С небес раздалась новая серия ударов, и мир погрузился во тьму.

Ирма лениво приоткрыла глаза, щурящиеся от света, и растерянно оглянулась. Почему ее разбудил стук, а не горн? Почему все ее тело чем-то сковано? И где ее светловолосая соседка по комнате?

Сквозь щиток гермошлема на нее смотрело знакомое мужское лицо на фоне интерьеров челнока, и оставшийся налет сонного дурмана сдуло с нее порывом воспоминаний о последних событиях. Она рефлекторно попыталась размять затекшее тело, но движения давались ей с трудом из-за повисшего на ее конечностях груза.

Костяшки пальцев в третий раз постучали по щитку, и затем послышались шорохи. Раздался щелчок, и Ленар освободил ее голову от гермошлема.

— Ты что, спала в скафандре? — спросил он, положив гермошлем рядом.

— Я все еще не разговариваю с тобой, капитан Велиев, — вяло промолвила она, стараясь не сталкиваться с его строгим нависающим взглядом, и просто устремилась в какую-то абстрактную точку за потолком.

— И не надо, — равнодушно выплюнул он, и его руки начали расстегивать на Ирме скафандр, — Тебе пора. Работа есть.

— Какая работа? — попыталась она приподняться, но тяжесть скафандра уперлась ей в грудь.

— Работа в техношахте, помнишь? Там требуются маленькие люди, не боящиеся скафандров. Насколько я понял, теперь ты подходишь по обоим критериям.

— Как в техношахте? — она растерянно оглянулась в наивной надежде нащупать взглядом часы, — Сколько я тут проспала?

— Сейчас посмотрим, — Ленар взял ее за руку и посмотрел на стрелку нарукавного манометра, — Думаю, часа два или три.

— Но это ведь получается, что моя смена наступает только завтра.

— Планы изменились. Теперь твоя смена наступает сегодня, — серией щелчков он освободил пленницу из скафандра и помог ей подняться на ноги, набитые иголками.

— А разве сейчас не очередь Вильмы?

— Да, сейчас должна быть очередь Вильмы, — замялся Ленар, перемещая свой вес с ноги на ногу, — Тут у нас так все нехорошо получилось… В общем, с Вильмой случились проблемы.

Буксиры линейки «Гаял» были ярким примером технологического застоя, когда каждая новая модель отличалась от предыдущей преимущественно внешними данными. Где-то другой изгиб корпуса, где-то переборки окрашены немного другим оттенком серого, где-то кресла мягче, а где-то поменялись периферические элементы управляющего интеллекта. В целом это был тот же самый корабль в новой упаковке, и порой их сходство могло казаться чем-то сверхъестественным. Цеха корабельного оборудования, производящие детали для сборки «Гаялов», за полторы сотни лет не поменяли и четверти стандартов производства.

Прогуливаясь по цепочке буксиров, Радэк все чаще натыкался взглядом на общие конфигурации, архитектурные решения, звуки и запахи. Если бы не человеческий фактор, благодаря которому каждый корабль был как-то по-своему обшарпан, отдекорирован или обжит иными способами, было бы не сложно по ошибке зайти в чужое машинное отделение, поэтому техник всегда проверял, на месте ли его памятки, выстроившиеся прямой линией вдоль переборок на уровне глаз и содержащие в себе ту информацию, которая выталкивалась из головы избыточным давлением более насущных мыслей. В последние дни он даже ловил себя на рефлексе проверять, его ли почерком были написаны эти памятки, и лишь затем спокойно заступал на свой пост.

Рядом с терминалом на посту Эмиля Марвин настойчиво подмигивал ему желтой лампочкой, настойчиво привлекая к себе внимание. Радэк озабоченно втянул носом маслянистый воздух машинного отсека. Между ним и терминалом была воображаемая черта, разделяющая зоны ответственности, и Радэк совсем не обязан был подходить к нему и нажимать на кнопку, но он переступил эту условную черту просто потому что точно знал, что покажет ему экран. В каком-то смысле он ждал этого вот уже целый час, прошедший со встречи на буксире Ноль-Семь, где Ковальски замучил его жонглированием имен в рабочем графике, и под самый конец, когда Радэк от словесного блуждания по сороковому кругу уже не был уверен, что сможет удержать слюну во рту, Ковальски отпустил слова, прозвучавшие как приговор:

— А теперь перейдем к следующей теме.

