– Дождь начинается, – сказал он и посмотрел на девушку.

Та кивнула и протянула к нему руку. Он сжал горячие пальцы любимой в своих мокрых и холодных ладонях. Лес притих, и даже ветер перестал чесать его гриву. А через секунду на землю, словно топор палача, рухнул ливень. Парочка вскрикнула и бросилась в домик. Но к нему они подбежали, промокнув до нитки. Света смеялась, как ребенок, которому разрешили побегать по лужам. Дверь была распахнута настежь, а дождь стоял сплошной стеной за ней. Девушка сняла шлепанцы и выставила босые грязные ноги под поток, взявшись рукой за косяк. Яша смотрел на нее, на ее счастливое лицо. Потом его взгляд стал блуждать по ее ладной фигурке. Футболка и брючки намокли и облепили стройное тело. Он увидел темные круги сосков, которые топорщились, и так и манили к себе. Во рту у парня мгновенно пересохло, и он шагнул к любимой. Она почувствовала его за своей спиной. Руки Яши заскользили по мокрой одежде девушки. Она замерла на миг, а потом прижалась спиной к груди родного человека, а пальцы коснулись щеки парня.

– С ума от тебя схожу, – прошептал он, разворачивая ее к себе лицом. Она улыбнулась и потянулась к нему. Ладони легли на голые плечи парня, и она прильнула к Яше всем телом, жаждущим ласк и любви.

– Люблю тебя, – сказала она…

А за порогом хлестал дождь, просачиваясь через дырявую крышу сарайчика. Да ветер норовил сорвать кровлю с их убежища, да дверь унести прочь, вот только влюбленным и дела не было ни до чего в этом грешном мире.

***

Через два дня Света вернулась в село. Мать заглядывало ей в лицо, и всякий раз девушка отводила взгляд. Теперь ей было стыдно. Как прошли эти дни, она никому никогда не рассказывала. Но то, что это были самые счастливые дни в ее жизни, она знала наверняка. Ведь она провела их рядом с любимым мужчиной, мужем. Света вздрагивала от ошалевших мыслей, воспоминаний. Яша не обещал жениться на ней.

– Ты и так теперь моя жена, – сказал он. Света в ответ улыбнулась.

Мать, увидев счастливую дочку, тяжело вздохнула. Если сплетницы села узнают, где провела эти дни Света, рты им вовек не закрыть. Участковый с Матушкиным та и не нашли Яшу. Они попытались оставить своего человека следить за табором, но цыгане заявили, что не потерпят чужака на своей территории. Вот и ушли погорельцы не солоно хлебавши. Понятно, что о пожарах никто не забыл и не простил, но они прекрасно понимали, что и у цыган память хорошая, поэтому на рожон не лезли.

Яшу в таборе приняли с распростертыми объятьями. Свету же мать встретила хмуро. Девушка не докучала ей, и тенью скользила по дому, что-то напевая под нос. Полина Яковлевна же за ней следила в оба: не тошнит ли по утрам, не потянуло ли на соленое. Но девушка вела себя как обычно, только в глазах появилось нечто, что не имеет названия, но именно оно отличает женщину от девушки. Наверно, это появилось в глазах Евы, когда она вкусила яблоко с древа Познания.

Лето катилось к своему финалу. Люди собирали урожай, в колхозе готовились к зиме. Света стала говорить об институте. О Яше она даже не заикалась, но это была лишь видимость. Мать видела, как дочь вдруг становилась грустной, глядя на календарь.

– Как быстро лето пролетело, – сказала она однажды.

Полина Яковлевна взглянула на нее и задала вопрос, который мучил ее уже давно:

– Света, а какие планы у Яши?

Девушка посмотрела на мать.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– То самое, – не выдержала та.

Света покраснела.

– Свадьбы не будет, если ты об этом, – тихо ответила она.

– А что будет? Что? А если ты понесла от него, что тогда, а?

Девушка посмотрела на побагровевшую мать. А что тут ответить? Мать вдруг вскинула глаза и побледнела, шагнула к дочери, и, схватив ту за руку, зашипела:

– Ты что ж, спала с ним?

Света зыркнула на женщину глазами и отвела взгляд. Та, всплеснув руками, села на лавку. Дочь ждала слез и истерики, но Полина Яковлевна будто окаменела.

