Я так и не дождалась Майкла и в конечном итоге уснула в кухне на диване. Проснулась утром от звука двери, затем от кофеварки и дыхания, которое меня раздражало.

— Доброе утро, — улыбнулся Майкл, наливая две чашки кофе. — Хочешь, я мусор вынесу за то, что разбудил тебя?

— Мусор у нас и так вывозят, — протерла я глаза.

— Хочешь, я намусорю и вынесу?

— Ты козел, — взяла я чашку кофе, давай Майклу возможность поцеловать меня в щеку. — Нахрена ты приперся в шесть утра?

— Я деградирую.

— Чтобы деградировать, надо сначала развиться. Если ты сразу туповат, это не считается.

Сегодня я вдруг поняла, что хочу уехать. Я устала от Майкла. Вчера мы сцепились с ним после того, как я вернулась домой, и он ушел, чтобы не трепать нам обоим нервы. Очень умно уйти, чтобы не говорить о проблемах. Кроме того, по его мнению, у меня недостаток проявления чувств. Мы поменялись ролями. Теперь Майкл сходил с ума от глупой привязанности, а я хотела убежать. Мне его стало слишком много. Возможно, из-за длительного одиночества, даже несколько часов в неделю кажутся мне вечностью, или я просто не создана для отношений. Также мы заговорили о детях, и он сказал, что раньше никогда не хотел детей, до Эстель, само собой. И сейчас, после ее рождения, очередной раз повторил, что второго ребенка не планирует. Но пусть это звучит глупо и слегка инфантильно, но разве мужчина не хочет детей от женщины, которую любит? Тут ведь дело не в деньгах, как у большинства семей, и не в недостатке времени из-за работы. А в его эго и амбициях, которые ему в какой-то степени придется перечеркнуть, правильно расставляя приоритеты. И с одной стороны я понимаю, что и сама все еще ищу что-то для себя. Для своей души. Какого-то дела, которым могла бы заниматься всю жизнь. Но слышать это все равно странно, ведь, наверное, однажды я захочу еще детей, пусть даже сейчас и не уверена в себе, как в матери.

— Ты хочешь кого-то другого?

— Я думаю, что заслуживаю кого-то другого. Но я всегда хотела тебя, — повернулась я к нему. — Но ты замечаешь, что как только все начинает налаживаться, сразу появляются те подводные камни, о которых мы не знали, и что-то внутри меня, говорит, что все это глупо, с какой стороны не глянь.

«Она принадлежит мне, а я ей. Наша разлука, ссоры, охлаждения — всего лишь узоры на фоне вечной любви». Герберт Уэллс.

— Эс, я, блять, скоро буду красить стены в цвет твоего маникюра, — видела я его злость. — Тебя хер поймешь. Ты каждый раз хочешь чего — то другого, и я просто не успеваю.

— Знаешь, мне звонили уже кроты.

— Что? — нахмурился он еще сильнее.

— Говорили, чтобы ты поднял свою самооценку, а то она пробила им потолок.

— Знаешь, ты просто ненормальная, — провел он рукой по волосам. — Когда ты проявляешь хоть какие-то чувства, и я начинаю проявлять их в ответ, ты сразу пугаешься и убегаешь. Я просто устал, Эс. Ты думаешь, что я не чувствую всего того, что тут происходит? Отсутствия ребенка, твоя отдаленность, слезы, сигареты. И я понял уже, что ты будешь очень мило улыбаться, даже можешь быть спокойной, но я не нужен тебе. Тебе никто из нас всех, кроме Эстель, не нужен.

«Равнодушие и есть наивысшая жестокость». Митчелл Уилсон.

Самым лучшим, что произошло за всю эту неделю, было то, что она наконец закончилась. Утро началось с подлости в лице телефона, ибо пока я ночью злилась, просыпалась и снова засыпала, он разрядился, и будильник так и не прозвенел. И проснувшись от ярких лучей солнца, я поняла, что мое утро началось намного позже, чем планировалось с самого начала. Я быстро приняла душ, чтобы ускользнуть из дома прежде, чем встретиться лицом к лицу с Майклом и видеть взгляды всех остальных живущих в доме. Я была как не своя. Везде. Они помогали мне, но и мешали. И каждый раз я знала, что они чувствуют то же самое по отношению ко мне. Схватив сумку с дезодорантом и спреем для тела и натянув джинсы, футболку и Найки, я молниеносно вышла за дверь. Как на зло, Брайан заблокировал мне выезд, и пришлось ловить такси. Но словно весь город был настроен против меня, и автобус застрял на зеленом светофоре передо мной, и таксисту пришлось ударить по тормозам, сочно поцеловав задницу этой рухляди. Я покинула такси, заплатив ему еще и за моральный ущерб, и пошла в участок пешком.

