Тот заметил взгляд Курти и, хотя его не спрашивали, сказал:

— Надо быть человеком. Всегда и везде.

Когда они уснут? Второй день всего в камере, а как быстро освоились. Хотя большинство из них и не выходило никуда. Прошел еще час, прежде чем все разлеглись по нарам и угомонились.

Последнее, что видел Курти перед тем, как задремать, это продолжающий танцевать карлик в полутьме. Под звон бубенцов камера провалилась в сон.

Хальдор не спеша приплясывал полчаса, потом, наклонив голову, замер около костровой решетки. Постоял так несколько минут и повернувшись нырнул в бассейн.

Привычный к ночным работам Курти, хоть и хотел спать, ждал еще час, прежде чем что-то предпринять. Он немного подремал, вполглаза и когда из города донесся бой часов извещавший, что уже час ночи, слез с нар и подошел к Шепелявому. Он был уверен, что здоровяк спит, но тот, как только Курти появился перед ним, сразу слез. С легким стоном, который не смог ни сдержать, ни скрыть.

Как он бежать собрался? Поломан весь. Руки разодраны, спина сплошная рана. Хотя и ему выбирать не приходится. Останется, погибнет.

Они тихо подошли к бассейну. Курти сунул в него голову и понял, что ничего в темноте не увидит. То есть, он видел очертания туннеля, видел колышущийся размытый контур решеток в глубине, но где там замок? И как им в темноте лезть куда-то? А если там лабиринт целый? Курти представил, как они в темноте, под водой, мешая друг-другу, наугад ищут выход и его передернуло. Только несколько часов назад он дергался под водой, мечтая о глотке воздуха и теперь все заново?!

Но выхода нет. Да и карлик как-то передвигается каждый день. То есть вряд ли там далеко до поверхности. Хальдор знает куда плыть. Но вдруг там не один туннель? А если они сейчас в комнате охраны вынырнут? Курти остро почувствовал разочарование, что не сбежал, когда была возможность.

— Что парень? Начали?! — тихо спросил Шепелявый.

Курти со злостью сжал в руке ключ, ненавидя себя за глупость и мысленно проклиная напарника.

— Начали, — шепотом отозвался он, надеясь, что Шепелявый не расслышал раздражение в его голосе.

Он забрался на бортик и примеривался куда спрыгнуть, когда кто-то схватил его за руку.

— Вы что делаете?!!

Арман лежал и блаженно смотрел, как София одевалась. Она поймала этот взгляд и улыбнулась:

— Не замурлычь.

— Еле сдерживаюсь. Хочу спросить.

— Опять?

— Да, опять. И на ту же тему. Как ты замужем за ним оказалась?

— Я же сказала. Я его люблю. Пусть по-своему, но люблю. Он хороший, милый. Меня любит. А для женщины быть любимой важнее, чем любить самой.

— Но ты понимаешь, что окружающие будут думать, что ты с ним из-за денег?

— Понимаю. И это отчасти, правда. Но меня такие разговоры совершенно не волнуют. Городские кумушки все равно, что-нибудь бы да говорили. Была бы старше, говорили бы, что я его охмурила. Или что он меня использует. Была бы богаче, говорили бы, что это он со мной ради денег. Люди всегда будут что-нибудь говорить. Главное научиться не обращать на это внимания.

— Для женщины это редкость. Не обращать внимания на мнение остальных.

— Для умной женщины нет. Сам подумай, что лучше? Жить в нищете, но гордо говорить, какая ты порядочная? Но тогда бы сплетничали о том, что ты никому не нужна. Или жить, не бедствуя, но со сплетнями, которые тебя не волнуют? К тому же, порядочной будет некому говорить о своей добродетели. Никто слушать не будет. Да и сами сплетницы вспоминают о тебе раз в неделю, когда на приеме видят. Если бы у них не было этого повода они бы рассказывали друг-другу, что у меня платье устаревшее или что моя бабушка моего дедушку на полную луну приворожила.

— И что делать?

— Ничего делать не надо. Я о том и говорю. Это часть жизни и с ней надо свыкнуться. Пусть болтают. Зато болтают о моем богатом муже. Услышать такое лучше, чем жить одной или, что еще хуже, с неудачником мужем.

