— Вписались в поворот, — радостно заявил Ковальски и в следующую его фразу закралась плохо спрятанная фальшь, — Я знал, что вы справитесь.

— Ерунда, — ответил Ленар, — С таким маневром и обезьяна бы справилась.

— Есть результат, — ожила Вильма, — Мы только что успешно отдали Кнопке эквивалент тридцати шести петаньютонов.

— Неплохо.

— Неплохо? — нервно усмехнулась Ирма, — Кажется, вы, тяжеловозы, совсем зазнались. Когда я водила межпланетную баржу, этой силы было бы достаточно, чтобы… чтобы… В общем, ее было бы достаточно с лихвой!

— Ладно, тогда этого достаточно с лихвой, — вяло повторил Ленар и включил интерком, — Машинная, мы только что проскочили Кнопку. Как там наши движки? Не сильно греются.

— Нет, — ответил Эмиль, — Прекрасно тянут. В таком режиме они проработают еще целых сорок часов, а потом их можно будет смело выбрасывать в металлолом.

— Не волнуйся, скоро дадим им отдохнуть, — он отключил интерком и встретился с Вильмой взглядами, — А потом и сами отдохнем.

Когда круглый силуэт ледяного гиганта остался далеко позади, это ознаменовало начало новой гонки со временем, когда техники вновь самоотверженно упаковывали себя в скафандры ради поисков какой-то хорошо спрятавшейся от их внимания мелочи. Находящийся под прицелами десятка телескопов Здоровяк неумолимо приближался, все отчетливее являя свои слоистые облака, пестрящие пастельным холодом и закручивающиеся в мелкие спирали исполинских ураганов, свойственных лишь газовым гигантам. С расстояния в миллионы километров он уже выглядел недружелюбно, а с каждой канувшей в прошлое минутой он приобретал все более грозный вид, словно бы напоминая, что техникам пора бы уже случайно наткнуться на поломку и исправить ее.

— Мы вот-вот достигнем точки отмены, — действовал Климу на нервы его капитан, ничуть не помогая тем самым перебирать самодельную электрическую цепь толстыми перчатками.

— Никаких отмен, — раздраженно рычал Клим в ответ, тщетно стараясь почесать взмокшую спину о подкладку скафандра, — Не для того мы все это затевали, чтобы что-то там отменять. Я все исправлю, обещаю. Разве было хоть раз такое, чтобы я не выполнил обещание?

— Не было, — согласился Штефан, — Но ты и обещания даешь не так часто, как хотелось бы.

— Потому что я обещаю лишь то, в чем точно уверен. И я уверен, что у нас все получится. Только дай мне еще немного времени.

— Постой, сейчас я тебя переключу на другой канал.

— Зачем?

— Хочу ретранслировать твой сигнал по лазерной связи прямо на Здоровяк, чтобы ты сам попросил его подвинуться в сторонку и дать тебе побольше времени.

Клим ничего не ответил, если не считать того, как он шепотом выругался себе под нос, что-то проворчал на тему того, что его опять отвлекают от важной работы, и вернул все свое внимание в важную работу. В жизни каждого человека бывают минуты просветления, в которые даже при безрезультативной работе у человека все равно получается максимально сосредоточиться на какой-то задаче и выполнять привычные действия так, будто его законсервированные в толстый перчатки руки — это узкоспециализированный механизм из закаленной стали, способный делать все быстро, точно, а главное — без ошибок. Именно такие минуты послужили живительной смазкой в уставших сочленениях Клима, когда он наткнулся на затерянную в заросшем проводами лабиринте охладительных установок карболитную коробку, из которой выглядывали цифровые индикаторы и причудливыми цепями тянулись вглубь переборки длинные звенья хрупкого гиперпроводника, окутанные неплотной муфтой прозрачной изоляции из армированного полиуретана. Ее термореактивный корпус дразняще подмигивал ему зелеными глазками-индикаторами, и техник на ощупь выбрал на изоляции случайные места, в которые вонзил щупы-иголки, и уронил взгляд на хаотично бегающие показатели.

