2
Sophie L и Хвола. По ту сторону Днестра. 1935.
Когда в Рыбницком НКВД Хволе Москович предложено было самой определить свою национальность на основе нац. самосознания, она определила себя молдаванкой. Так Софийка научила (с которой вместе перебегали). И впрямь это ускорило процедуры (ИИП-42[20]). Численность молдаван в Молдавской АССР уступала численности украинцев и русских. Местный НКВД был заинтересован в притоке коренного населения.
Записали в училище сахарного завода, поселили в общежитии.
Все другие учащиеся были из советских сёл (одесская Бессарабия). Хвола пробовала навести с ними товарищеские отношения, но поняла, что отпугивает их своим внешним видом: полнотой, рыжими волосами.
Даже спецодежда, единая для всех, не сделала её как все. Город Рыбница, Молд. АССР, февраль 1935.
Софийку меньше сторонились. Она была с гладким волосом, худая. В разговоре произносила слова быстро-быстро, чтоб утопить акцент. К тому же она стала называть себя «Соня». Это вполне советское имя.
Не то что «Хво-о-о-ола».
По воскресеньям Хвола уходила на рынок – говорить по-русски с молдаванами, русскими, украинцами. Подражать их разговору.
Софийка высмеяла её старательность: мол, с ними не говорить надо!
«А что же тогда с ними надо?» – удивилась Хвола.
И… отвела глаза.
Столько пугающей ясности выступило в лице подруги.
«С ИИП-42, – внушала она Хволе, – мы всегда будем перебежчики! До гроба! Особенно в этой дыре! Но – рванули в Тирасполь, а?! Там набор кадров на заводы, обучимся советской специальности! Получим паспорт СССР! Будем как все!»
«В Тирасполь? Без открепления? – ужасалась Хвола. – Я не могу!»
Тогда Софийка припугнула: ты как хочешь, а я рвану!
Поражал её авантюризм: наврала в НКВД, что ей 19 лет, чтоб в дет-приёмник не посадили. Hанялась на поденку в дом советского инженера и все деньги тратит на духи-помаду. В суповой кастрюле варит тушь для ресниц. А теперь вот – в Тирасполь без открепления!
Хвола не могла без открепления.
Она оделась, привела голову в порядок, чтобы идти к секретарю училища за откреплением. Но, едва представив его: в белой украинской рубахе, толстого, с бородавками по всему лицу – охнула и не пошла. Такой он крикун.
Но Софийка права: нужна советская специальность! В училище – не то. Объявляли, что выучат на технологов (сахарного производства). А на деле? Буртованье свёклы в подвалах с крысами.
И насчёт ИИП-42 – Софийка права: клеймо на всю жизнь.
Уехали без открепления.
3
В Тирасполе не знали их прошлого. Но сюда съехались толпы из бывшего вольнонаёмного состава армии. Этому контингенту всё доставалось в первую очередь: работа, профтехшколы, расселение по общежитиям.
Сняли комнату у сторожа кладбища, вдовца. Он был жлобан. Но согласился не брать денег за постой, а чтоб с подёнкой помогали (стирка, огород). Угадал, что Софийка проворная. Сам он промышлял незаконной выпечкой опресноков и открытым попрошайничеством. И не скрывал сионистских мнений, неприемлемых для девочек.
…В марте город наводнили многодетные семьи с Украины. Про них распускали жуткие слухи – будто бы они ели человечину в голодное время и теперь дали подписку о неразглашении.
Обстановка в городе стала тёмной.
Тогда сын сторожа говорит: бегите в Харьков, я там учился на электромеханика и мечтаю вернуться. Это огромный город, в нём жизнь кипит.
И дал адрес своего дружка в Харькове. Некоего Петра.
«Это золотой парень, тоже с ИИП-42, но выправил метрику и теперь как все!.. Попросите, чтоб и вас научил!..»
Между тем он не отходил от Софийки. Ну просто ни на шаг.
Лица их сделались как одно. Ресницы – и те хлопают одновременно.
Перед сном в темноте Софийка заплакала тоненьким голоском и, дождавшись, пока Хвола услышит и посыпет испуганными вопросами, открыла, что она и Рэм (сын сторожа) стали супруги, и её планы поменялись. Завтра она едет в Харьков, где выправляют метрики на как у всех, а на другой день обратно к Рэму.
