— Что это? — перевернула она листок, — Расчет гравитационного маневра № 114? Вы решили тут посчитать маневр Оберта в гравитационном колодце Сторожа? Как это до умиления наивно, будто я смотрю на детский рисунок! Вот только это бесполезно! А знаете, как я об этом узнала? Вовсе не из жирной надписи снизу «ЭТО БЕСПОЛЕЗНО», а потому что машина, которая считает быстрее и точнее всех вас вместе взятых, уже давно сказала, что это бесполезно!

Она все же сорвалась на истеричный крик, и в грудь капитана Хагена отчаянно врезался смятый до состояния папье-маше бумажный ком.

— Все, вы перешли все дозволенные границы! — взорвался Хаген настолько громогласно, что Айвин вздрогнул и втянул голову в плечи, — Немедленно убирайтесь отсюда и ложитесь в холодильник, пока я не положил вас туда силой!

— Да пожалуйста! — всплеснула Ирма руками и развернулась к двери, — Вы все просто слепцы, не видящие объективной реальности. Мне в вашем кружке делать нечего!

Если бы дверь не была автоматической, Ирма с удовольствием бы ею хлопнула. Вместо этого ей осталось лишь довольствоваться сильным ударом по кнопке. Достаточно сильным, чтобы ее рука заболела, а на костяшке пальца появился новый кровоподтек. Вспыхнувшая маленьким огоньком боль лишь еще сильнее подогрела ее котел с эмоциями, в которых варился воспаленный разум, и она направилась к шлюзу, вкладывая килограммы ярости в каждый свой шаг, словно намереваясь избить неугодный Девять-Четыре своими ногами. Злость преследовала ее до родного буксира, и не давала ей присесть, остановиться или перевести дыхание. Мечась из стороны в сторону, она прокручивала у себя в голове одну и ту же череду нелестных отзывах о кружке отчаянных отщепенцев, пока, наконец, сама себя не вымотала и не легла спать. И даже засыпая, она чувствовала, как горит от злости.

Ирма проснулась на следующее утро с чувством, что горит от стыда. Воспоминания о вчерашней сцене были слегка искажены, как звук на потертой грампластинке, и все же она отчетливо помнила, что наговорила коллегам с других буксиров очень много лишнего и практически ничего не сказала по делу. Она практически всегда была тихоней, и если и срывалась на кого-то, то обычно это происходило громко, неожиданно и сопровождалось долгим сожалением о своих поступках. Расстроившись достаточно, чтобы проваляться под одеялом лишние полтора часа и проигнорировать утреннюю зарядку, она начала искать оправдания своему поведению, но неизбежно приходила к выводу, что никаких оправданий у нее нет, и до сих пор ее никто не тянул за язык.

С большим трудом заставив себя подняться, она с неохотой совершила процедуры, с которых начинался практически каждый день, спустилась на склад, чтобы проверить поспевающий урожай, пару часов просидела на мостике, чтобы убедиться, что больше ничто не уводит мультисостав с курса, немного позанималась мысленным самобичеванием и вновь смирилась с тем, что она одинока.

И вот настал день, которого она давно ждала, но наступлению этого дня она совсем не обрадовалась. У нее наконец-то появилась работа и возможность пропустить в криостазе все эти невероятно скучные месяцы, но ей хотелось чего-то другого, поэтому она все так же без энтузиазма выползла из-под одеяла, лениво приняла душ, позавтракала посмотрела на себя в зеркало и пожелала удачи своему отражению.

Впереди было полгода. Будь это полгода до дня рождения, когда ее заваливают подарками, она с радостью бы прыгнула в холодильник и провела все полгода в заморозке, но эти полгода ее отделяли от момента неопределенности, в который кто-то решит за нее, куда дальше покатится ее карьера. Ничего хорошего она не ждала от этого момента и заранее смирилась с тем, что ее уволят без права восстановления, поэтому при каждой возможности меланхолично глядела на звезды сквозь блистер в обсерватории и вкушала пустоту межзвездного пространства.

Ирма почти наверняка знала, что в случае увольнения она отправится домой, к родственникам, которых она заочно похоронила, и которые заочно похоронили ее. Что могли сказать друг другу внезапно встретившиеся мертвецы, она не могла даже вообразить, поэтому забила голову нескладными мыслями о ее встрече со слегка постаревшей, но вполне живой родней, пока ее руки сами вырывали пастельно-желтые плоды из пышных зеленых кустов.

