В тот период и начал выпивать. Позже, когда работа механизма под названием «государство» наладилась и замкнулась на нем, то привычка выпивать, чтобы снять напряжение, переросла в зависимость. Тарант это понимал, но бороться с ней не собирался. Его это устраивало. Привычка переросла и в необычное пристрастие запираться в отдаленных дворцовых покоях. Там он выпивал кувшин вина почти залпом, стоял посреди комнаты и сжимая дрожащими пальцами книгу, вслух читал стихи Дино айт Ракачи и Габелла Заурейского. Второй кувшин пился уже медленно, между куплетами. Одно время рассаживал по комнате музыкантов и требовал исполнять те или иные мелодии. Но ему не нравилось, что они смотрят, как он пьет и он перевел оркестр в сад под окном. Но так было неудобно объяснять им, что он хочет слышать, и он вернулся к книжным монологам.

Было несколько женщин, в основном придворных, а то и служанок, но ничего серьезного. Обычная похоть. Он надеялся, что Селестина не узнает, но уверенности в этом не было. Она если и знала, вида не показывала. Но потом появилась Валери.

Дочь разорившегося местного спекулянта была не то, чтобы невероятной красавицей, но была задорна, смешлива, остроумна, и блестяще выступала в домашнем театре своего отца, когда он был еще богат. Она знала себе цену. Вышла замуж за местного банкира, но почти не проводила времени дома. Отмечалась на каждом балу, на каждом приеме, на одном таком ее и заметил Тарант. Когда она поняла, что «зацепила» князя, сразу выбила себе место в его жизни. Развелась с мужем, чему князь посодействовал и переехала в дом в Риддхейском квартале. И все бы хорошо, но Валери была необычайно, сверх всякой меры амбициозна и положение фаворитки ее уже не устраивало. Но князь хоть и был от нее без ума, сумасшедшим все же не был, и менять что-то в своей жизни не собирался. А она никак не могла понять, что переоценивает на него свое влияние и не сдавалась, надеясь рано или поздно добиться большего, чем быть просто фавориткой.

Связь была настолько серьезной, что утаить ее уже было невозможно. Узнала и Селестина. И это знание для нее было невыносимо.

Князь вошел в свои покои и направился к шкафу, чтобы переодеться.

— Здравствуй, супруг мой.

Князь вздрогнул от неожиданности и обернулся.

Селестина сидела в дальнем углу и перед ней стоял такой же столик с кувшином и вином, который Тарант только что видел рядом с Лоренсом Нудзансенсом.

— Ты что здесь делаешь? — растеряно спросил Тарант.

— Я? Я здесь живу. Я думала, ты еще помнишь об этом. Я и сама хотела спросить тебя, что ты сейчас здесь делаешь? Ночью тебя не было.

— Прости, сделка важная, ты же знаешь. Полночи Йохан объяснял им, как работает орудие, а потом я там и прикорнул. Я обязан быть на таких совещаниях, понимаешь.

— Да, я понимаю. Дела княжества важнее всего.

— Ты, что вино там пьешь? — удивленно спросил Тарант, — ты всю ночь так просидела?

— Я действительно просидела всю ночь. И действительно с вином. Но выпила всего несколько глотков. Наверное, я не умею пить, а чтобы научиться, необходимо время.

— Ты же никогда не пила. Не могу сказать, что мне это нравится. Что-то случилось?

— Знаешь, это и мне не нравится. Но мне не нравится многое. И то, что ты все время пьешь, не нравится тоже. И еще кое-что. Но это уже случилось.

— Я князь, — повысил голос Тарант.

— Да, ты князь. Ты главный. И я вижу, ты опять уходишь?

— У меня дела.

— Какие?

— Я все время на службе. Занят и сейчас. Если вдаваться в детали, то это будет долгий и ненужный разговор. Да ты и не поймешь ничего. Там будут только цифры.

— Да, я глупая, — охотно откликнулась Селестина, — и только недавно узнала насколько. Можно спросить?

— Спрашивай, без «можно». Что за церемонии?

— Ты князь, — грустно улыбнулась жена. — Скажи, ты помнишь, что у меня скоро день рождения?

— Конечно, помню. Почему ты спрашиваешь? Я разве когда-нибудь забывал?

— А что ты мне подаришь?

— Милая, таких вопросов не задают. Да и тебе потом неинтересно будет.

— Мне интересно сейчас.

— Нет, — мягко покачал головой Тарант, — иначе это будет уже и не подарок.

