— Как вы думаете, зачем он вызвал нас так срочно?

— Не знаю! Когда он обратился ко мне, то объяснял, что подозревает наличие заговора. В чём мы и убедились. Но если он сам заговорщик, следовательно, он знал, что мы увидим. Более того — чтобы мы это увидели. Зачем? Чтобы заставить нас действовать? Что конкретно? То, что мы делаем сейчас? Но мы намереваемся разоблачить заговорщиков. Ему тогда зачем это нужно?

— Ну хорошо, — сказал фра Паоло. — У нас есть возможность установить, заговорщик он или нет?

— Я размышляю над этим, — отозвался сер Маркантонио. — Проверить мы можем, если зададим ему несколько вопросов. Мадонна! Если он заговорщик, он должен помешать нам узнать правду о крепости Клисса!

— Почему вы не отказались от срочного приглашения, такого странного и непонятного? И зачем ему священник? Зачем ему понадобился священник?

— Надеюсь, что не для нашего последнего причастия.

К берегу причалили на рассвете. Мглистый туман стелился по воде и по болотистым берегам Бренты. Вилла, а точнее загородный дом Канцлера, находилась недалеко от реки — рукой подать, но сейчас её было не видно. Дорога скрывалась в сероватой пелене.

— Лучшее время для засады, — хмыкнул Пьетро, но тут же подавил усмешку, когда остальные мрачно на него цыкнули.

Их было слишком мало. Каждый держался правой рукой за рукоятку пистолета, заряженного ещё на судне, и левой — за кинжал; группка помощников двигалась по тропинке: впереди Джироламо и оба Джанбаттисты, прикрывая Лунардо и монаха, Пьетро — позади. Вот и дом, двухэтажное каменное строение. У ворот слуга, высокий крупный заспанный парень, заметно оживился при появлении гостей и провёл их в дом. Беспечный и заспанно-невинный вид слуги ещё более настораживал. Лунардо, фра Паоло и Джироламо прошли в комнату на втором этаже, где их ожидал хозяин. Оба Джанбаттисты с оружием наизготовку встали перед дверьми, а Пьетро, воспользовавшись туманом, исчез в кустах и скрытно обошёл вокруг дома, обследовав двор и сарай.

Агостино Оттовион встретил гостей крайне беспокойным. Под слезящимися покрасневшими глазами Канцлера набухли большие мешки. Он с горячностью пожал руку Реформатору, поклонился фра Паоло и кивнул Джироламо. Пригласил старших сесть.

Сер Маркантонио уселся и обозревал Канцлера самым невинным взором. Ничего было невозможно прочитать на его лице с короткой окладистой седой бородкой. Ни малейший мускул не дрогнул, не выдавал его внутреннего напряжения.

Фра Паоло, невысокий человек, старше сорока, приятной наружности, со спокойным умным лицом и аккуратной фигурой, смущённо прятал свой взгляд за складками капюшона рясы.

Джироламо смотрел на падроне и в который уже раз дивился его самообладанию. Сам он таким хладнокровным не был. Его рука держала рукоятку спрятанного под плащом кинжала. Он сжимал её с силой, словно передавая пальцам и рукоятке всё своё напряжение. Лунардо подметил возбуждённое состояние своего помощника и несколько раз бросил на него выразительный взгляд, заставив убрать руку с кинжала.

Лунардо изучал Канцлера: тяжёлая большая голова, круглое лицо с крупным, лепёшкой, носом и глубокими оспинами на нём, полными выпяченными губами. В глазах светился ум, возможно, лукавство. Да, такой мог бы стать в прошлом столетии и кондотьером. Но предателем Республики и заговорщиком? Нет, невозможно поверить! Зачем ему это? Тридцать сребреников? Или прав фра Паоло — титул где-нибудь в Неаполитанском или Сицилийском королевстве? Ну и что? Ведь Совет Десяти и там его достанет. Неужели это тщеславие, которым охвачена нынче вся Италия?

— Вот мы здесь, — мягко, с улыбкой заговорил Лунардо. — Мы ждём, ваше превосходительство. Вы хотели сообщить нам нечто важное. Как я понимаю, чрезвычайно важное!

— Да, да, — проговорил Канцлер. Тут Лунардо заметил, что его руки дрожат. Было очевидно, Оттовион находится в высочайшей степени возбуждения. — Досточтимый синьор Лунардо, святой отец. Я узнал случайно... вчера. Возможно, это то, что полностью подтверждает мои... наши подозрения о преступном заговоре.