— Эс, ты чего такая злая? — увидела я Батлера.

— Одичала, — продолжала я идти.

— Пошли поужинаем?

— Нет.

— Почему?

— Потому что хватит бросаться в руки всем неудачникам мира. Несмотря на то, какими привлекательными, сексуальными и восхитительными они были.

— Что случилось?

— Министерство не твоих собачьих дел.

— Пошли, — молча взял он меня за руку, и повел на автостоянку. — Все, что ты делаешь, надо делать хорошо. Даже если ты совершаешь безумства.

Я села в его машину, и он тронулся с места.

— Знаешь, сколько времени живут козлы?

— А тебе что, нездоровится? — съязвила я.

— Очень смешно, Эс. На самом деле представь, что твои чувства — это козел, который в среднем проживет максимум 10–15 лет.

— То есть, десять лет потерянной жизни — это немного?

— Для опыта совсем нет.

— А потом я буду той стереотипной английской старухой, которая будет добавлять бренди абсолютно во всю еду и напитки.

— Позволю мне напомнить тебе, Эс, — остановился он на стоянке. — Тебе нужен тот, кто регулярно рядом и заставляет чувствовать себя красивой, интересной и желанной. Мудак у тебя уже был.

Мы явно выехали за город и зашли в какой то бар, где сидели любители кантри. Там играли музыка, и шляпа была обязательным атрибутом каждого присутствующего.

— Ты будешь слушать мое нытье? — спросила я, сделав заказ.

— У меня нет на это времени.

— Как это у тебя нет на это времени? Планируй свой день лучше и вставай на час раньше.

Да, я была занозой. Многие называли это очарованием, но на самом деле я уничтожала все хорошее, что случалось со мной ранее. Я все ждала момента, когда проснусь в 12 часов дня с любовью всей моей жизни, сделаю кофе, несколько блинов, и все будет в порядке. Любовь появилась, но «всей жизни» так и не было. Хоть я и была благодарна, что порой мое холодное сердце согревало некоторых людей.

Я проснулась от дикой головной боли и сухости во рту. Боже, как же я ненавидела себя в этот момент за то, что напилась вчера до чертиков. Пора было бы уже выучить, что пить мне нельзя, а если и можно, то очень мало. Когда я аккуратно перевернулась, чтобы не вызвать новых болевых ощущений, меня накрыла паника. Я была не дома. От резкого прыжка в кровати незнакомая обстановка в комнате закружилась перед глазами. Пришлось застыть на месте, чтобы эта карусель остановилась, и после остановки мои глаза еще раз смогли, на этот раз внимательнее, рассмотреть интерьер. Я осознала, что сижу на кровати огромных размеров и однозначно в мужской спальне. Вот же дерьмо! Какого черта я натворила?

В то долгое время, пока мозг наворачивал круги воспоминаний, моя голова медленно приходила в себя. С кем я уехала прошлым вечером? Смутно и неуверенно всплывали в голове скудные отрывки: вот я рассказываю Висту о всем дерьме, потом он говорит, что отвезет меня, а потом… О боже, что же я натворила? Я не могла сделать это… или могла? Мои глаза еще раз прошлись по комнате. Она была чисто убранной, и тем не менее, очевидно, что это была мужская комната. Мебель была из темного дерева. Деревянные жалюзи на двух окнах обрамлялись серыми занавесками, хорошо сочетавшимися со стеганым одеялом, в которое я была завернута.

Я посмотрела по сторонам в поисках своей одежды, и у меня не было ни одной идеи, где я могла ее оставить. Не придумав ничего лучше, я встала и пошла исследовать это место.

Из холла внизу доносились тихие звуки включенного телевизора. Батлер сидел и читал какие-то бумаги, и, повернувшись на скрип лестничной клетки, он ответил спокойно:

— Ты вырубилась в машине. Я пытался тебя разбудить, но ты не реагировала, и поэтому я привез тебя в свою квартиру.