— Так! Вот этот! Да! Да! Да! И вон того! Покрепче который. Вон!!! Того! Этого обязательно!

Эрика подхватили за руки одновременно с обеих сторон и потащили к выходу. Он так удивился, что даже не сопротивлялся.

— Эй. Меня же вроде только по особым случаям?!

— Это кто тебе сказал? Но не переживай. Сегодня как раз такой! — радостно сообщили ему.

— Но ведь не…

— Заткнись!

Народу забрали непривычно много. Почти все уже участвовали в конкурсах прежде. Когда их колонной выводили из камеры, Эрик заметил в колонне Курти спотыкающегося вверх по выщербленным ступенькам.

— Качели в детстве все любили?! — спросил кто-то из крейклингов, — сейчас у вас появится возможность вспомнить.

Курти обернулся на Эрика.

«Вот и дождались вечера», — было написано в его глазах.

Хэнк скучал. Про себя никак не мог понять по чему именно он скучает — по бриошам или по Сэлме? Затем скучать стало некогда. Неожиданно ему дали ответственное поручение по доставке осадного орудия в Цирк. Сухой длинный старик с жилистыми руками начал было возмущаться, сказав, что «сей простодушный мальчуган» и города-то не знает. Говорил он негромко, но Хэнк читал по губам. Старику ответил, что путь знать и не надо, достаточно знать конечную цель маршрута и расположение основных городских улиц. С учетом застройки города, расположения купеческих кварталов, местных рынков и с учетом цеховой организации, высчитать маршрут несложно. Еще надо знать удельный вес всей конструкции, на сколько частей разбирается орудие, какой транспорт и сколько лошадей будет ему предоставлено. И чтобы лошадей покормили не раньше, чем за час до начала работ.

Старик, которого все звали «маэстро» кивнул, пошуршал свитками и пообещал всяческую помощь. Странно, но они поладили. Хэнк обычно ни с кем не сходился, да и не хотел, а вот в «маэстро» Йохане, как показалось, почувствовал родственную душу.

Вот только говорил тихо. А уж сквозь грохот деревянных колес по мостовой, так и вовсе нельзя было ничего услышать. Хэнк опять был вынужден смотреть на губы.

— Ты действительно не знаешь, куда исчез Бонифаций? — губы шевелились вполсилы.

Хэнк покачал головой и удивился вопросу. Что ему скрывать? Они вдвоем сидели на груженной деревянным брусом повозке и подпрыгивали в такт движению. Сидели сбоку и Хэнк, считывая слова с губ Йохана, старался рассмотреть город. Из широкого окна второго этажа свесилась пышная матрона и поливала цветы в ящике на внешнем подоконнике. Локтем задевала раскрытые красные ставни и те лениво покачивались.

Хэнк, облизнув сухие губы спросил сам:

— А если херр Бонифаций не найдется, меня отпустят обратно в Эсселдейк?

— Даже не знаю. По закону все имущество Бонифация переходит его жене. Но, с другой стороны, официально ты наемный работник. И нанимал тебя именно Бонифаций. Так, что может быть. А, что? Не понравилось у нас?

— Почему же? Красивый город. Теплый. Но у меня в Эсселдейке невеста.

— Тогда понятно.

Йохан наклонился к уху Хэнка и громко выговорил:

— У меня есть подозрения, что херра Бонифация айт Досандо мы больше не увидим никогда.

Хэнк озадаченно заморгал.

— Позавчера, когда, тот парень, Карел, остановил лодку на финише, кто-то, там же, видел Бонифация о чем-то с ним говорящего, — продолжил Йохан, — возбужденного и испуганного. Я не знаю деталей, но знаю Бонифация. У него последнее время были трудности с деньгами. А он за грош удавится. И с этим парнем — Карелом, были в прошлом разногласия. Что именно произошло, судить не берусь, но пропал Бонифаций сразу после того случая.

— Я не понял, — честно сказал Хэнк, немного подумав.

— Долго объяснять, — помотал головой Йохан, — прими как данность. Ты был нужен ему, как счетовод. Но думаю, считать этому скупердяю больше нечего. Так, что, похоже, ты вернешься к своей невесте.

Хэнк просиял. Потом спросил:

— Вы так нелестно отзываетесь о своем друге.