— Пинг! — в его взволнованном тоне была отчетлива слышна кратковременная остановка сжавшегося от радости сердца.

— Да? — спросил Пинг, заранее зная, что обозначает этот тон.

— Как сказал один мужик, который очень любил водные процедуры, нашел! Это автоматическое ГП-реле!

— Никогда им не доверял, — последовал раздраженный ответ, — Говорил же, что надо полагаться на аналоговые устройства.

— Сейчас нет времени полагаться на аналог, — бросил Клим взгляд на часы, — У нас есть около часа, чтобы заменить реле. У нас ведь есть запаска на складе?

— Найдем. Я сейчас как раз рядом со складом. Сколько ты говоришь осталось?

Клим скосил глаза на часы.

— Шестьдесят семь минут.

— Мы управимся за пятнадцать.

В космосе дисциплина — это не пустой звук, а та черта, которая часто отделяет рабочие условия от полного хаоса, а космонавтов от гибели. Именно дисциплина делает экипаж организованным, функциональным и слаженным механизмом, в котором ни один винтик не выкрутится из своей гайки и не сломает пару зубов шестеренке за то, что та без спроса позволила себе выпить лишнюю каплю литиевой смазки. Пусть экипажи многих кораблей и привыкли допускать между собой некоторые фамильярности, но каждый из них постоянно думал о рамках… за исключением случаев, когда забывал о них. В случае с грузоперевозочным сегментом коммерческого флота эти рамки были предельно простые: не выражать ни к кому особого отношения, относиться к коллегам с уважением, не ставить в приоритет личные интересы и всегда помнить о командной цепочке. Командная цепочка всегда начиналась с капитана и заканчивалась двумя техниками, прозябающими большую часть рабочего времени в закромах машинного отделения. Если предположить, что один из техников однажды начнет совершать действие, идущее вразрез с правилами техники безопасности, отметки в его послужном списке будут на совести капитана. Если капитан отдал технику прямой приказ прекратить нарушение техники безопасности, техник, безусловно, обязан подчиниться, если в силу не вступают какие-либо особые условия, вроде доказанной недееспособности самого капитана. Если техник проигнорировал легитимный приказ, капитан должен отдать приказ повторно, даже если абсолютно уверен в том, что у нарушителя не торчат бананы из ушей. В случае, если приказ был повторно проигнорирован, капитан вправе применить умеренную силу с последующим отстранением виновника от исполнения обязанностей. Если же возможности капитана оказались ограниченны или (ну вдруг) виновник окажет сопротивление и даже применит силу, чтобы оттолкнуть от себя главного человека на борту, это уже можно было считать преступлением, которое страшно не столько своей тяжестью, сколько беспрецедентностью. Если кто-то вдруг вздумал вступить в физическую борьбу с капитаном, то он либо полный дурак, либо совершенно отчаянный дурак, но ни тех ни других в космос старались не пускать. Уж слишком важна в космосе дисциплина, чтобы отправлять туда тех, кто не готов ее соблюдать. К сожалению, люди со временем пересматривают свое понимание дисциплины, и сложно определить тот момент, когда человек обрел готовность преступить роковую черту, как и сложно определить то, насколько прав он был в преступлении этой черты.

Поскольку связь сквозь астероид была невозможна, все буксиры были связаны в единую цепь ретрансляторов, поэтому эфир гудел от переговоров, словно разворошенный пчелиный улей, пока Здоровяк медленно бросал на мультисостав свою необъятную тень, негласно предупреждая о том, что космос не так-то пуст, как хотелось бы.

— Что происходит?

— Немедленно прекратите!

— Штефан!

— Послушайте же вы…

— Даже не думайте…

— …либо помоги мне…

— Вы совсем с ума посходили?

— …либо иди к черту…

— …Здоровяк приближается…

— Это приказ!

— Пинг, что вы делаете?

— Ковальски, это вы?

— Прекратите засорять эфир!

— Вы умрете!

— Да возьмите же контроль…

— …перепады давления…

— Вы все трусы!

— Пинг, немедленно вернись!

— Все кончено, время вышло.