— Тебе там удобно?

— Как летучей мыши, которая спит стоя, — прорычала она, медленно перебирая кнопки шатающимся от дезориентации пальцем, — Приготовься.

— К чему?

— Ловить меня, — она отогнула рычаг управления маршевой тягой в исходное положение и включила ручной режим, — Готов?

— Да.

Повернув рычаг, она ощутила легкую дрожь, с которой двигатели оживали и постепенно наращивали мощность. Вновь зажмурившись, она смогла своим телом выделить из передающихся через стропы вибраций повторные стоны листового металла, который постепенно сдает позиции и принимает форму страховочного карабина. Она ни секунды не верила, что Карлсон способен хоть чем-то смягчить ее падение. Она приготовилась к синякам, ушибам, новым переломам, надула легкие до предела, напряглась всем телом и… открыла глаза.

— Молодец, сестренка.

— Да, — с легким разочарованием ответила она и безвольно свесила руки вниз, продолжая глядеть на операторский пульт, — Но, кажется, я теперь тут застряла.

— Как долго мы будем гасить вращение?

— Около часа, не меньше.

— Хорошо, — она краем глаза увидела, как Карлсон начал взбираться к ней по приборам, — Успею снять тебя оттуда.

— А пока ты меня снимаешь, будь добр и ответь на вопрос — почему ты все-таки не в холодильнике?

— Прости, сестренка. Я обещал Хагену, что никому не буду рассказывать, а обещания нельзя нарушать.

— Тогда, могу я поговорить с Хагеном?

Человек — животное социальное, и хочет он того или нет, но все его естество неизбежно тянет его к себе подобным. Особенно остро это чувствуется после нескольких дней полной депривации социума, в течение которых отвлечься от одиночества было решительно не на что. Слова начинают вызывать странные ощущения в слегка отвыкшем от работы языке, мысли лопаются перетянутыми резинками от растерянности, а первый после продолжительного молчания собеседник начинает казаться невероятно привлекательным и красноречивым.

Когда Ирма просила аудиенции у капитана Бьорна Хагена, она не врала, что хочет с ним поговорить, однако предмет разговора ее интересовал не так сильно, как сам факт разговора. Какая разница, почему четыре человека в тайне ото всех не заморозились в криостазе? Решили ли они перестраховаться специально на случай поломки или плетут заговор с целью саботажа — это не важно. Важно то, что наконец-то где-то рядом что-то происходит. В пустоте вселенной вновь зажегся огонек жизни, и ей хотелось погреться у этого огонька.

Пока она в предвкушении встречи с чужим капитаном вылезала мокрой курицей из скафандра, в ней вдруг проснулся древний женский инстинкт, призывающий хорошо выглядеть. Этот инстинкт возобладал над всяческим желанием куда-либо торопиться, и она просто занялась собой. Принять душ, выстирать одежду, причесаться и остричь ногти — это все относилось к тому разряду повседневных дел, которые несли больше психологической пользы, нежели физической. Когда человек уделяет внимание своей внешности, он тем самым воспитывает в себе чувство порядка и дисциплины, а глядя в зеркало на привлекательно выглядящее отражение в нем еще и слегка приподнимается самооценка и появляется вдохновение на дальнейшие свершения. После всех этих нехитрых процедур становилось неважно, что его ждет впереди, и насколько плохо пройдет день, ведь начался он с того, что человек успешно поработал над собой и сделал себя чуточку лучше. Разумеется, это совсем не могло служить оправданием для опоздания, поэтому Ирма, приведя себя в порядок, бежала бегом через половину астероида, заново измяв на себе свежевыглаженную форму и сбив обратно в беспорядок хорошо уложенные волосы. Когда перед ней предстала дверь в кают-компанию Девять-Четыре, она остановилась, одернула на себе куртку и еще раз привела голову в порядок. Отросшие волосы доставляли проблемы, и она уже начинала скучать по тем временам, когда волосы торчали из ее черепа не совсем эстетичной, но вполне аккуратной и упорядоченной щеткой, не требующей особого ухода. Ее терзало легкое волнение, словно она явилась на свидание, и, сделав глубокий вдох и отрепетировав приветствие, она открыла дверь.

