Практически любой межзвездный перелет начинался и заканчивался гравитационными маневрами. Это было не столько физической необходимостью, сколько юридическим указанием. Любой корабль, рассчитанный на межзвездные перелеты, способен самостоятельно разогнаться и затормозить без помощи энергии планет, но однажды люди взглянули в перспективу и решили, что пусть лучше корабли затрачивают для разгона на пару дней больше, чем выбрасывают в пустоту пару центнеров воды, которую потом нужно будет заново добыть, доставить в космопорт и заправить в баки корабля. Это было просто экономически невыгодно, поэтому графики прибытий и отбытий напрямую зависели от конфигурации ключевых планет. Ключевыми планетами назывались планеты с достаточно высокой гравитацией, но самой главной ключевой планетой несомненно была самая отдаленная от центра системы. Именно она непременно должна была пересекаться с конечной траекторией космического корабля, чтобы запустить его своей гравитационной пращей в нужную сторону или же наоборот поймать его своим гравитационным колодцем, ознаменовав первую фазу торможения. В Есениной системе, где располагалась колония Нерва, таковой главной ключевой планетой являлся Страж. При скромных скоростях он обладал внушительной массой порядка трех, умноженных на десять в двадцать седьмой степени килограмм, а вокруг него мухой крутился аванпост, считающийся последним проблеском цивилизации на многие световые года вокруг. Станции такого типа служили ретрансляторами связи, регистраторами прибывающих и отбывающих кораблей, космическими маяками, наблюдательными постами и пунктами скорой помощи. Грубо говоря служащим на этой станции велено было постоянно вслушиваться в эфир, вглядываться в телескопы и записывать любой посторонний щелчок или блеск твердого объекта. И вот наступил момент, когда они могли наблюдать на своих приборах жирную точку массой в два миллиарда тонн, которая летела с четвертой космической скоростью прямо в планету Страж, а по эфиру, который все еще шел с ощутимой задержкой, капитаны, сидящие верхом на плохо умещающейся в воображении массе, без остановки повторяли «Мы не шутим».

«Немедленно скорректируйте траекторию, или мы предпримем необходимые меры» — злостно вбивал диспетчер слова в клавиатуру так, будто бы уже бил по рукам того, кто придумал эти безумные маневры.

«Вас поняли, «Страж», — пришел ответ от Ковальски спустя пятнадцать минут, — «Можете начинать предпринимать необходимые меры. Мы не шутим».

Эти слова способны поставить окончательную точку в любом споре, если ты летишь, как угорелый, верхом на гигантском пушечном ядре, способном смести со своего пути любые меры, которые могут против него предпринять. Аванпост «Страж» был до смешного беспомощен перед аргументом весом в два миллиарда тонн, и единственные меры, которые они предприняли, заключались в том, чтобы рассчитать траекторию астероида, нацелить все доступные телескопы на точку входа в Страж, и готовиться смотреть представление. Скорее всего, больше никто из них в своей жизни ничего подобного не увидит.

Когда на космическом корабле происходит что-то плохое, все должны быть оповещены, даже самые глухие, слепые и тупые. Именно такой логики придерживалось конструкторское бюро, создававшее «Гаялов», и именно их стоило благодарить за то, что экипаж Ноль-Девять едва не заработал внезапную пандемию сердечных приступов от резкого воя сирены и нахлынувшего со всех потолков красного аварийного освещения. Марвин, несомненно, умел привлекать к себе внимание, но каждая такая тревога сопровождалась тем, что члены экипажа начисто лишались средств вербального общения и просто старались не оглохнуть от воздуха, дрожащего в такт сигналу тревоги.

Существовали разные виды тревожных оповещений, и этот, несомненно, был самым приоритетным, что обозначало не только то, что в данный момент происходит или уже произошло что-то ужасное, но и то, что сирена в любом случае не заткнется, пока все члены экипажа не бросят все свои дела и не разбегутся по своим постам.

