– А ведь когда он знакомиться ее привел, думала, издевается! Худющая, страшненькая, всей красоты – коса в руку толщиной. Детдомовка, всего и вещей-то было – кошелка небольшая, а ней два платья – одно на выход, другое на работу, да юбочка с кофтенкой. Сыну мы никогда не перечили, и тогда не стали.

– И ведь как хорошо, что не стали. Соня малость оклемалась, отъелась чуток и давай тянуться, что есть силы, на благо всей семьи. А мастерица какая!

– Опять меня хвалите, – раздалось от калитки. Полина Яковлевна оглянулась. Оттуда шла высокая, статная русоволосая красавица. Косу, видать, она никогда не стригла. Волосы были собраны на макушке в огромный конский хвост, и хитро сколоты шпильками, образуя корону. Да и выглядела девушка истинной королевой. Старики при виде ее сразу смягчились, заулыбались.

– Это у них привычка такая, хвалить нас, – сказала Соня. – Ладно, пойдемте в дом. Я торт купила, чай пить будем.

К концу недели Полина Яковлевна совсем освоилась в новом доме. Многочисленные цыганские родственники помогли с переездом, наведением порядка.

Малушке пришелся по душе маленький, красивый домик, где раньше играли Лада и Люба. Площадку для них дед оборудовал на загляденье. Рядом с домиком стояла металлические качели и большой гриб, где можно было играть в тени. Скоро у Ромалы собиралась детвора со всей округи. Лайма долго обвыкалась на новом месте, но она столько лет верой и правдой служила своей хозяйке, что, видимо, решила, что коль та рядом, то и здесь ей будет житься неплохо.

***

Первого сентября Полина Яковлевна с Яшей отвели Ромалу в новую школу. Накрахмаленные банты топорщились колкими углами, белоснежный фартук и огромный букет астр, из-за которого выглядывала восторженная девочка, навевали бабушке воспоминания о том, как Света пошла в первый класс. Яша смотрел на счастливую дочь и видел грусть в глазах тещи.

– Ты чего, мам? – спросил он, услышав очередной вздох.

– Смотрю на Малушку нашу, а вспоминаю Свету. Быстро выросла наша девочка, вот в школу пошла. Ох, Яша, оглянуться не успеем, как заневеститься Ромала. Жаль только, мама ее этого не увидит, – ответила женщина и все-таки не выдержала, навернулись на глаза предательские слезы. Отвернулась, промокая глаза платочком, чтоб внучка – не дай Бог! – не увидела. Яша вздыхал рядом и молчал. Потом тронул тещу за плечо.

– Она видит все. Видит и радуется, – сказал твердо парень, глядя прямо в глаза Полины Яковлевны. Женщина и, хоть и хотела, но возражать не стала. Верит во все это, пусть верит. Она даже не стала возражать против крещения Ромалы, как и против нательного крестика, что носила внучка. Вот только уши она не разрешила проколоть.

– Мала еще, ни к чему, – сказала женщина. Яша спорить не стал.

***

Жизнь покатилась по накатанной колее. Когда Ромала пошла во второй класс, бабушка записала ее в музыкальную школу. В тот же день в доме появилось пианино. Помимо этого девочка еще ходила на занятия в балетную школу, пела в хоре и с удовольствием участвовала во всех школьных мероприятиях. Яша старался не пропускать ни одного спектакля или концерта, где принимала участие дочь. С приходом перестройки он сумел выкупить пару киосков на вокзале. Теперь он занимался торговлей. Полина Яковлевна работала бухгалтером в хлебопекарне. После того, как Яшу обманул нанятый им человек, теща взялась за дела зятя. Парень был этому несказанно рад. А как женщину проводили на пенсию, она вела денежные дела многочисленных цыганских родственников. С годами она привыкла к черным глазам и белозубым улыбкам, даже понимать их стала. Те тоже приняли русскую женщину. А как не принять?! Знали ведь, случиться что – не дай Бог – то она всегда поможет. Одно терпеть не могла – пустых слов. Считала, коли, сказал – обязан сделать, а сомневаешься, так и трепаться нечего. Да воровства на дух не переносила. Как-то раз жену Михаила – брата Яши, Марику – положили в больницу с маленьким сыном, так Полина Яковлевна забрала Анжелу, старшую, к себе, и та прожила у женщины почти два месяца. Яша удивлялся: девчонке было всего два года, а теща не побоялась взять чужого ребенка. Он даже высказал это вслух.