— Добрый день, — постаралась поздороваться она непринужденным тоном и перешагнула через порог, — Вы меня звали?

К ней обратились четыре пары глаз, смотрящих на нее не как на долгожданную гостью, а скорее как на неизбежную неприятность вроде дождя в осенний день. В центре стола лежали бумажные листы, поделившиеся на две толстые стопки. Первая была недавно распечатанной и состояла из девственно чистой и аккуратно упорядоченной бумаги, а вторая состояла из многочасовых математических вычислений, небрежных складок, помарок, зачеркнутых фрагментов, ненависти, отчаяния и пятен от пищи. Ирма смогла отчетливо прочитать по красной сеточке на глазах собравшихся людей две вещи — эти труды сошли с их рук, и они ужасно устали. Лишь Карлсон проявлял какие-то признаки бодрости, продолжая зачищать лежащую перед ним печатную плату от защитного лака. Бьорн, Эркин и Айвин просто сидели за столом без выраженного энтузиазма, и напоминали рабочих на каменоломне, которые уже некоторое время назад смирились со своей участью и работали на автопилоте. Их со всех сторон окружали знакомые средства декора интерьеров: как и на Ноль-Девять, по переборкам были развешаны стикеры с памятками, формулами, физическими константами и какими-то названиями, написанными мелким и неаккуратным почерком, но в отличие от Ноль-Девять, эти стикеры были совсем свежими, и их едва ли оторвали от основной пачки более недели назад.

— Нет, — наконец-то ответил Бьорн грубо, но предельно честно вписав свое имя в длинный список вещей, которые заставляли Ирму чувствовать себя дурой, — Никто из нас вас сюда не звал.

— Да, конечно, простите, — скривила Ирма извиняющуюся улыбку, — Я уже привыкла, что прихожу в такие места по приглашению.

— Ну, раз уж вы здесь, то присаживайтесь, — без каких-либо эмоций пригласил ее за стол Айвин и не вставая подвинул ей стул.

— Благодарю, — присела она с впившимся в ее ягодицы чувством дискомфорта от того, что только что заняла чей-то законный и наверняка горячо любимый стул, — Надеюсь, я вам не мешаю… Точнее нет, я не правильно выразилась… Не слишком ли сильно я вам мешаю?

— Все в порядке, — все так же без эмоций отозвался Айвин, — Кстати, хотел поблагодарить вас за то, что указали Карлсону на потерю ориентации мультисостава. Иногда мне кажется, что без чужой указки он и пожар не заметит за своим самомнением.

— Это звучит весьма обидно, — протянул Карлсон, подняв взгляд, — Каждый может ошибиться.

— Но только не ты.

— Я такого не говорил.

— Хорошо, тогда прошу прощения, что усомнился в твоих недостатках.

— Ничего страшного, братишка, я не в обиде, — ухмыльнулся Карлсон и вновь погрузил свое внимание в кусок электроники.

— Скажите пожалуйста, — облокотилась Ирма на столешницу, не до конца понимая, как она должна себя вести в столь неформальной обстановке, — У вас тут какой-то кружок?

— Да, — все так же лаконично ответил Бьорн, и Карлсон нервно захихикал, — Что тут смешного?

— Шутка твоя смешная, браток.

По не выражавшему никакого интереса лицу Бьорна можно было легко предположить, что уже успело пройти какое-то время с тех пор, как он перестал видеть что-то странное в такой реакции на свои «шутки».

— Не обращайте внимание, — зевнул Эркин, что-то разглядывая в исписанных бумагах безжизненным взглядом, — Но да, у нас здесь действительно свой «кружок».

— И чем же занимаются члены вашего кружка помимо прогуливания криостаза.

— Простите, но Бьорн взял с меня слово, что я буду держать рот на замке.

— Бьорн… вы ведь не против, если я буду называть вас Бьорном? — спросила Ирма и не увидела на его лице никаких возражений, — Ну хоть с себя-то вы не брали такое слово?

— Понимаете ли, то, чем мы занимаемся в этом «кружке», могло вызвать некоторое недопонимание у Ковальски и, наверное, всех остальных, поэтому мы никому и не распространяемся о нашем «прогуле».