Звук был такой громкий, что вышибал мозги из черепа почти в буквальном смысле. Когда шоковое состояние немного рассеялось, Вильма обнаружила в зеркале свое легко одетое отражение, которое еще несколько секунд назад позировало перед ней и рассматривало посторонний синячок на бедре, а сейчас было согнуто пополам, сжимало уши ладонями и держало рот широко открытым, чтобы сохранить остатки слуха. Где-то в глубине души она не была удивлена тому, что что-то пошло не так. Вся эта экспедиция была одной большой иллюстрацией закона Мерфи, но все же она надеялась, что мультисостав сможет хотя бы долететь до Стража без приключений. Она поняла, что должна бежать сломя голову, но ей удалось лишь сделать пару неуверенных шагов к двери, прежде чем она остановилась и попыталась сосредоточиться на творившейся в ее голове каше, которая никак не могла сформироваться во внятные мысли из-за шума. Что-то ее задерживало, и она смутно догадывалась, что просто не хочет показываться на мостике в одном исподнем, хотя, казалось бы, она с легкостью щеголяла бы в таком виде на глазах у сотен людей, будь она на каком-нибудь пляже или в общественном бассейне. Ей нечего было стыдиться, и большое зеркало буквально только что ей это доказало, но было что-то еще, что подбивало ее не торопиться.

Пропуск.

Без пропуска Марвин попросту не заметит ее присутствие на своем посту, поэтому она запустила свою руку в шкафчик с одеждой, нащупала карман, выловила пропуск и все поняла. Марвин — это просто параноидальная машина, которая не способна отойти от заложенного в нем понимания вселенной. Если человека можно было убедить в том, что их план торможения состоятелен, то Марвин даже рассматривать это не станет. Он будет просто трубить тревогу до тех пор, пока экипаж не заверит его, что они все поняли и все услышали.

Стиснув зубы, Вильма набросила на себя одежду, натянула обувь, и лишь затем позволила себе побежать на мостик, как и положено, сломя голову. Настоящая женщина могла позволить себе слегка опоздать даже на конец света.

— Бу-бу-бу бу-бу бу-бу-бу, — поприветствовал ее Ленар, когда она скормила пропуск своему пульту, и сирена сменилась навязчивым звоном в гудящих ушах.

— Что?

— Я спросил, какого черта ты так долго? — почти перешел он на крик.

— Принимала душ.

— А почему волосы сухие?

— Потому что я их высушила, — без интереса ответила она, разглядывая точки на навигационном экране.

— Под сигнал тревоги?

— Так они быстрее сохнут. Есть еще вопросы?

— Есть, — донеслось с операторского поста, — Эта тревога из-за того, что я думаю?

— Не знаю, — съязвила Вильма, — Не имею привычки читать чужие мысли. Но Марвин поднял тревогу из-за того, что он, наконец-то, заметил, что мы идем курсом на столкновение со Стражем.

— Не могу его в этом винить. В нем не предусмотрены такие маневры.

— Я вообще удивлен, что он поднял тревогу лишь сейчас, — сухо изрек Ленар, разглядывая символы на капитанском терминале, — Мы уже три часа как идем курсом на столкновение.

— Быть может все эти три часа он надеялся, что мы одумаемся?

— Вполне возможно. Все эти управляющие интеллекты обычно программируются таким образом, чтобы поддерживать работоспособность корабля, при этом не создавая препятствий человеческой инициативе. Видимо, трех часов Марвину хватило, чтобы понять, что иногда человеческой инициативы бывает слишком много.

— Мостик! — крикнул голосом Радэка интерком, заставив Вильму слегка подпрыгнуть на кресле.

— Да, в чем дело? — ответил Ленар, вдавив в интерком кнопку.

— Иногда мне кажется, что вы там у себя забываете, что в машинном отделении тоже люди сидят, и им тоже интересно, в честь чего была объявлена тревога.

— Это была ложная тревога, можете ненадолго расслабиться, — бросил он взгляд на часы в своем терминале, — Но не вздумайте покидать свои посты. Всего через полчаса мы станем первым в истории буксиром, который пролетит сквозь…