Мертвое должно оставаться мертвым, думала она, когда за ее спиной открылась дверь. Она знала, кто на пороге, и не стала оборачиваться, но пришелец все же обозначил свое присутствие дежурной фразой:

— Привет, сестренка.

— Привет.

Она напряглась всем телом, чтобы выглядеть расслабленной, и выглянула из-за куста. Перед ней стоял идеальный момент, чтобы начать извиняться за свое недавнее поведение, но оказалось, что у настроения на извинения есть срок годности, по истечении которого фонтан раскаяния вновь затыкается под весом тупой гордости. Она ждала, что ее что-то подтолкнет, и стояла как вкопанная, пока Карлсон отмерил несколько шагов от порога, оглядывая просторы склада.

— Как поживаешь?

— Собираю урожай, — продемонстрировала она плод в своей руке и спрятала его в мешок к остальным, — Тебя послал Бьорн, чтобы удостовериться, что я легла в криостаз?

— Вообще-то нет, — сморщил он лицо в удивленной гримасе, — Я сам пришел. Хотел проведать тебя.

— После того, что я вам наговорила?

— А это не важно. Если бы я позволял личным обидам как-то влиять на свои решения, я бы не был идеальным космонавтом, правильно?

— Да, ты, как всегда, «идеальный космонавт», — раздраженно протянула Ирма себе под нос, — И что же могло заставить «идеального космонавта» прийти в гости к противоположности «идеального космонавта»? Я ведь для тебя низшее существо или что-то вроде того?

Это были слова воистину тупой гордости, которая вместо положенных извинений начала бросаться надуманными обвинениями и заслуживала всяческих порицаний, которых от Карлсона до сих пор почему-то не последовало. Он был раздражающе идеален и вел себя так дружелюбно, что Ирме хотелось бросить в него кроссовку в надежде обнажить из-под его маски доброжелательности хоть какую-то нормальную человеческую реакцию, но прекрасно знала, что даже в этом случае ее не последует.

— Послушай, ты была права тогда…

— Права? — подавилась Ирма его словами.

— Нет, ты во многом была не права, — поправился Карлсон, — но в одном точно была права. Мы слишком часто пренебрегаем правилами. И одно из них запрещает пропускать криостаз в одиночку, поэтому я и пришел к тебе, чтобы убедиться, что у тебя все хорошо, и тебе не нужна помощь. Ведь если тебе понадобится помощь, будет обидно, если никто ее не предложит, правильно?

— Правильно, — расслабилась Ирма, — Прости, за то, что я тогда наговорила. И за то, что сейчас наговорила, тоже прости.

— Как я уже сказал, это все не важно.

— Нет, важно. Бьорн был прав, я переступила черту. Просто, меня немного вывело из себя, что вы ищите способ уложиться в график.

— Да, ты уже говорила.

— Я не все сказала, — подошла она поближе, чтобы заглянуть ему в идеальные глаза и найти в них хоть какую-то необычную для «отборных» реакцию, — Это ведь из-за меня все произошло. Я совершила ту самую ошибку пилотирования, из-за которой все начало рушиться, как костяшки домино.

В его глазах что-то сверкнуло и погасло прежде, чем Ирма смогла понять, что за эмоцией сопровождался его процесс переваривания услышанного.

— И ты до сих пор грызешь себя из-за этого? — казалось, что этот факт встревожил его гораздо сильнее, чем то, что виновник всех бед наконец-то обнаружил себя.

— Да. Очень грызу. Скажи честно, как только это всплывет наружу, меня уволят?

— Если честно, я не знаю, — развел он руками и улыбнулся, — Может да, а может и нет. На такие решения влияет множество факторов, и некоторые из них невидимы для нашего глаза. Но определенно тебе это с рук не спустят.

— Значит, уволят к чертовой матери, — цинично спустила она с языка, — Я уже почти смирилась с этой мыслью. И тут я вижу, что вы занимаетесь тем, что пытаетесь исправить последствия моей ошибки, пока я отсиживаюсь одна на своем буксире и жду собственной экзекуции, и, кажется, я немного перенервничала. Читай на Книгоед нет