– Не надо умирать! – крикнула Ромала, прижимаясь к нему. – Я в порядке, правда! Только не умирай!

Ее острые тонкие пальчики вцепились в его рубаху, будто он действительно сейчас собирался на смертный бой ради нее. Саша немного оторопел.

– Хорошо, не буду, – проговорил он, прижав к себе девочку. И вот тогда он впервые подумал, что обнимает девочку, маленькую и беззащитную. Не подругу, а именно девочку. С тонкими, как ветви яблони, руками; круглыми коленками и такими хрупкими плечиками.

– Ромала, – тихо позвал он.

Цыганочка глянула в его озабоченное лицо. Он никогда не называл полным именем. Звал Малой, а когда злился, то называл Мелкой или Ромкой.

– Ты чего, Саш? – удивилась она.

– Ромала, – вновь повторил парень, глядя в ее черные омуты, – давай дружить!

Девочка пожала плечами.

– Так мы и так дружим, – сказала она.

Александр покачал головой.

– Нет, это не то. Давая дружить по-другому.

Цыганочка недоумевающе хлопала пушистыми ресницами.

– Да как по-другому? – опять не поняла она.

Саша посмотрел по сторонам, будто там можно было найти подходящие слова.

– Ну, сейчас мы с тобой просто друзья. Мы ходим в кино, вместе гуляем. Но я для тебя друг. А я хочу быть твоим парнем, поняла?

Ромала опустила руки и отвела глаза.

– Ты чего? Обиделась? – забеспокоился он.

Девочка покачала головой, а потом вновь глянула на него, и Саша отступил, настолько ощутимым показался взгляд. Он даже убрал руки с ее плеч.

– А кем я для тебя буду? – тихо спросила она.

– Моей…, – начал он, но запнулся, – моей девушкой. Если кто к тебе пристанет, тогда ты им скажешь: «Отстаньте от меня. А то я своему парню скажу, он из вас котлету сделает».

«Котлета» позабавила девочку, она даже слегка улыбнулась.

– Но мы теперь будем учиться в разных местах, – напомнила Ромала, и ее глаза наполнились неподдельной грустью. Саша привлек ее к себе.

– Это не имеет значения, – уверил он, – правда, Мала! Я все равно всегда буду рядом. Вот увидишь!

– Угу, – ответила девочка, а в интонации было больше иронии, чем уверенности.

Они молча ехали домой. Каждого одолевали свои мысли. Саша думал, что теперь он будет еще лучше смотреть за тем, чтоб Ромалу никто не обидел, не дай Бог. Парень тяжело вздыхал, понимая, что не сможет, как раньше, быть ежеминутно рядом с ней в школе. С Мамедовым нужно поговорить еще до начала занятий. Пусть только попробует сунуться к его девочке, уж он тогда поправит фейс смазливому ингушу! А еще он думал, что теперь у них с Ромалой все будет по-другому. Вот он сидит рядом, держит в своей ладони ее тонкие пальцы, как было ни раз, но ощущения другие! Или они только казались другим?

Самой же девочке было не до этого. После того, как Саша поступил в училище, они будут встречаться лишь короткими вечерами. Она и так не в полной мере ощутила лето. Александр каждый день, кроме воскресенья, уходил в гараж к своему дяде, маминому брату. И возился там с какими-то непонятными железками до трех, а то и до пяти вечера. Теперь у него занятия до пяти, хоть и суббота тоже выходной. Выходных ей будет мало. Она не сильно задумывалась над Сашиным предложением дружить по-другому. Может из-за того, что в этом году и так все будет по-другому.

Первый звонок пронесся по стране. Саша с Ромалой услышали его, находясь под разными крышами. Девочка вздыхала и думала, что теперь перемены не будут приносить былой радости. Саша первую неделю все выпытывал у нее о Мамедове: подходил – не подходил, приставал – не приставал. Ромала пожимала плечами и качала головой. У них было так мало времени, чтоб разговаривать о каком-то Измаиле, неужели он сам этого не понимает?! В этом году как назло у нее было много свободного времени. В прошлом году она окончила обучение в музыкальной и художественной школах. Поэтому, промаявшись две недели без дела, она записалась в кружок вокального пения, который располагался в двух минутах от Сашиного училища, и конец ее занятий совпадал с окончанием учебы у Саши. Александр три раза в неделю забирал ее из Дворца детского творчества, и они вместе возвращались домой.