— Он мне не друг. Трудимся в одной сфере в силу обстоятельств. Мы не враги, конечно, но уж точно не друзья.

— Когда такое говорят, значит испытывают неприязнь к человеку.

— Нет, ничего такого, я к нему не испытываю. Ни к кому не испытываю. Но не понимаю, почему людей надо любить? Человеколюбие — это такое качество, которое овладевает недалекими или наивными. Некоторые с возрастом умнеют, но не все.

— Вы поэтому придумываете такие машины?

— Какие?

— С их помощью убивают людей.

— Этих людей убили бы в любом случае. Я давно перестал пытаться изменить мир. Я под него подстроился. Нашел свое место. Ничего эпохального от меня не зависит.

— Но вы же хороший человек.

— С чего ты решил?! Это не так. Я поживший человек и видевший все человеческие типажи. Все они уродливые. Просто некоторые научились маскироваться под хороших. И выглядят так для наивных. Я не наивный. И знаю, что все люди уроды.

— Это вы себе такое оправдание придумали?

— Да. Потому что я тоже урод, как и остальные.

Оставшийся путь проделали молча. Скрипели повозки, грохотали колеса, но Хэнк этого не слышал. В теплом воздухе летали аромат цветов и пушистые шмели.

Курти по обыкновению, поначалу к столу не подходил. Был слишком подавлен. Не ожидал, что их сегодня потащат на Арену. Кусал губы, проклинал себя и боялся, что Эрик в этот момент делает то же самое. Это ведь Курти настоял, чтобы они вернулись в камеру. Вытащили их так быстро, что Курти не успел спрятать ни ключ от решеток, ни кругляш, который вытащил у Бородача в Елове. Обычно он держал оба предмета в трещине, под бортиком бассейна. Там же лежала колода Джуса. Он рассматривал кругляш, силясь понять, что там нарисовано, если уж надпись прочитать не может. Тут ворвались крейклинги. Курти спрятал ключ и кругляш за пазуху, чтобы переждать «забор» на игру. Но его потащили из камеры.

На столе было больше блюд, чем обычно. Крупно нарезанные куски тушеной говядины в овощной нарезке. Кусочки моркови, лука, перца облепили разваренные волокна мяса. Шарики-крокеты из телятины в поджаристой корочке муки и панировочных сухарей. Много разной рыбы, много хлеба. Яблочные пироги. Все свежее, сочное, пахнущее.

Эрик пил вино, мрачно глядя перед собой.

— Ты зачастил.

Оливия толкнула его бедром, отодвигая в сторону, и поставила на стол блюдо с сырными лепешками.

— Надоел?

— Нет. Я таких, как ты еще не видела.

— Я ведь бандит. Их здесь много.

— Ты хочешь, чтобы я снова повторила, что ты необычный бандит?

— Да. Мне нравится, как это звучит. А если я скажу, что специально вызываюсь на игры, чтобы увидеть тебя здесь?

— Скажу, что ты дурак. Еще и потому что последние оба раза, включая сегодняшний, я здесь случайно.

— Дурак и все?

— Дурак, который знает, что говорить девушкам.

— Значит не такой уж и дурак.

— Как и бандит, ты дурак необычный.

Эрик хлебнул еще вина:

— Слушай, я ведь вроде как на смерть иду… опять. Скажи что-нибудь хорошее.

— Вернись. Мне бы этого хотелось, — Оливия произнесла это спокойно и глядя ему в глаза.

Эрик поперхнулся вином.

— Да ты никак смутился? — усмехнулась она. Проходя мимо Курти снова погладила его по волосам:

— И мальчонка здесь. Всех любимцев публики собрали.

— Кстати, для чего? — Эрик придвинулся.

Оливия посмотрела по сторонам:

— Будет грандиозное зрелище. Сначала вы, потом демонстрация работы катапульты.

— Какой катапульты?

— Огромной. Для покупателей. А вам предстоят качели.

— Что за качели?

— Я не смогу толком объяснить, — над переносицей Оливии появилась морщинка, — увидите. Организация сумбурная сегодня. Арман куда-то подевался.

Курти опустил голову, а Эрик спросил:

— Не хватает его?

— Да, тут без него бардак.

— Нет. ТЕБЕ его не хватает?

Оливия удивленно ответила:

— Да не особо. А что?!