Существует доза адреналина, которая может взбодрить, а так же доза, способная убить. Слова, сказанные Ковальски, были где-то посередине, и Радэк резко выпрямил спину, готовый взорваться от распирающего чувства, что он не на своем месте. Пока он устало тер шею, Ковальски пригласил в кают-компанию своего техника, отчетливо произнеся в интерком имя «Андрюс», и его носитель зашел, блеснув своей полированной головой, практически без задержки, словно все это время стоял где-то за дверью и ждал команды к выходу на сцену. После обмена рукопожатиями Радэк позволил себе смутить местных хозяев хрустом, с которым ржавчина хлопьями отслаивается с затекших плеч, и единственный вопрос, который в тот момент его по-настоящему интересовал:

— Вы уверены, что я здесь нужнее?

Он был готов к тому, что ответ ему не понравится, но Андрюс не стал тратить время на лишние слова, а просто протянул руку куда-то к переборке. Лишь через несколько секунд, когда Радэк смог успокоить сердце, едва не выпрыгнувшее из груди, он отметил про себя, что рука поздоровалась с датчиком движения, выглядывающим из переборки крошечной черной точкой, а затем серебристая панель резко перекрасилась в белый цвет и обросла черными линиями, заставившими уставшего техника отшатнуться в сторону в порыве первобытного ужаса.

— Вы что, никогда не видели электрокинетических панелей? — вопросил Андрюс, присаживаясь за стол и приглашая испуганного коллегу последовать своему примеру.

— Видел, — выдохнул Радэк, возвращаясь на стул, не успевший остыть после предыдущего насыщенного впечатлениями разговора, — Но не такого размера… не такого качества… не так близко… и не в живую. У вас много таких?

Андрюс запустил руку под столешницу и что-то нащупал.

— Всего два, — подобным рисунком из строгих линий куском недоеденного торта оброс его сегмент столешницы, и локоть Радэка в рефлекторном испуге соскочил с края стола. К мебели, меняющей свои цвета и рисунки без посторонней помощи он еще не привык.

Ковальски молча сидел в дальней части стола и наблюдал за двумя техниками, растопырив уши. Было не ясно, что он хотел услышать, но его безмолвное присутствие за спиной нервировало даже сильнее, чем его речи в зоне видимости. Ему хотелось обернуться и еще раз задать Ковальски насущный вопрос, но он ненадолго потерял дар речи, когда столешница отозвалась на касание кончика пальца, нарисовав на своей глади символьно-цифровую клавиатуру.

— Она еще и сенсорная.

— Дизайнеры решили не загромождать стол аналоговым пультом управления, — Андрюс бесшумно касался абсолютно гладких и плоских кнопок, выросших на столе почти осязаемой глазом текстурой, — Должен сказать, мне и самому потребовалось время, чтобы привыкнуть к ней. Однако, для наглядных презентаций штука незаменимая.

— И вы хотите показать мне…

— Вот это, — акцентировано ударил он пальцем в последний раз, выдав в себе привычку к аналоговым клавиатурам, и на переборке выстроилась диаграмма, по которой проползла тонкая черная змея, в нескольких местах сломавшая себе хребет. — Сегодня эти показатели немало встревожили нашего Марвина. Знаете, что это?

— Это диаграмма, — выдал Радэк экспертную оценку, все еще заворожено разглядывая строгие черные линии, которыми себя окрасили два квадрата переборки. Он точно знал, как это работает, но в живую это казалось практически магией. Это была столь же красивая, сколь и бессмысленная игрушка, и он устыдился собственного восхищения.

— Это вырезка из журнала работы термоядерного двигателя.

— Вы ведь понимаете, что я специализируюсь на космических энергосистемах? Я не особо хорошо разбираюсь в двигателях.

— В данном случае это имеет не такое большое значение, — равнодушно ответил Андрюс, наблюдая за реакцией Радэка, — Термоядерный реактор и двигатели работают по схожим принципам и завязаны друг на друге общим плазмопроводящим каналом…