Как и раньше у девочки было немного подруг, да она и несильно в них нуждалась. Обсуждать, почему Анастасия Львовна – учительница по физике – больше не носит обручальное кольцо, или за что Володина Люба из десятого «А» подралась с Валей Лоскутовой, ей совсем не хотелось. «Не суди, да не судим будешь» – часто повторяла Полина Яковлевна. Ромала не совсем понимала, что именно подразумевается под этим выражением, но сплетничать не любила.

Когда она пришла во второй раз на урок вокала, то познакомилась с Милославской Людмилой, которую все называли просто Люсей. Она увлекалась фольклорной музыкой и в основном исполняла старинные русские песни. Голос с диапазоном в четыре октавы был звонкий. И вся она так подходила к этим мотивам: высокая, статная. Коса русая в руку толщиной. Глазища серо-голубые в пол-лица, на щеках играет румянец и совсем немного веснушек, которые прятались на зиму и проявлялись лишь по весне. В отличие от Ромалы Люся уже много лет занималась в этой студии.

Она сразу приметила новенькую и первая подошла познакомиться. Цыганочка даже растерялась. Обычно новеньких не любили, особенно если они талантливы.

– Да не тушуйся, Ромала, – подбодрила Люся, по-дружески хлопнув девочку между лопаток.

– Люся! Милославская! Какого черта ты здесь делаешь? – взревел педагог Андрей Петрович Белянкин. Он так не ожидал увидеть ее сейчас, что даже не очень выбирал выражения.

Мила, едва завидев учителя, попыталась ретироваться, да не тут-то было! Оказывается, еще три дня назад девочка лежала дома с температурой под сорок. В горле у нее три тысячи чертей боронили почву. Во всяком случае, ей так казалось. Там что-то жарили, карябали и скребли. Глотать было больно. Говорить сложно, а петь и вовсе невозможно! А без песни жизни нет!

– Люся! Ятебя видел! Ты не такая хрупкая, чтоб прятаться за швабру! И на фоне штор ты тоже заметна. А ну сейчас же марш отсюда! К пилюлям, грелкам и горячему молоку с медом! – бушевал Андрей Петрович.

– Ненавижу молоко! – пискнула из-за пианино Люда и опять нырнула обратно.

– И молчать!!! Не открывай рот в течение недели! Ясно тебе?

– А есть как?

– Молча!!! – орал Белянкин.

Он бросил на стол листы с нотами, и те разъехались по полировке, несколько спланировало на пол, но педагог даже не оглянулся. Он своими длиннющими ногами в два шага пересек кабинет, выволок из убежища Людмилу и потащил к двери. Люся последним усилием вцепилась в пианино и что-то пыталась говорить в свое оправдание. Да где там!

– Я буду молчать! – твердила девочка.

Андрей Петрович все-таки отодрал ее от инструмента и вновь поволок к выходу.

– Буду молчать, честное слово! Даже тише, чем мышь! – уверяла Люся и схватилась за вешалку. Треногое чугунное чудище пошатнулось и легонько щелкнуло педагога по темечку. Стукнуло бы сильней, да Люся успела его придержать.

– Ой, – сказал Белянкин, отпуская Люсю и ощупывая то самое темечко.

– Я спасла вам жизнь! – заявила Милославская.

– Ну да, конечно! Сначала этим… этой треногой шарахнула по голове, а теперь – жизнь спасла!?

– Буду молчать, чест слово!

– Не верю! – повторил знаменитую фразу Станиславского Андрей Петрович. Он вновь двумя шагами пересек комнату. Именно это дало повод Людмиле усомниться в крепости его решения. Не выгонит теперь. Она побежала вслед за ним, стала поднимать нотную грамоту, стараясь заглянуть в глаза. Знала, что сдался. Ромала протянула педагогу те листы, что успела собрать. Для нее это был первый концерт, который она увидела в исполнении Люси. Конечно, цыганочка понимала, что все это только спектакль, и они оба – и Белянкин, и Люся – это знали и талантливо играли свои роли.

– Я буду молчать! – проговорила она в который раз.

– Ну, еще бы! В противном случае, мадмуазель Милославская, я засуну вам в рот кляп. Усекла?