– Ну, вот что, мы заставим его на тебе жениться, – сказала она, – в милицию пойдем.

Света вспыхнула и во второй раз встала на защиту своей любви.

– И даже не подумаю! – крикнула она, и мать вздрогнула. – Я уже совершеннолетняя и сама могу распоряжаться своей жизнью! Я скоро получу диплом, и вообще, я самостоятельный человек! А замуж за Яшу не иду ни потому, что он не хочет, а потому, что сама не хочу!

– Но почему? – вскричала мать.

– Да тогда я должна буду сесть рядом с ним в кибитку и мотаться по миру с его табором! А я не хочу этого. Я просто не могу поступить так!

Полина Яковлевна смотрела на покрасневшее лицо дочери, у которой зло горели глаза.

– Но почему? – повторила она тихо.

Дочь перевела дух:

– Потому что ты тогда останешься совсем одна, а я не могу этого допустить, – с этими словами она вышла из комнаты, а мать осталась сидеть в раздумье за кухонным столом. Видимо, и Свете нелегко далось такое решение. Она жертвует своей любовью ради матери.

Уже поздно вечером женщина подошла к дочери, та развешивала на веревке мокрое полотенце.

– А он-то почему не останется? – спросила Полина Яковлевна.

Света поморщилась и ответила:

– Сколько волка не корми – он все равно в лес смотрит. Нельзя заставить свободного соловья петь в клетке.

Вот и весь сказ.

В середине августа табор уехал. Как происходило прощание Яши и Светы, Полина Яковлевна никогда не узнала. Только видно перекорежило оно жизнь девушке. Она очень быстро собралась и уехала в город. Приезжала она лишь на один день. Отговаривалась, что много работы, что готовится к защите дипломной работы, да еще ведь и учиться нужно. Мать смотрела на похудевшую дочку, и сердце ее разрывалось от боли. Она-то понимала, что девушке тяжело одной. Любовь к Яше ее изменила, осчастливила, окрылила, а как же непросто лишаться крыльев. Ей это чувство ведомо. Ведь она тоже любила своего мужа, но ушла, надоело просто не замечать следы помады и верить рассказам об очередной поломке самосвала, из-за которой он задержался на этот раз…

Перед Новым годом Света приехала к матери на три дня. Та расстаралась на славу: приготовила на стол, истопила баню. Но в первый жар, как обычно, девушка не пошла.

– Отвыкла я от бани, мама, – объясняла она. – У нас знаешь, как моются? Стоишь под душем, а тебе в дверь ломятся, чтоб побыстрей выходила. Вот я и привыкла за пять секунд мыться.

Мать смотрела на девочку и отметила про себя, что та поправилась.

– Ты что-то подобрела, – сказала она с тревогой в голосе.

Света рассмеялась.

– Так я и знала, что тебе не угодишь, – ответила она, – то больно худая, то вот теперь растолстела. Ну, поправилась немного, с кем не бывает. Мало двигаюсь: в библиотеке сижу, в комнате сижу, в аудитории опять сижу. Вот и набрала несколько лишних килограмм. Если до этого бегала по этажам то с этим, то с тем, то теперь просто пишу дипломную работу, да еще черчу на заказ. А еще волнуюсь очень из-за защиты: вдруг что-нибудь не так пойдет, оттого и ем на нервной почве.

Только после отъезда дочери Полина Яковлевна поняла, что ее так насторожило во время этого разговора: уж больно оправдывалась Света в своей полноте. Нечисто тут…

После Нового года Света ни разу к матери не приезжала, но звонила раз в неделю.

– Мама, времени просто нет совсем. Загоняли с этим дипломом. Уже трижды ездила на завод, да уже раз пять переписывала дипломную. Как освобожусь, сразу приеду, – обещала дочь, но в родительский дом не торопилась.

В последнюю пятницу марта Полина Яковлевна вновь ждала звонка дочери, но та не позвонила ни в пятницу, ни в субботу, ни в понедельник. Промаявшись до четверга, Полина Яковлевна отпросилась с работы и поехала в город.

Оставив паспорт у вахтера, она поднялась к дочери. Со Светой в одной комнате жили еще две девочки. Полина Яковлевна постучала в дверь. Та распахнулась, и женщина увидела Машу, одну из соседок Светланы. Девчонка, узнав ее, испугалась и отступила на шаг.