Он понимал, что что-то происходит, но не понимал, что именно. Видел, что жена чем-то озабочена и не хотел усугублять ситуацию.

— Прошу, скажи, — Селестина встала и подошла к нему, заглядывая в лицо.

— Да, что с тобой? Прости, мне идти пора.

— Подожди. Ты помнишь часовню в парке Генфер?

— Часовню?

— Да, ты поцеловал меня там впервые. Никого не было вокруг, ты страшно стеснялся, а на мне было голубое платье. Я себе казалась феей, сказала тебе об этом, а ты сказал, что фей не бывает, а если и есть какая-то рядом, то она уже давно умерла от зависти, когда увидела меня. Помнишь?!

— Помню и что? Сейчас того парка уже нет.

— Да, ты отдал его под застройку, хотя я просила оставить его в память о том дне.

— Это до свадьбы было. Ты, что? Плачешь?! Да, что с тобой, Селестина?!

Селестина подошла еще ближе.

— Поцелуй меня.

Он отстранился.

— Что? Зачем? Да и не время.

— Тогда ударь! Сделай что-нибудь.

— Ударить?!! Ты с ума сходишь. Не удивительно, если не спала всю ночь. Тебе надо выспаться, ложись. Прошу тебя, успокойся.

Селестина кивнула, отошла и села на кровать.

— Да, наверное, мне надо поспать.

— Еще одно.

— Господи, да что?

— Помнишь, как Бонифаций играл с Нудзансенсами на людей?

— Конечно, помню, это позавчера было. Он себе талантливого писаря выиграл. Кстати, сам Бонифаций пропал куда-то. А он мне нужен.

— Так, вот. И я хочу.

— Пропасть?

— Нет, сыграть. Я тут подумала. Скучно живу. Дети, да домашние заботы. А ведь Баэмунд славиться своими играми и зрелищами. Вот и я хочу поиграть.

— Во что? — осторожно спросил Тарант. Он не понимал, куда она клонит.

— Ну, я не знаю. Что в Цирке будет сегодня?

— Да я и сам не помню. «Жмурки», кажется. Хочешь сделать ставку?

— Да. Только, чтобы скучно не было, я сама хочу игрока выбрать. Я все-таки княгиня.

— Ты в любом случае можешь поставить на кого хочешь. Это не зависит от титула.

— Я не хочу из тех, кого приведут. Лучше сама присмотрю. Я первый раз играю, мне так интереснее. Ты мне бумагу выпиши, а имя «артиста» я сама впишу.

Тарант пожал плечами, подошел к бюро, взял перо, бумагу, набросал несколько строчек, расписался и приложил печать.

— Спасибо милый. Ты сегодня вечером на игре будешь?

— Нет, опять с гостями и Йоханом.

— Но ты ведь и сейчас к ним идешь?

— Нет, сейчас я в город, — соврал Тарант, — надо в гильдию менял зайти. Вексели скопились, проверю.

— Тогда я и правда, посплю, пожалуй. Что-то я себя нехорошо чувствую.

— Вот это правильно, — облегченно вздохнул Тарант. Он ласково поцеловал жену в лоб и вышел. Переодеваться не стал. Отчего-то стало неуютно и хотелось быстрее уйти.

Эрик чувствовал себя по-идиотски. Когда раздавали гороховую похлебку, прятался на нарах и лишь когда вся камера перемешалась, вылез за порцией. Можно было и потерпеть, но после вчерашнего, сильно есть хотелось. Не сводил глаз с доктора. Если тот его узнает, то все. Конец. Слишком уж высокая за Эрика награда. Доктор ее вряд ли получит, даже он, при всей своей наивности, должен это понимать, но надеяться на поблажки или на то, чтоб его за такую информацию отпустили, может.

Не попасться бы ему на глаза. А этой ночью они с пацаном и той парочкой, сбегут.

Эрик лежал на животе в глубине полутьмы нар и не сводил с доктора взгляда. Если тот вплотную не подойдет, то не узнает. Сколько они в Ликеделле разговаривали? Минут пять-десять от силы. Шлялись по городу, правда, вместе около пары часов, но это не то. Чтобы запомнить незнакомого человека надо с ним поговорить. И на запоминающиеся темы.

Доктору в камере было неуютно. Здесь всем плохо, но этому бедолаге особенно. Он совершенно не вписывался в пеструю компанию и остро чувствовал это. За такого «артиста» Арман точно должен снять стружку с поставщиков.