— В самом деле? — в голосе сера Маркантонио не прозвучало, казалось, ничего необычного, однако при этих словах фра Паоло невольно крякнул, а Джироламо вздрогнул и снова крепко стиснул рукоятку кинжала. — И всё же... досточтимый Канцлер, мне просто не терпится узнать, для чего вам понадобился преподобный?

— Чтобы исповедаться! — Оттовион вскочил и хлопнул в ладоши.

Позже Джироламо признался патрону, что находился в таком состоянии, что произойди в тот миг нападение, он первым делом заколол бы Канцлера.

Дверь раскрылась, и в комнату вошёл немолодой мужчина в длинном чёрном платье. Худое, сероватого оттенка морщинистое лицо с тонкими усиками, печальный взгляд светлых глаз. Казалось, этот человек пережил горе или снедаем тягостными неразрешимыми проблемами. Мужчина низко поклонился и на сильно исковерканном итальянском языке отрекомендовался:

— Синьор Матий, или Матео Альберти, далматский властелин[114], доктор богословия из Спалато.

Брови Лунардо с любопытством приподнялись.

— Досточтимый синьор, — сказал Канцлер взволнованно. — Расскажите, прошу вас, уважаемым господам, они не только мои друзья, но и самые ответственные люди Республики, — почему вы здесь и что вам надо.

Далматский дворянин ещё раз чинно поклонился.

— Да будет известно уважаемым синьорам, что я прибыл три дня назад из Далмации. — Тут доктор богословия осёкся, его глаза посмотрели обеспокоенно на Оттовиона.

— Ну, ну, синьор Альберти, говорите все как есть. С какой целью вы прибыли в столицу нашей Республики?

— Я привёз с собой донос в Совет Десяти.

— И что же? — всё более удивляясь, спросил Лунардо.

— Да говорите же!— нетерпеливо повторил Оттовион.

— Мой донос был вчера отклонён. То есть Совет Десяти не принял его всерьёз. Более того, когда я покинул дворец, на меня, как я понимаю, было совершено покушение. Меня столкнули в воды канала и пытались оглушить веслом. Я был вынужден вернуться во Дворец дожей и спрятаться в комнатах секретарей. А его превосходительство распорядился меня уже вечером перевезти сюда под охраной своих слуг.

— Да, именно так! — подтвердил Оттовион. — И далее, говорите далее по существу.

Далматинец снова заколебался, затем произнёс твёрдым голосом:

— Далее я просто так говорить не желаю. Я хочу исповедаться!

— Исповедаться?

— Совершенно верно. Вы не ослышались, — сказал доктор богословия. Он взглянул на фра Паоло, который смущённо опустил голову. — Это моё требование. Здесь и сейчас! Перед всеми вами!

Первым нашёлся Лунардо, который начал догадываться, в чём дело.

— Могли бы мы знать, в чём именно вы хотели бы исповедаться таким необычным способом?

— Да, — подтвердил Альберти. — Я мог бы просить святого отца выслушать меня, как это делается обычно. Но поскольку, как утверждает его превосходительство, вы — верные подданные Республики, которым можно полностью довериться, я готов сделать мою исповедь достоянием вас всех. Я сделаю заявление в форме исповеди. А вы, выслушав его, обязаны будете принять необходимые меры, чтобы остановить преступление!

— Вот как! — воскликнул Лунардо. — Мы готовы, синьор!

— Итак, — поддержал фра Паоло. — Мы слушаем вас.

Доктор богословия поклонился и, достав из-за пояса свиток, протянул его монаху.

— Я, Матео Альберти, властелин из Спалато, — начал он, — подданный Венецианской Республики, заявляю перед Богом и людьми, что приехал в Венецию по доброй воле с подготовленным мною лично донесением на моего родного брата Йована Альберти, властелина из того же Спалато, также подданного Венецианской Республики, что тот готовит уже на протяжении целого года тайный захват турецкой крепости Клисса, находящейся поблизости от нашего города. В этом я исповедуюсь, так как мне известны многие нити этого заговора, который набирает силу и который необходимо немедленно остановить. Также я исповедуюсь в том, что мне известны многие сообщники моего брата Йована, некоторые из них также подданные Республики и жители далматских городов Спалато, Сибенико, Котор. Также я исповедуюсь в том, что для нападения на крепость мой брат Йован Альберти ведёт переговоры с капитаном ускоков, подданными германского императора, врагами нашей Республики, а также с лицами, подданство которых мне неизвестно, но которые действуют в интересах папы римского, неаполитанского вице-короля и германского императора...