Очередь заканчивалась и перед Курти стоял только Серж, чью встречу с Оливией они все недавно наблюдали. Сержа окрестили Мокрым и Курти приготовился к разговору.
Шпринка оглянулся на огонь, заприметил бугая и ткнул в него пальцем.
— Ты. Будешь Шепелявый. Масть понятна, твое место во-о-он, — палец переместился в сторону нар в центре, и он обернулся к Курти.
— Так, малец, будешь…
Курти так и не успел узнать, как его будут звать теперь, потому что в этот момент бугай, только что окрещенный Шепелявым, хмыкнул:
— А я тебя тогда, наверное, Шибзиком звать буду.
Шпринка крутанулся на месте и зашипел таким отборным трехэтажным матом, какого Курти в жизни не слышал, хоть и работал в матросском кабаке. Сютрель тоже злобно сверкнул глазами и стал медленно заходить бугаю за спину.
Тот смотрел на беснующегося Шпринку с насмешкой и безо всякого страха.
— Баклан шерстяной, следи за метелкой своей поганой! — закончил Шпринка.
Жак-Батя внимательно следил за развитием ситуации.
— Всегда вам ворам поражался. Вы везде одинаковые, — бугай и это произнес шепелявя, — мелкота и дешевка. И я половины не понимаю из того, что вы говорите. Но всегда и везде, пытаетесь что-то из себя изобразить.
— На кого тянешь шерстяной?! — Шпринка хоть и был в два раза меньше, но пригнув голову наступал на оскорбившего его здоровяка. Дело было не в смелости. Курти видел, что, горячась, Шпринка отвлекает на себя внимание, а Сютрель заходит за спину.
— Туз мышиный, ты че живешь хорошо?! Горе надо? Ну так нашел!
— Или ты лучше будешь сусликом. Вон мелкий, шебутной, а потом может я тебя до Шибзика и повышу, — спокойно продолжал бугай.
Шпринка рванул вперед. То ли злость взяла свое, то ли это план такой был по отвлечению на себя внимания. Скорее последнее, потому что Сютрель, по-прежнему бесшумно, вплотную придвинулся к шепелявому сзади. Сверкнуло лезвие. Курти удивился, где тот его взял, их всех обыскивали.
Бугай, не оборачиваясь стремительно ударил локтем назад и Сютрель взвыв, схватился за разбитый нос. Несущегося на него Шпринку шепелявый прихватил за шею и продолжив его же движение, направил к решеткам, закрывающим костер. Раздался торопливый скрип и Шпринка затряс ногами на полу.
Жак несся как таран. Или как Шпринка, только огромный. Огромный кулак мелькнул в воздухе, но бугай пригнулся, прильнул к «Бате» и обхватив его, с рычанием попытался повалить на пол. Жак обхватил торс противника и раскинул ноги для устойчивости. Шепелявый неожиданно высвободил хватку, стремительно выпрямился и схватив Жака за голову нагнул ее и заехал ему в лицо коленом. Хрустнуло. Жак замычал.
На полу была уже приличная лужа крови. Кого-то порезали? Или это из разбитых носов?
Шепелявый распрямлялся, но вдруг взревел и упал. Над ним стоял кто-то из арестантов с деревянным ведром в руках, которым только что приложил шепелявого.
А это еще кто?
То же проревел и шепелявый, вставая на колено. Ведро снова взмыло в воздух, но опуститься не успело. Шепелявый ухватил нападавшего за ржавого цвета рубаху, в которую они все были одеты и рванул на себя. Затрещала материя, нападавший повалился на бугая, ведро полетело в толпу, которая окружила их широким кольцом, но никто больше не вмешивался.
Шепелявый подмял под себя невесть откуда взявшегося противника и не отпуская рубаху заехал ему в лицо лбом. Вцепившиеся в бугая руки ослабли и поползли вниз.
Сютрель, чьи оттопыренные уши были единственно чистыми пятнами на окровавленном лице, с мычанием вставал, одной рукой держась за сломанный нос, другой шлепая по полу в поисках ножа. Нашел, схватил, встал и сразу рухнул обратно под ударом вскочившего шепелявого. Нож, звеня, полетел в сторону двери. Сютрель больше не вставал. Шепелявый поскользнулся в крови и тоже упал. Вскочил, обернувшись врезал стоявшему сзади него детине со шрамом через все лицо. На пол полетела метла, которую тот держал.
