоминал Полина Яковлевна шипение змей. Того и гляди, ужалят! Она понимала, что большинство ей просто завидует. Ведь у «нормальных» людей теща с зятем должны чуть ли не драться, а тут подарки! Кто ж поймет? Никто и не понимал.

***

– Пока не получается, мам, устроить вас в городе, – сетовал Яша.

Полина Яковлевна посмотрела на седую голову зятя и вздохнула. В прошлом месяце отвели полгода Свете. Об этом было тяжело думать и вспоминать. На поминках были только свои: она, Яша, Миша и Малушка. Так и посидели вчетвером на могилке. Малушка к тому времени почти забыла маму, и от этого у бабушки щемило сердце. Каково это – прожить жизнь, не зная матери? Свою она сама плохо помнила. Время стерло знакомые и родные черты. Фотографий не осталось. Мать Полины Яковлевны умерла от пневмонии во время войны, когда работала в две смены на неотапливаемом заводе. Мужа с фронта так и не дождалась, как и сына, который был старше Поли на двенадцать лет. Полина Яковлевна схоронила мать в 1943 году, а в июле 1944 пришла похоронка на брата. А в 45-м она встретила отца. Тот и не признал в вытянувшейся стройной, как березке, девушке дочку. Полине тогда едва исполнилось четырнадцать. Она тоже не признала в этом постаревшем, с врезавшимися в лицо морщинами, с седыми висками, обросшем мужике отца. Только глаза – серые, живые – горели. Она вспомнила, как вдруг хлопнула за ее спиной входная дверь, как она оглянулась и встретилась взглядом с ним. Какое-то время стояла, оцепенев, потом уронила на пол сковородку и бросилась к отцу и долго поливала видавшие виды гимнастерку накопившимися слезами. Вечером они сходили на кладбище к маме. Помолчали, вспомнили брата… и продолжили жить.

У отца было много ранений, но руки-ноги на месте – это главное. Как он говорил, лишь одно – коварное. Однажды его зацепило осколками от мины. Какие смогли – извлекли, другие бродят в теле, причиняя нестерпимую боль. Чего-чего, а ее мужчина не боялся, хотя мучился страшно. Да и скончался внезапно. Встал как-то, потянулся, да и упал замертво. Восемнадцатилетней Полине потом показали осколок, который оборвал жизнь отца, войдя в сердце. Потом она долго жила одна… Затем вышла замуж за Федора, через три года родилась Света, а еще через пять развелась. Вырастила дочь… Всего три года назад перед Светой открывались хорошие перспективы, и она проходила практику на самом крупном заводе региона. Два года назад еще не было Малушки, и вот уже полгода нет Светы… Растаяла, угасла на глазах, как ясный день. Только и осталось вспоминать ее, да Ромалу любить за себя – бабушку – и за маму…

– Ты, сынок, за нас не беспокойся, – сказала женщина парню.

Он тяжело вздохнул, прошелся по комнате.