– Какая же она чужая?! – изумилась Полина Яковлевна. – Анжела – двоюродная сестра Малушки. И, глядя на тебя, я все больше укрепляюсь в своем подозрении, что родных братьев и сестер у моей внучки не будет.

Яша сначала оторопел даже, потом нахмурил брови и только хотел высказать теще что-то по данному поводу, но та повела на него своим тяжелым взглядом, и парень отвернулся. Теща вздохнула.

– Тяжко, конечно, но жизнь-то продолжается. Вон Мишаня уж женился, а ты все вдовствуешь, губишь молодость свою. Светочка, Царство ей Небесное, была такой славной, но… Яша ее уж восемь лет как нет.

– Она есть, – глухо ответил парень, отвернувшись, – она в моих мыслях, в моем сердце. Когда я закрываю глаза – вижу ее. Вижу свет, чувствую тепло и знаю, что она всегда – ежесекундно – рядом! Я всем своим существом ощущаю ее присутствие. Уж так сложилась судьба, но я однолюб. Светы нет – другой не надо. Ромала вырастет – поймет.

Слова ему давались с трудом. Он выговаривал их так, будто впервые произносил, будто пересиливал себя. Дня не прошло в его жизни, чтоб он не думал о жене, так безвременно ушедшей. Лежал бессонными ночами в одинокой постели, и порой гладил то место, где обычно спала Света. И виделось ему в полумраке ночной комнаты облако белокурых волос на соседней подушке. Не было у него до Светы другой женщины и после не будет… И тут парень услышал сдавленные рыдания за своей спиной. Полина Яковлевна, всегда держащая себя в руках, плакала, уткнувшись в шторку. Яша бросился к ней.

– Мам, мам, ну, ты чего это? – приговаривал цыган.

Теща трясла головой, но успокоится все никак не могла. Парень обнял ее и молчал, радуясь тому, что Ромала убежала к подружке и не видит этого.

– Прости, сынок, прости, пожалуйста, – кое-как проговорила женщина, утираясь передником. – Вроде бы ничего-ничего, а потом как прорвет. Знаю, что тебе тоже не сладко. Ты уж прости меня, лезу к тебе. Свету жалко, тебя жалко, а уж Малушку и подавно. Гляжу на нее и боюсь: страшно, когда ребенок в семье один. Вот погоди, пройдет год-другой, глядишь, и твоя рана зарубцуется. Приглянется кто-нибудь, а у Ромалы братья-сестры будут, а у меня внуки. Поди, не станете делить на моих и ваших, а?

Зять улыбнулся уголком рта, глаза же оставались печальными.

– Ну, уж, коли дойдет до детей, то делить не будем, – пообещал он.

А время летело птицей. Годы проносились, как вагоны скорого поезда: мелькнут и нет их уже. Только остается, что вспоминать да вздыхать о былом.

Шел 1989 год. Страна неслась навстречу перестройке. Реформы не обошли стороной и систему образования. Ромале и всем ее ровесникам, ученикам третьего класса, сообщили, что на будущий год они сразу перейдут в пятый класс. Ребятня ликовала. Но многие сомневались и «не верили взрослым». Ромала и две ее подружки, востроносенькая Лиза и беленькая Алена, возвращались домой после занятий. Десятилетние девчушки все спорили: будут они «прыгать» через класс или нет. Лиза стояла на своем:

– Все это враки! Когда это можно было верить взрослым?

Алена же напротив говорила, что все разговоры – сущая правда.

– Здорово, если прыгнем, – сказала она, забегая вперед подруг, – мне в десятом только пятнадцать будет.

– Да учиться тогда до одиннадцатого станем. Так что разницы нет, – ворчал недовольный оппонент.

– Да хватит вам спорить, – не выдержала Ромала. – Вот лето кончится, там и видно будет.

Она нарочно не принимала ни одну из сторон, так как это было чревато ссорой. В конце концов, действительно, нужно просто подождать.

Алена с Лизой переглянулись и промолчали. Но недолго девчонки молча месили майскую грязь ногами: нашли новую тему для разговора. Перекинулись на предстоящий утренник, посвященный дню рождению Пионерской организации. На нем Ромале предстояло исполнить известную песню «Взвейтесь кострами, синие ночи!». Она не нравилась девочке, и поэтому та охотно подпевала подружкам, перефразируя песню в небезызвестный вариант «Взвейтесь кострами, дома и сараи!». На перекрестке подружкам пришлось расстаться: Лиза с Аленой свернули налево – Ромала пошлепала направо.