— За что?
— Что значит за что?!! Ты что не с ними?!
Тот, держась за челюсть, замотал башкой:
— Я вроде как шнырь, как они сказали. Уборщик.
— А палка?!
— Это не палка. Это метла.
Шепелявый помолчал, затем развел руками:
— Ты это… извини. Я тебя не сильно?
Тот, тряся головой, пятился в толпу.
— Нет, все в порядке! Хорошо все. Правда.
В тишине слышался только скрип прутьев. Шпринка толчками пытался вынуть голову из решеток, куда его запихнули по шею.
— Че у вас там?! Мля, да короче вытащите меня! Э! Брателлы! Вытащите!
Звякнуло. Все обернулись. У выхода стоял Арман и поднимал с пола нож Сютреля.
— Каждый раз одно и тоже. Убраться не забудьте. Заляпали все.
И давно он здесь?
Арман покрутил в руках нож и покачал головой.
— Как вы их проносить умудряетесь? Никогда не понимал. Хотя вас везде осматривают.
Вышел.
— Меня Николас зовут, — к здоровяку подошел тоже недавно вставший с пола «Неправильный». — Спасибо вам. Это важно. Правда, важно, — он сконфужено пожал плечами.
— Что важно? — бугай, разминая шею, расправлял плечи.
— Имена. Чтобы не оскотинится. Не стать как эти — Неправильный или теперь Николас, кивнул в сторону валявшегося ворья.
— А, ну да. И правда, не по-человечески как-то. По кличкам. У человека имя должно быть. Вот это правильно, — в голосе слышалась насмешка.
— А как вас зовут?
Этот простой вопрос, почему-то поставил бугая в тупик. Он замер, наклонил голову, затем посмотрел в сторону входной двери и хлопнув Николаса по плечу кивнул:
— Шепелявый нормально.
На него ошарашено уставилась вся камера.
Послышался щелчок. Костер стал медленно заваливаться вниз. Потом будто провалился в пол. Еще щелчок и костер медленно вернулся обратно. Светил тускло. Дров убавили.
— А интересно с огнем у них. Да? — Шепелявый завалился на одни из нар и добавил.
— Слышь мужик, раз уж ты тут уборщик и правда уберись, а то вон бардак какой, — и покачал головой, — жаль костер притушили. Никогда не любил в темноте спать.
Полутьма смазала очертания предметов в камере. По стенам металась слабая тень.
— Да че у вас там? Брателлы! Вытащите! Этот костер прям перед глазами прыгает. Жарко.
Глава 5
«Вам никогда не понять моей любви. Я знаю. Знаю, что обречен. Любовь к вам ниспосланная мне свыше кара. Это тяжело. Каждый день видеть вас. Беспрерывно думать о вас, даже когда вы в соседней комнате, но я знаю, что вы там. Понимать, что вы рядом и понимать, что при этом вы безнадежно далеки от меня. Между нами пропасть. Не пропасть земная, но оттого не менее непреодолимая. Ваш отец никогда не позволит нам быть вместе. И я бы молчал и никогда не открылся бы вам, но мое чувство настолько сильно, что я не могу не сказать вам, как люблю вас.
Пламенный взор, как и пламенная речь молодого человека не могли не произвести впечатления на Памелу. Она приложила ладонь ко лбу и воскликнула:
— Ах, прошу вас, молчите! Умоляю. Еще слово и я разрыдаюсь. Вы говорите, что я не понимаю, но это вы не способны понять моего сердца. Если бы вы знали, что я испытываю, но о боже! Нет, я не могу сказать. Отец уже подобрал мне жениха, и ни вы, ни я, ни само провидение не способны…»
Оливия перевернула страницу, кашлянула и продолжила:
«…не способны ничего изменить. Счастье — это подарок небес, который надо заслужить. Ни вам, ни мне никогда не достанется этот подарок. Мы грешны, тем, что любим. А грешникам не видать счастья.
Антуан вскочил и с колен и воскликнул «Что? Так вы любите меня?». Его прекрасные черные глаза сверкнули озаренные надеждой. Памела закрыла лицо руками и сдерживая рыдания произнесла: «Все! Уходите. Вам нельзя оставаться здесь более…»
Оливия снова закашляла.
— Ты простудилась? — спросила княгиня. Она вышивала гобелен, но по лицу было понятно, что удовольствия ей это занятие не доставляет и она вся в повествовании.