Арман посадил Софию в карету, которую подогнал к черному ходу. Приказал молчать двум ухмыляющимся крейклингам. Уверил Софию, что они ТОЧНО будут молчать, получил прощальный поцелуй. Торопливый, но жадный. Дал поручение вознице, чтобы доставил, вернулся. Шел к себе в комнату и думал, что старение все же откладывается. Слишком много глупостей, присущих исключительно молодым. Драка с опасным противником, любовные утехи с чужой женой. И все в один вечер. Нет, это еще молодость о себе напоминает.

На повороте в коридор, ведущий в свою комнату, встретил Оливию.

— Что не спишь? — оба спросили одновременно.

— Слушай, я все-таки баннерет, а ты так вольно со мной разговариваешь. Где уважение? Где подобострастность?

— Ничего, я думаю, мне можно. И не нужна тебе моя подобострастность. А уважение я растеряла давным-давно. Причем сразу ко всем мужчинам.

— Еще и на «ты». Что ж с тобой делать?!

— Помимо того, что обычно делаешь? Выпороть прикажи. Как того парня. За то, что за меня вступился перед Фабрисом.

— Перестань, зачем ты так? — Арман подошел к ней ближе и погладил по щеке. — А парня приказано было выпороть, вот и пришлось. Я у Фабриса в подчинении.

Оливия на ласку не ответила, и он опять спросил:

— Так чего не спишь-то?

— Собираюсь, княгиня меня отослала. Она оставила гостей у херра Йохана, сама к детям вернулась. Так что иду спать. А ты чего странствуешь по коридорам с разбитым носом?

— Занят был. Провожал чужую жену, а перед этим был с ней у себя в комнате.

— Я догадываюсь о ком речь. Она на тебя так смотрела весь день.

— Ты совсем не ревнуешь?

— Совершенно.

— Почему?

— Ревнуют тех, кого любят.

— Знаешь, я столько любовных признаний выслушал, что, наверное, уже к ним и не восприимчив. А ты не только ничего про любовь не говоришь, но еще нос воротишь.

— Разве? Я с тобой бываю, куда как чаще той девчонки.

— Это не то. Ты как будто работу делаешь.

— Вот если бы я тебе в любви клялась, то, поверь, ты бы меня совсем не ценил. А так у тебя интерес и просыпается.

— Так в этом все дело? Ты играешь?

— Нет. Я честна с тобой. А признания оставь таким вот девочкам.

— Ты опять ее девочкой называешь. Она не младше тебя. Даже старше.

— Возраст — это не количество прожитых лет. А понимания прожитого.

— Что же с тобой такое случилось, раз так быстро повзрослела?

— Не надо тебе знать.

— Это, конечно только догадка, но это как-то связанно с твоим мужем? Который сейчас в камере.

— Говорю же, не надо тебе знать.

— Милая, я пошел на нарушение правил игры Арены. И только ради твоей просьбы. Ради того, чтобы твой муж выжил. Думаю, имею право знать. Это было сложно. Найти и нанять наемного убийцу в течение нескольких часов после того, как ты заметила в толпе новоприбывших своего мужа. Найти специалиста прежде, чем начнется игра. Да еще такого спеца, который с меня десять флоринов содрал. И не ради того, чтобы кого-то убить, а чтобы залепить с трибун бутылкой, в соперника твоего мужа. А потом изображать пьяного. Если ты так ненавидишь своего благоверного, зачем сохранила ему жизнь?

Оливия уставилась ему прямо в глаза.

— А пусть живет. Вот так. В грязной камере и ждет смерти. Пусть видит, как человека рядом с ним рвут на куски и понимает, что это скоро произойдет и с ним. Пусть его долго не вытаскивают из бассейна, чтобы он все разглядел и прочувствовал. За это, кстати, отдельное спасибо. Чтобы боялся, что перекладина вообще за ним не спустится. Что бы боялся, что его сейчас могут так же на куски порвать. Чтобы все время боялся. Смерть — это легко и быстро. Раз и покой. А покоя он не заслужил!

Арман ошеломленно смотрел на нее.

— Ого. Я слышал, что семейная жизнь редко бывает простой и супруги часто терпеть друг друга не могут, но вот это уже очень неудачный брак.

— Брак?!! Муж!!! — Оливия гневно раскрыла рот, но взяла себя руки и горько усмехнулась — муж. Это не муж. Это не человек даже. Так, таракан.