«Но только не оставляй меня, Хво!.. – взрыднула она. – Ведь ты мне как сестра!»
«Не оставлю! – пообещала Хвола. – Но только… не понимаю я тебя! Вчера – господин Адам… Сегодня – Рэм!..»
«А завтра? – шмыгнула носом Софийка. – А послезавтра?..»
В темноте рассмеялись обе.
Бежали в Харьков в вагонах с фруктами. Духота – в 5 утра дышать нечем.
Харьков. Июнь 1935.
Отыскали дом, где Рэмов дружок.
Марля на дверях.
Блаженный дух сырости из темноты квартиры.
Стали стучать по дверному косяку в коричневой тусклой краске.
Косяк мягкий, стука не слышно.
Hаконец Рэмов друг вышел. Хвола… ахнула.
Это был Венька из Садово (сын садовника Шора). Ну тот, что в матросы сбёг.
– Не Венька, а Пётр! – стал оправдываться он. – И не в матросы, а в судовые механики! Пока не увидел, что и в открытом море имеет место эксплуатация человека человеком!.. Ладно, зачем пришли? – и выставил грудь, преграждая вход в квартиру.
Сбивчиво объяснили ему – зачем.
– Враньё, я не выправлял себе метрику! – гримаса стыда прошла по его лицу. – Я закончил ФЗО автотранспорта и вам советую! Только автотранспорт даёт путёвку в жизнь и военное звание! Мой совет: бегите в Ленинград, там женщин тоже мобилизуют!
А в дом не впустил. Хволе передалась неловкость, исходившая от него.
Но Софийку так просто не выставить с порога.
– Молодой человек! – пропела она. – Мне нужно, во-первых, помыться с мылом и горячей водой!.. а во-вторых… выправить метрику!..
Есть в ней такая способность – заставлять считаться с собой.
Через месяц – с выправленными (Место рождения – пос. Лидиевка, Богдановский р-н. Круглая печать Сов. хоз-во «Красный виноградарь», УССР) метриками и спецлитерой для получения паспорта СССР бежали в г. Ленинград.
Спасибо, Пётр (бывш. Веньямин)!
Хотя – редкий случай! – чем-то он Софийке не понравился.
(«Не обижайся, Хво, но у меня прям колики в брюхе – от его голоса!»)
Такая лапка со всеми мужчинами, с ним она завела тон грубый, даже оскорбительный.
Зато Венька-Пётр явился на станцию.
Губы дрожат.
В глазах мокро.
Не выпускает Софийкину руку из руки: «Я уверен, мы будем вместе!.. Мы обязательно скоро будем вместе!»
(Тоже мне. Рэм № 2. Господин Адам № 3.)
«Ну хорошо!.. ну будем вместе!.. ну чего нюни пустил?!» – пела ему Софийка (строя при этом издевательские рожи за спиной!).
Эх, если бы он видел, как она в дороге себя поведёт! Все вагонные проводники ей мужья.
«Поступлю в ФЗО автотранспорта, – решила Хвола, – получу паспорт СССР, и – видеть эту фреху не хочу!..»
Потому что Софийка совсем потеряла стыд.
В поезде проводники ей покоя не давали. А она потешалась над Петром, над его любовью. И над тетрадкой стихов, которые он отдал ей на харьковском перроне.
Оказывается, он стихи публикует!
Под именем «Пётр Ильин».
Хвола не знала, верить или нет, но Софийка утверждала, что… («Только никому не говори, ладно?!»)… так вот… она утверждала, что («по заданию ОГПУ!.. но только молчок, обещаешь, Хво?!»)… так вот… Пётр (бывший Веньямин)… возвращается домой, за Днестр – для разведработы.
4
Пётр (бывший Веньямин) – 35 (тридцать пять!) лет спустя
Журнал регистрации входящих документов.
1. Рапорт-РНО-999°4.
24.03.1970.
08.02 утра.
«В КГБ МССР. Вострокнутову Н.В.!
От Пешковой (Шор) Н.П.
Николай Владимирович!
Вы папин ученик и друг, поэтому я поделюсь.
Вот что было:
– в отделе культуры ЦК обсуждали папину новую книгу
